Игра в безумие - Джулиан Саймон

Проявляется это во всем. Во-первых, Бонни. Мне она нужна или была нужна, но теперь я испытываю к ней отвращение. Ее мотивы — самого низкого рода, — желание крови, жажда секса. Когда она их режет и кромсает, терзает и мучает, когда засовывает в их естество предметы, то мстит своим родным. Она рассказывала, как избивал ее отец, чтобы изгнать дьявола, что дед частенько насиловал ее мать, и она это видела. Правда это или нет? Утверждает, что правда. Каждый вечер должна была не позднее десяти быть дома. Как-то ночью отец застал ее с парнем, так прогнал того, угрожая ружьем, а ее избил ремнем. Это правда? Полагаю, она сама в это верит.

Недостойна она быть участницей священных обрядов.

Во-вторых, я уже не Дракула. Граф мертв, он остался в прошлом, словно сердце ему пробили осиновым колом. По телевидению идет цикл фильмов ужасов. Вчера вечером я смотрел «Доктора Джекилла и мистера Хайда», не тот, сорок первого года, со Спенсером Тресси, а другой, поставленный Рубеном Мамуляном, в котором красавец Джекилл постепенно превращается у вас на глазах в жутко мерзкого Хайда. Я его уже видел, в нем отличные сцены, когда Хайд триумфально наслаждается своей свободой, но вчера меня это не тронуло. Видел я и другие фильмы, «Доктор Ужас и его дом кошмаров» и «Оборотни» Теда Браунинга, — ах, я ведь был в восторге, увидев их в первый раз, да, эти чудища — мои любимые персонажи, я их люблю. Но теперь они меня совершенно не волнуют.

Почему? Видимо, я приближаюсь к новой истине, к ноной сущности. Когда-то я выписал цитату Мэтра: «Все истинное надевает маску. Истинное нетерпимо к образу и подобию. Не оно ли служит покровом для наготы Бога?»

Я всегда считал, что в словах этих скрыта глубочайшая и величайшая правда. Я всегда носил маску подобия. Но когда спадет маска, когда вы окажетесь лицом к лицу с реальностью, с жаждой власти, что тогда? Тогда изменяется вся ваша жизнь. Вам нужна власть, вы должны повелевать всеми, а для этого вам нужно быть безжалостным и жестоким. Но вы хотели бы быть милосердным. И всепрощающим. И полным любви.

Маски моей жизни спадают одна за одной. Где же мое истинное лицо?

После визита полиции в Ист-Далвич мне стало ясно, что с журналом покончено. Выходить он начал всего год назад, и ребят в ларек, затерянный в митчелских переулках, посылал я. Вначале я просто не мог поверить, что возвращаются с охапками писем от людей, терзаемых желанием. Вот что скрывают люди за масками приличий! Этого я не знал. И вот из того, что началось ради денег, из идеи, пришедшей мне в голову, когда я купил один из подобных журналов и ответил на объявление, возникло нечто совершенно иное. Полагаю, что с самого начала меня привлекал сам журнал, а не деньги. Может, речь шла о прикрытии, о маске? Не уверен. Месяцами я и не думал, что моя маска — Дракула, жаждущий власти и любви, может найти столько поклонников.

Я все перечитал снова. Что говорю я о правде масок? Не знаю. Чего я хочу? Не понимаю. Что означает все то, что совершил я и что не совершил и что толкнуло меня на это? Я не уверен.

Моей целью было понять основы реальности, но, к моему удивлению, это превратилось в манифест веры.

В ту ночь мне приснился сон. Какие-то существа кричали, молили о пощаде. А я сидел в моторной лодке, опустив руку в море. И море было кровавым.

Глава XXV

НОЧЬ С ВОСКРЕСЕНЬЯ НА ПОНЕДЕЛЬНИК

В воскресенье незадолго до полуночи погода резко изменилась. Падали первые капли дождя, теплые, крупные, редкие. Через десять минут они перешли в настоящий ливень, промочивший все и всех, собравшихся на болотах, — то есть всех, кроме трупа, которого выездная бригада тут же прикрыла наспех растянутой палаткой.

Хотя труп все равно намок, а вокруг все размесили в жидкую грязь, невзирая на ограждения. Все промокли до нитки, — Хэзлтон, который минут через десять удалился руководить операцией из крытого прицепа, Полинг, расхаживавший, засунув руки в карманы хорошо сшитого непромокаемого плаща, сэр Фелтон Дикси в непромокаемом капюшоне и высоких резиновых сапогах, Плендер, заступивший на дежурство как раз перед тем, как в полицию позвонил Рэй Гордон. И еще, разумеется, выездная бригада и все их задействованные коллеги. Одни щелкали фотоаппаратами, другие выкрикивали непонятные технические данные, третьи прочесывали окрестные заросли и мокли при этом больше всех. Фары патрульных машин, расставленных полукругом, озаряли мокрые листья, раскисшую землю и струи дождя.

