Ура, Хрустальная Корона! - Василий Доконт

- Молодец, верно. Теперь посмотрим, отчего зависит форма любого предмета. Прежде всего, она зависит от положения составляющих его частиц. Каждая из них имеет свои координаты, и их совместное положение придаёт предмету ту или иную форму. Согласен?

- Да.

- Чтобы передвинуть в другое место предмет, надо передвинуть каждую из составляющих его частиц. Так?

- Да.

- А если их передвинуть неодинаково, что будет?

- Понял! Я понял! Тогда изменится форма предмета. Ведь, так?

- Так, Харбел, так. А если воздействовать не на крупные частицы, из которых состоит предмет, а на более мелкие, из которых состоят крупные, на те самые одинаковые, которые составляют любое веществе, мы поменяем уже не форму предмета, а его сущность: было железо - стало золото. Как видишь, мы везде сталкиваемся с координатами, с положением частиц в пространстве.

- А как же можно воздействовать на каждую отдельную частицу?

- А зачем? Ты, когда переносишь с места на место камень, не несёшь его по частям, и не думаешь о каждой составляющей его частице. Ты просто берёшь сам камень и несёшь, меняешь для него, целого, местонахождение, а, вместе с тем, и для каждой частицы, его составляющей. Маг меняет условия для составляющих предмет частиц, а они сами занимают новое положение, и не нужно следить за каждой из них. Когда тебе велят скосить половину луга, ты же не пересчитываешь все травинки, чтобы разделить их пополам. Ты измеришь луг, отмеришь половину площади, и скосишь, и даже проверять не станешь, больше ты скосил травинок, чем осталось, или нет. Когда гонишь стадо в нужное тебе место, ты всего лишь создаёшь условия, заставляющие коров идти в нужном направлении, подгоняя их кнутом или используя собак. И они послушно идут, потому что тебе так надо. Ты запомнил? Понимаешь или еще нет? Ладно, обдумывай до обеда, пусть услышанное уляжется. Если что-то непонятно - спросишь, потом. Сначала постарайся разобраться сам.

Джаллон заметил, что за ним следят. Скорее не заметил, а почувствовал. Чужой неприязненный взгляд он почувствовал сразу, как вышел из дома, чтобы проведать своих людей и задержанного вчера незадачливого убийцу. Паджеро предупреждал, что его будут разыскивать, и Джаллон был к этому готов, но не ожидал, что попадёт под наблюдение так быстро.

Наблюдатель был ловок - меняла никак не мог вычислить его в толпе и потому начал нервничать: уже давно пришло время открывать меняльную лавку, но сначала нужно было узнать новости о допросе убийцы.

Джаллон неторопливо двинулся в "Костёр ветерана", где, взяв большую кружку пива, уселся в углу.

Ларнак принёс ему несколько копчёных свиных ушей.

- Ларнак, за мной хвост, - сказал тихо меняла, протягивая ему пару медных монет - плату за пиво.

- Отрубить?

- Нет, аккуратно снять - я хотел бы с ним побеседовать, но так, чтобы ему нечего было рассказать, если придется отпустить. У тебя есть - кому?

- Подожди немного, если можешь - вот-вот подойдёт Кушан, лучше его никто не сделает. Я ему скажу. Куда сообщить?

- Я буду в лавке. Пусть Кушан будет осторожен - хвост может быть не один.

- Не волнуйся, Кушан разберётся.

Джаллон не ответил - он жевал ухо, запивая его пивом.

Ларнак отошёл к другому столу, потом - к следующему, и везде останавливался, перекидывался парой слов, что-нибудь подносил или вытирал стол, или просто перешучивался: своих постоянных клиентов он всегда был рад видеть и обслуживал сам, несмотря на деревянную ногу.

Минут через десять он принёс Джаллону ещё одну кружку пива:

- Выходи, как допьёшь, и иди в сторону улицы Ткачей, и по ней до Гномьей Слободы. Оттуда уже можешь идти, куда тебе нужно - хвоста не будет. Кушан придет к тебе в лавку через два часа. Успеешь?

- Да. Спасибо. За мной - должок.

