Русская расовая теория до 1917 года. Том 2 - Владимир Авдеев

Описанные выше черепа, по-видимому — самые древнейшие из найденных до сих пор в России и потому представляют образчик одного и первобытнейших племен, обитавших в ней. По отношению таких черепов было еще недавно в обычае у краниологов отыскивать следы тероморфических свойств и признаки, характеризующие устройство черепов самых диких племен. Это было весьма естественно, как потому, что еще недавнее появление человека на земле считалось очень поздним, характеризующим последние геологические времена, так и потому, что господствовавшие воззрения унитаристов, принимавших существование одного центра распространения всех рас, допускали весьма быстрое изменение человеческого организма под влиянием различных внешних деятелей, как то: климата, пищи и образа жизни. Когда находили какой-нибудь череп, предполагавшийся, с большей или меньшей достоверностью, принадлежащим глубокой древности, то прежде всего старались найти в нем что-либо антропоморфное, то есть сближающее его с черепом высших обезьян. Одним из видных примеров этого может служить Неандертальский череп, подавший повод к самым разнообразным воззрениям и даже к восстановлению облика древнего обезьяноподобного человека. Такое стремление — отыскать переход от высших приматов к человеку между древними черепами происходило вследствие нахождения уже многих переходных форм между высшими позвоночными и вследствие задач эволюционной теории. Теоретически сознавалась возможность и вероятность найти тероморфные первоначальные формы человеческого черепа, и каждому естествоиспытателю, имевшему случай найти череп древнее других, казалось, что он именно добыл такой переходный череп. В настоящее время найдено уже сравнительно довольно много древних, геологических черепов человека, далеко уходящих за пределы, еще недавно ставимые для человеческой истории на земле. Вопрос о человеке третичной эпохи с одной стороны, а с другой — более ясное понимание анатомических отношений высших антропоморфных к человеку, — как ветви, во всяком случае не основной, а непосредственно прилегающей к первобытному человеку, а отклонившейся и оспециализировавшейся, — не дают уже не только права, но даже достаточных оснований утрировать особенности древних человеческих черепов в смысле обезьяноподобности их. Если и были переходные формы, то их палеонтологи найдут в гораздо более древних толщах, чем те, человеческие остатки которых находятся в настоящее время в руках краниологов, и в особенности чем те, кои найдены с каменными орудиями в Петербургской губернии. И действительно, рассматривая эти черепа, даже с желанием отыскать в них что-либо особенно выдающееся в смысле тероморфности, — мы не найдем ничего. В них нет ничего такого, как увидим, чтобы даже выдвигало их особенно их ряда близких к ним по форме, но отделенных от них продолжительным временем и более позднейших, курганных черепов. По моему мнению, в этом сходстве с известной точки зрения, и именно — понимания краниологии племен России, и лежит их особенный интерес и значение. Будь они настолько отличны, что между ними и последующими была бы резкая грань, то мы получили бы, конечно, любопытный факт нахождения какого-то своеобразного племени, но, может быть, надолго имели бы его необъясненным и непонятным. Получая же в них только видоизменение последующего типа, мы, напротив того, тотчас же приобретаем новое, чрезвычайно важное по своей древности, звено, которое стоит в ясной и определенной связи со всем последующим развитием краниологических форм в северной и средней России и обогащает нас в высшей степени важным и несомненным фактом о неизмеримо большей древности происхождения первоначальных русских краниологических типов.