Полинг осмотрел труп, перевернул его и тут столкнулся с сэром Фелтоном. Начальник полиции был крайне возбужден.

— Ну, разве я вам не говорил? Не настаивал на тщательных поисках? Результаты сами видите, Полинг.

Полинг чувствовал, как намокают его брюки. Сэром Фелтоном был уже сыт по горло.

— Тут мы не искали, сэр. Кто-то случайно наткнулся на труп.

Сэр Фелтон не отреагировал.

— Что это за женщина?

— Не Уилберфорс. Подождем доктора Аттерли. Не знаю, может, у Хэзлтона есть новости.

Хэзлтон кричал в трубку:

— Черт восьми, так найдите его и пришлите сюда! — И потише, но властно распорядился: — Скажите доктору Аттерли, что нам не хотелось его беспокоить, но это весьма срочно. Да, понимаю, его нет дома и вы, дорогая, стараетесь его найти, я говорю на тот случай, если вы его не найдете.

Бросил трубку.

— Чертовы доктора, за что им только платят? Речь об Аттерли, сэр. Его теща говорит, что он ужинает не дома и не может его найти. Я полагаю, он спокойно дрыхнет в постели и теща просто не хочет его будить.

Сэр Фелтон нахмурился. Он не переносил подобных вещей.

— Кто эта женщина, Хэзлтон?

— Труп еще не осматривали, сэр, но очевидно, что смерть наступила уже давно. Это не Уилберфорс, но может оказаться той француженкой. И тело здесь лежит недавно, судя по состоянию травы. С прошлой недели, вряд ли дольше. Она была прикрыта старым мешком. И остатками одежды. А сама она нагая, как вы видели.

— Провал у Вэйна в алиби, — заметил Полинг. И пояснил сэру Фелтону: — В пятницу вечером был в баре неподалеку, потом около часу неизвестно что делал. Мог успеть перевезти сюда труп.

— Зачем ему это?

— Мы его допрашивали, мог испугаться. Почему люди делают глупости?

Хэзлтону не хотелось возражать. Он промолчал. Снаружи донесся шум, все засуетились. Походная кухня привезла еду и чай. Сэр Фелтон достал из кармана плоскую посеребренную фляжку, налил из нее немного в пластмассовые стаканчики и предложил коллегам. Те, разумеется, не отказались. Хэзлтон только подумал, что у начальника есть и свои достоинства, когда тот резко бросил:

— Жуткое место. Нужно было обеспечить какое-нибудь помещение.

— Да, сэр. Но мы получили сообщение только в половине двенадцатого, договориться о каком-нибудь зале было уже слишком поздно. Придется уж тут…

Сэр Фелтон содрогнулся.

— Уже беседовали с людьми, нашедшими труп? С тем журналистом?

— С ним как раз беседует сержант Плендер, сэр. В одной из машин.

Плендер вначале допросил Рэя Гордона, потом девушку. Не было оснований не верить их словам. Гордон был замешан в эту историю с самого начала, но к чему бы ему таким образом обращать на себя внимание? Он уже звонил в редакции лондонских газет и весь дрожал, рвясь звонить снова.

— В детективном романе вы намеренно бы организовали труп, чтоб заполучить сенсацию.

— Вы что, думаете…

Плендер перебил его:

— Ничего я не думаю. Просто к слову пришлось, и все. Ладно, как оформят показания, можете идти.

Потом Плендер со вкусом потянулся. Заступил на дежурство, ознакомился с последними результатами, и что-то в донесениях привлекло его внимание, хотя и не знал, что именно. Решил с утра пересмотреть все заново.

Шел дождь. Все ждали патологоанатома. Большая часть полицейской службы проходит в ожидании чего-то, что должно произойти, какого-то звена в цепочке, без которого вся операция теряет смысл. Полинг и Хэзлтон тем временем получили первые заключения экспертов. Платье, найденное при трупе, было аналогично платью исчезнувшей Анны-Мари Дюпон. На правой руке — старый серебряный перстень, и Анна-Мари носила подобный. Следовало произвести формальное опознание, но, несомненно, это были останки несчастной француженки. Суперинденданту и старшему инспектору все это было весьма интересно (начальник полиции, к счастью, уже удалился домой), но останки все еще оставались на месте и продолжали мокнуть. Прошло не меньше получаса, прежде чем заявился Аттерли. Выяснилось, что после ужина заглянул к приятелю пропустить по рюмочке. По старой врачебной традиции он держался как жизнерадостный циник.

— Так, что тут у вас для меня? Что-нибудь веселенькое?

Наклонившись к трупу, потянул носом и присвистнул.

— Да, тут будет работы. Все протухло. Больше света, пожалуйста. Почему покойников всегда находят ночью? Так, что же с нами случилось, мисс? Ничего хорошего, как я вижу.