- Пустяки, Джаллон. Я не лезу в твои дела, но знай, что ты можешь рассчитывать на любого из нас. Мы все - солдаты, и чувствуем, когда пахнет жареным.

- Я запомню твои слова, Ларнак. И за них тоже - спасибо.

Фумбан печальными глазами смотрел на пишущего Тахата, сопел и морщился на каждый скрип его пера. Голова у мастера раскалывалась на части после вчерашнего бала, и вовсе не оттого, что он много танцевал.

Каждый угол в его круглой лысой голове давал о себе знать ноющей болью, и мастер даже не имел сил удивиться: почему его круглая голова болит углами?!

Отсутствие Сетифа прошло мимо его внимания, как и последующее появление, и на что бы ни направлял он свои печальные глаза, они неизменно возвращались к перу Тахата - источнику звука и нарастающего раздражения. Только сил раздражаться у Фумбана не было, совсем не было, и потому страдал он молча и в неподвижности.

Тахат переписывал испорченный вчера лист, особенно старательно нажимая на перо на заглавной букве "А" в слове "Аквиннар" - он был молод и неопытен, и потому страдания мастера не были доступны его пониманию.

Сетиф повертелся за своим столом, стараясь не шуршать бумагой - он хорошо понимал Фумбана и был полон сочувствия к нему. Затем встал и вышел, как и прежде незамеченный мастером. Отсутствовал он недолго, и, возвратясь, поставил перед Фумбаном кружку с пенящимся пивом.

Мастер не отреагировал, почти не отреагировал, поскольку правая рука поползла по столу и вцепилась в ручку кружки. Дрожа, подтащила её ко рту.

Только на третьем глотке Фумбан встрепенулся и обратил внимание на то, чем занят. От неожиданности он поперхнулся, но пить не перестал, и не отрывался от кружки, пока она не опустела.

- Как, мастер, вам легче?

- Благодарю, Сетиф, ты чудотворец. Я впервые рад, что не уволил тебя вчера, ну и раньше - тоже. Тахат, мальчик, ты не против, если мы с Сетифом оставим тебя одного? Или, если хочешь, пойдём с нами, только, боюсь, тебе будет неинтересно.

- Я закончу исправлять вчерашний брак, мастер, и, с вашего разрешения, тоже уйду. Я хочу встретиться с командором Тусоном, может он возьмёт меня в свою армию. Нельзя упускать такой случай.

- Ты всё ещё мечтаешь о военной славе? Надеюсь, твоя стрекоза тебя не пустит. Чтобы такого парня угробили гоблины на побережье?! Какая глупость. Сегодня ты свободен, Тахат. Пошли, Сетиф, ещё по одной.

Магда сидела в библиотеке, в своём закутке, куда забилась сразу после отъезда Фирсоффа. Она всё перебирала в памяти подслушанный ночью разговор, пытаясь понять, что её так напугало.

"Он же не сказал, что они обязательно погибнут, ведь у него нет никаких доказательств, что что-то готовится - одни предположения. Он нервничает, потому что неуверен в происходящем, потому и думает, что не справится. И ему не нравится спешка: он же говорит, что торопливый чаще ошибается. Почему Паджеро считает, что Совет - ловушка? Ни один из носящих Хрустальную Корону не может причинить вред другому королю, и королевства никогда не воевали друг с другом. Значит, ловушка, если и есть, то подстроена кем-то другим, посторонним. Напасть на съезжающихся королей по дороге одновременно на всех сразу - невозможно: они съезжаются с разных сторон, и гибель одного насторожит остальных - монеты выдадут. А напасть сразу на всех в Аквиннаре, когда каждый приедет с охраной, да аквиннарский гарнизон, да Хранители… Ни один заговорщик не проведёт через пограничные посты королевств такую армию, чтобы взять штурмом Аквиннар, тем более, если там все короли. Только Хранители могут надеяться на успех в Аквиннаре. А им-то какая польза от этого? Аквиннар самостоятельно не выстоит ни против одного из соседних королевств, и гибель королей - конец независимости Аквиннара. От чего же мне стало так жутко, что я чуть не закричала? Дура! Какая же я дура! Хорошо, что никто не знает, кроме Огасты и Баямо, что раттанарская королева - дура и истеричка".