Живой Журнал. Публикации 2014, январь-июнь - Владимир Сергеевич Березин

Честертон там описывает тайную встречу анархистов, которая не совсем даже тайная, это сон, липкий морок, в ходе которого предводитель сообщает собравшимся о предателе.

«Среди нас сыщик» — говорит он, — «Это Гоголь!», что для русского уха совершенно прекрасно.

Фальшивый Гоголь вскакивает, в каждой его руке по револьверу, но его скручивают и уводят куда-то. Поскольку это сон, то Гоголь не гибнет.

Меж тем, эта сцена с гибелью одного из подчинённых главного негодяя — непреложный элемент всякого фильма бондианы. Там, правда, предатель или нерадивый исполнитель погибает по-настоящему: он проваливается куда-то вниз, и обратно возвращается только дымящееся кресло, его скидывают с дирижабля и прочее в таком же роде.

Немного поразмыслив, я понял, что Честертон, который в своём романе с несколько скучноватым для меня усилием набивает текст аллюзиями на Святое писание, в главе «Пиршество страха» и «Разоблачение» пересказывает Тайную вечерю на свой лад.

Но вот интересно, вот это архетип негодяев за длинным столом в бондиане — это тот же осознанный ход?

И, чтобы два раза не вставать, скажу: удивительная ныне Масленица. С полным отсутствием мусора на улицах. Былочи — что? Выйдешь на крыльцо, и не успеет за твоей спиной доводчик хлопнуть дверью, так сразу понимаешь, кто где срал. А сейчас? Пустота. Нет собачьего говна, нет ноздреватых сугробов, пропали куда-то вмороженные в снег розочки бутылочной оранжереи — след столкновения продвинутой молодёжи. Пустота и солнце вокруг.

Извините, если кого обидел.

26 февраля 2014

История про то, что два раза не вставать (2014-02-27)

Хорошо бы Януковича так и не нашли.

Разумеется, он в России, и я знаю, что с ним будет.

Когда он будет брести по Владимирскому шоссе с двумя старухами и каким-то дембелем, ему встретятся пара разбитных светских журналисток и заезжий французский писатель Бельведер. Журналистки остановят джип, чтобы показать Бельведеру leg pelerins, которые, по свойственному русскому народу суеверию, вместо того чтобы работать, ходят из места в место.

Они будут говорить по-французски, думая, что никто тут их не понимает. Писатель спросит Януковича, кто он, а журналистки переведут этот вопрос.

Он будет стоять перед ними, и ветер будет шевелить редкие волосы на его голове. Помолчав, он скажет:

— Раб Божий.

— Qu'est ce qu'il dit? Il ne repond pas.

— Il dit qu'il est un serviteur de Dieu.

— Cela doit etre un fils de pretre. Il a de la race. Avez-vous de la petite monnaie?

Француз пошарит по карманам и найдёт ничего не стоящую гривну, завалявшуюся со времени поездки в Киев.

— Это тебе, дедушка, на йогурт какой-нибудь, понял? Не на водку, на йогурт, или чего ты там ешь, — скажет журналистка с вытянутым лицом.

— Спаси Христос, — ответит Янукович, не надевая шапки и кланяясь своей лысой головой.

Восемь месяцев проходит так Янукович, а на девятом месяце его задержат полицейские, паспорта не обнаружат, да откуда он у него? Тогда его побьют совсем немного, и отправят дальше в Сибирь.

Там он поселится в деревне у богатого фермера, где будет учить детей украинским песням и ходить за больными.

Извините, если кого обидел.

27 февраля 2014

История про то, что два раза не вставать (2014-02-28)

А, вот ещё — о романе Чудакова «Ложится мгла на…» Прежде всего, бросается в глаза приём быстрого перевода первого лица в третье и обратно. Про это, кажется, много писали — я не читал, но, кажется, не могли не писать много. Однако гораздо интереснее для меня там истории, что рассказываются героями. Дело в том, что истории «ближнего круга», то есть, те, что сохраняются в семейных преданиях, мешаются в этой книге с народной мифологией. Причём подтверждённые мешаются с недостоверными. И вот эта смесь достоверного, или просто кажущегося достоверным, с нормальным фольклором — создаёт очень странное впечатление. Одним словом, это мемуарно-мифологическое сочинение.

Если не касаться прочих историй, там есть прекрасный сюжет о забытом в 1915 году русском часовом, которого поляки извлекли из подземного склада спустя девять лет. Чудаков сопровождает эту историю ремаркой, что-де, в газетах писали, что так оно и было. Я эту историю помню по книге писателя Смирнова издания, кажется, 1963 года. С тех пор про этого часового много что понаписано, и всякие информационные поводы и воспоминания о японцах, запоздало сдававшихся в плен, у журналистов вызывают желание рассказать эту историю снова: жил да был часовой, да во подземном граде, да с тушёнкою, а девять долгих лет часовой мазал винтовку сливочным маслом. Вынули-да часового, да поставили его на ярко солнышко, да ослеп он от него, светлый витязь наш.

Извините, если кого обидел.

28 февраля 2014

Общество мёртвых поэтов (Всемирный день мира для писателя,

3 марта) (2014-03-03)

Ещё ночью лейтенант услышал сквозь обшивку лёгкий треск и понял, что это отходит от бортов последний лёд.

Это означало, что дрейф заканчивается, но сил для радости уже не хватило.

Лейтенант снова заснул, но ему снился не тот сон, что часто приходил к нему среди льдов. Там ему снилась деревенская церковь, куда его, барчука, привела мать. В церкви было тепло, дрожало пламя свечей, и святые ласково смотрели на него сверху. Он помнил слова одного путешественника, что к холоду нельзя привыкнуть, и поэтому все полтора года путешествия приходил в этот сон, чтобы погреться у церковных свечей.

Но теперь ему снился ледяной мир, который он только что покинул, и бесшумное движение таинственных существ под твёрдой поверхностью океана. Лейтенант всегда пытался заговорить с ними, но ни разу ему не было ответа. Только тени двигались под белой скорлупой.

Сейчас ему казалось, что эти существа прощаются с ним.

К полудню «Великомученик св. Евстафий» стал на ровный киль.

Корабль стал лёгок, как сухой лист.

За два года странствия многие внутренние переборки были сожжены.

Огню было предано всё, что могло гореть и греть экипаж. Но теперь запас истончился и пропал, как и сам лёд, окружавший его.

Северный полюс не был достигнут, но они остались живы.

Неудача была расплатой за возвращённое тепло, и мученик-наставник печально смотрел с иконы в разорённой кают-компании.

Теперь вокруг них лежал Атлантический океан, серый и безмятежный. Матросы уже не ходили, а ползали по палубе. Они сами были похожи на тени неизвестных