Если мы не имеем в наших черепах ничего, приближающего нас к столь желанному первоначальному древнейшему человеческому типу, а только более древнее выражение одного из обособившихся впоследствии типов, — то не представляют ли они чего-либо такого, что указывает на их относительную первобытность, на их большее сходство с признаками ныне существующих первобытных диких и низших рас, чем с расами более изменившимися, более подвергавшимися действию новейших исторических причин? Несут ли они на себе какие-либо признаки расы низшей, первобытной, мало уклонившейся от своего ближайшего первоначального типа? На это можно ответить отчасти утвердительно, хотя и подобный ответ нужно сделать с крайними оговорками. Указано значительное число признаков, которыми характеризуется первобытность рас и более низшая степень их краниологических форм, но каждый из этих признаков может быть и не исключительно результатом племенной наследственности, а следствием различных индивидуальных причин. Все эти признаки получают особенное значение только тогда, когда мы имеем дело с более или менее чистым в кровном отношении и однородным племенем, так как тогда только они являются характерными и не могут считаться происшедшими от скрещивания или частных особенностей известной особи или семьи. Особенно трудно придавать значение каким-либо признакам при малочисленности черепов и при их, в известных отношениях, нерезкой типичности; поэтому прежде всего нам важно выяснить себе, имеем ли мы в черепах г. Иностранцева дело с однородным племенем, или нет?

Просматривая с этой целью наши таблицы измерений, мы видим действительную однородность в том, что все черепа имеют особенное развитие в длину, все принадлежат к группе длинноголовых в ее двух подразделениях, — настоящих длинноголовых и субдолихоцефалов, но по отношению к частностям морфологическим, не только лица, но даже черепа, являют такие колебания, что вполне чистым, первобытным назвать наше племя нельзя, — основываясь по крайней мере на имеющихся только черепах, относительно которых, по самому их заложению на различных высотах, нужно быть осторожным. В иных местностях мы имеем действительно примеры настолько однородных черепов, как это только может желать краниолог. Курские Суджанские черепа г. Самоквасова, Подольские, многих групп курганов под Москвой, Тобольские курганные, и другие, действительно составляют серии, в которых наглядно для каждого проходит один и тот же тип с достаточной резкостью и ясностью даже в частностях, даже в мелочах, особенно между Суджанскими. Этой полной морфологической однородности мы и не видим в черепах г. Иностранцева, а в особенности в тех, которые должны быть отнесены к нашей женоподобной группе, то есть, к черепам, не представляющим резко и ясно выраженных мужских признаков. Это заставило меня в первой моей предварительной заметке о наших черепах высказать предположение, что черепа найдены на пограничной местности, на месте встречи близких, но значительно друг от друга морфологически удалившихся двух или трех племен, хотя возможно и другое предположение ввиду того, что особенное разнообразие видоизменений представляют женские и женоподобные черепа. У первобытных племен часто существует обычай умыкать жен у соседних племен, воровать их, выманивать и брать в плен. Возможно, что один из этих способов практиковался у наших людей каменного века, и тогда понята большая чистота и довольно значительное единство типа в мужских черепах, и большие видоизменения и различия в женских. В выборе себе подруг мужчины всегда были восприимчивы к женским лицам, казавшимся им более миловидными, чем к племенным или другим особенностям, и в этом случае представляют черту, свойственную и многим высшим животным, не только не брезгающим, но иногда даже предпочитающим самок иных племенных признаков и иных разновидностей. Различие в мужских и женских черепах, замечаемое в силе мускулатуры, в толщине костей, в развитии различных отделов черепа, а, следовательно, и в относительном развитии тех или других отделов мозга, может быть, дает нам право к тому предположению, что круг деятельности мужчин и женщин у наших людей каменного века был не одинаков. Мы знаем значительное число примеров, что у тех племен, у которых еще не произошло разделения физического труда между обоими полами, оба они представляют и значительное сходство, иногда такое, что вообще, не зная происхождения, нельзя бывает отличить череп взрослой и вполне сложившейся женщины от черепа мужчины. Чем больше разделение труда и чем более физическая работа, требующая силы, начинает выполняться неодинаково, и мужчина, предоставляя женщине внутреннее хозяйство, берет на себя труд внешней охраны и употребления физической силы, тем резче становится различие между двумя полами в мускулатуре и силе костей. Так как такое различие мы замечаем между нашими мужскими и женскими черепами каменного века, то и предположение о различии роли обоих полов в жизненном обиходе нашего народца должно быть принято в соображение при воссоздании его возможной деятельности и обстановки.