Инга - Виталий Кленов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Григорий освободился в начале девяностых. Возможно, если бы государство было озабочено перевоспитанием тех, кого осудили в первый раз — по глупости, по неосторожности, из-за драки или, например, за экономические преступления, — он, может, и вышел бы оттуда с осознанием того, что надо держаться от всего этого подальше. Но суровая действительность государственных исправительных учреждений заключалась в том, чтобы не исправлять, а наказывать. По воровским понятиям Ворон вышел из колонии человеком правильным и даже с определенным авторитетом в отгороженном решеткой мире, хотя сам никогда не причислял себя к миру блатных. Скорее, воровская верхушка старалась держать его рядом, поскольку соображал он быстро и верно: и посоветовать мог, и спланировать, и веское слово сказать — такой человек всегда пользуется уважением. И, помимо прочего, было у него еще одно ценное качество: он никогда не лез наверх, не светился, предпочитая оставаться в тени, — что ему и помогло там выжить…
За пять лет в стране все изменилось. СССР больше не было, Ельцин с Горбачевым в одночасье развалили великую страну на осколки, а те, кто находился тогда у кормушки, безнаказанно разворовали все, до чего смогли дотянуться. Экономика трещала по швам, учителя и инженеры торговали на рынках, а здоровенные парни, сбрив затылки и накачав бицепсы, выбивали из них последние деньги. За счет чего существовала страна, было непонятно.
Их старое дело, начатое еще в эпоху тотального дефицита, теперь потеряло всякую актуальность, но Женька Райковский по-прежнему держался на плаву. Пока Гришка отбывал срок, он успел почелночить, мотаясь за товаром в Китай, позаниматься наперстками и обменом валюты, а теперь работал с недвижимостью. В команде у Женьки было несколько отмороженных парней, прошедших с ним огонь, воду и медные трубы, но старого товарища он не забыл и был ему благодарен за то, что остался тогда на свободе.
Райковский встречал Григория у ворот. Он был первым, кого увидел Ворон за пределами зоны. Мать умерла, Милка пропала неизвестно куда, и Женька оказался единственным, кто его ждал. Друзья обнялись и сели в машину.
Первым делом они отправились на могилу Анны Воронцовой. Райковский сделал все как полагается: место, памятник, ограда выглядели достойно. Не вычурно, но очень добротно, Женька не поскупился. На обратной стороне памятника Григорий прочел: «От сына».
— Спасибо! Я сам бы лучше не сделал, — сказал он.
— Брось, Гриш. Я твой должник.
— Все нормально, Жека. А за мать я тебе благодарен.
Они сели в «Гранд-Чероки» Райковского и покатили в город.
— Квартиру я тебе на окраине снял: знаю, ты светиться не любишь. Пока там поживешь, а потом подберешь себе, что понравится.
— Все правильно сделал.
— О делах позже поговорим. В кабак сходим, отметим. Деньги твои я сберег, так что в этом плане полный порядок. Завтра по магазинам прокатимся, оденешься, потом с ребятами познакомлю, у меня тут целая бригада!
— Про Людмилу знаешь что-нибудь? — спросил Григорий, когда Райковский успокоился и перестал тараторить.
— По всей видимости, она тогда из города уехала, иначе бы я знал, — ответил Женька. И добавил: — Не обижайся, Гриш, но, я думаю, Милка специально отсюда сбежала, чтоб ты ее не нашел.
Григорий кивнул: он тоже это понимал и больше ничего о ней не спрашивал.
«Отлично, что Грига снова со мной! — подумал Райковский. — Вдвоем повеселей будет!»
Они были разными: Женька — нетерпеливый, ждать не любил и делал все с наскока, полагаясь в основном на везение, Гришка же — осторожный, всегда все взвешивал, просчитывал ходы наперед и действовал, тщательно разработав план. Если бы не его выдержка и хладнокровие, Женька еще в юности вляпался бы в неприятности, но удача и Гришка до сих пор были на его стороне, так что возвращению друга он был только рад.
Райковский работал как серый маклер. Схема была простая: в газете размещались два объявления, одно о покупке квартиры, другое о продаже. Дома на телефонах сидела парочка хватких девчонок — жены работавших на него парней: одна записывала, что люди хотят продать, другая — что хотят купить, а потом из этого потока заявок рождались сделки. Заработок был неплохой, тем более что расчеты в основном проходили в долларах, но самые хорошие деньги зарабатывал Женька на алкашне. Развести таких на квартиру было проще некуда: им покупали несколько ящиков водки, старый домик в деревне, и вывозили туда жить. Иногда обходилось даже без домика: пока водки хватало, люди оставались у друзей, а потом становились бомжами.
Григорию такое было неинтересно: он пару раз съездил с Райковским на сделки и почувствовал, что это не его. Он проходил период адаптации и пока ничем не хотел заниматься. Скорее всего, это было связано с потерей матери, исчезновением Милки и долгим отсутствием на свободе. Он внимательно оглядывался по сторонам и привыкал к новой стране, к новой реальности.
В поисках легких денег по городу шныряли кучи молодых отморозков. Бывшие спортсмены, качки и просто крепкие ребята мечтали попасть в «бригаду». Стать братком было почетно, и никто не задумывался, что участь большинства из них предрешена… Разборки, стрелки, стрельба теперь стали в порядке вещей, в том числе и для Райковского. Он за полцены выкупил квартиру у алкаша, но документы оказались поддельными. Женька стал копать, и на него сразу вышли какие-то люди и предложили встретиться. Он тут же примчался к другу, рассказал, что случилось, и попросил съездить с ним на разборки.
— Ты только молчи, — предупредил его Григорий, — говорить буду я. Понял?
— Хорошо, Гриш. Договорились.
— Во сколько стрелку забили?
— В пять часов у водокачки.
— На берегу?
— Да.
— В пять буду там, а сейчас отъеду, встретиться кое с кем надо.
— Добро. Не опаздывай.
— Не волнуйся, буду.
В пять Григорий был на месте. Райковский с двумя парнями ждал его в машине. Воронцов огляделся по сторонам и подошел к ним.
— Пойдем. Опаздывать нельзя.
Все вышли из автомобиля. Парни выглядели внушительно, с увесистыми
