Прокурор по вызову - Фридрих Незнанский

– Что ж ты раньше не додумалась в Интернете порыться, раз ты такая умная?

– Это Миша у нас умный, но вы сами приказали ничего ему не рассказывать. Между прочим, если помните, я предлагала его подключить, а вы отказались. И как выяснилось – правильно сделали.

– Куда он там встрял? – спросил Хмуренко раздраженно. – В такой момент не хватало еще сопли кому-то подтирать!

– Свидетеля по делу Замятина убили, Миша попался следователю под горячую руку, получил по голове и раскололся. Выложил все, что знал. Сейчас в Склифосовского с сотрясением мозга.

– Погоди, ему что, этот шизанутый Турецкий по котелку съездил?

– Да. Вернее, Миша пытался сбежать, а он подставил ему подножку, и Миша грохнулся головой об асфальт. Так он, во всяком случае, говорит.

– Раз говорит, – значит жить будет, – уверенно сказал Хмуренко. – Что с Глебом Евгеньевичем?

– По Москве одно предприятие: ООО «Данко», генеральный директор Фурманов Глеб Евгеньевич, основные виды деятельности: экспортные поставки нефти и нефтепродуктов…

– Звони! Я не отключаюсь.

Через минуту Лада доложила:

– Сегодня работают. Ехать к ним или нужна моя помощь к сегодняшнему эфиру?

– Не нужна. Скажи своему знакомому из «Прим-ТВ», чтобы возвращал пять тысяч сдачи за Глеба Евгеньевича.

Инара. Сентябрь 1971

– У вас было время подумать. Вы ничего не хотите добавить или, может быть, изменить в своих показаниях?

Пятый уже допрос… Предыдущие были похожи друг на друга как две капли воды. На этот раз что-то новенькое. То ли следователю надоело задавать одни и те же вопросы и выслушивать одни и те же ответы, то ли обнаружились какие-то новые обстоятельства.

– Нет.

– А зря. – Следователь покрутил в пальцах карандаш, постучал им по столу, по папке с делом, минуту помолчал, пристально глядя на Инару. – Замятин повел себя более благоразумно. Он свои показания изменил – знаете, дружба дружбой, а за содеянное отвечать нужно по всей строгости закона.

Инара смотрела в окно. Лицо следователя было непримечательным, и, кроме того, он постоянно пытался перехватить ее взгляд.

– Мне нечего добавить.

– Значит… – Следователь полистал папку и процитировал из протокола предыдущего допроса: – «Бармин оскорбил вас нецензурной бранью, ударил по лицу, и вы убежали в лес в надежде отыскать другую группу туристов или, может быть, местных жителей, чтобы позвать на помощь». Правильно?

– Да.

– И практически всю драку вы пропустили?

– Да, я вернулась, когда Сергей, то есть Бармин, был уже мертв.

– Но начало драки вы все-таки видели?

– Я уже говорила: да, видела.

– «Бармин начал первым»…

– Да, он слишком много выпил.

Следователь захлопнул папку, обошел стол и уселся на краешек стола перед Инарой.

– Мы допрашивали его родственников и сослуживцев. – Тон его изменился, стал каким-то вкрадчивым или, наоборот, ироничным. – Мы вообще проделали большую работу.

– Я догадываюсь.

– Так вот, его мать и еще старший лейтенант Новоселов, его сослуживец, однозначно утверждают, что Бармин примерно за неделю до смерти говорил, что собирается жениться. – Следователь выдержал эффектную паузу: – Догадываетесь на ком?

Вот вам и новые обстоятельства, усмехнулась про себя Инара и, глядя следователю прямо в глаза, ответила:

– Нет.

– Своей будущей супругой он называл вас, Инара Руслановна. Вы это можете как-то объяснить?

Инара пожала плечами с совершенно равнодушным лицом.

– Видимо, у него просто разыгралось воображение.

– То есть вы не встречались?

– Мы учились в одном классе, дружили в школе. Естественно, мы встречались.

– Нет, я имел в виду: ухаживал ли за вами Бармин, делал предложение выйти за него замуж, давали вы ему повод делать такие предложения?

Инара сыграла непонимание и обиду:

– Никаких предложений он мне не делал, а если собирался, то я об этом не знаю.

– А если бы сделал, что бы вы ответили? – хитро прищурившись, справился следователь.

– Какое это имеет значение?

– Может, и никакого. – Он встал со стола и вернулся на свое обычное место: – Но мне интересно.

– Отказала бы.

– Из-за Оласаева?

– Из-за Оласаева.

– А Замятин?

– Что «Замятин»?

– Замятин никаких чувств к вам не испытывал?

Неужели этот кретин исповедовался на допросе? Интересно, что он мог сказать. «Бармин с Оласаевым сохли по Инаре, а она без меня жить не могла, хотя на всякие там ухаживания у меня из-за огромной общественной нагрузки времени совершенно не остается». Так, что ли?

– Я не понимаю, а это какое отношение имеет к смерти Бармина и к следствию? – устало произнесла Инара.

– Может, и никакого, – как бы согласился следователь, – а может, и самое непосредственное. Позвольте уж мне решать. Итак, я спросил о Замятине.

Инара терпеливо объяснила:

– Замятин также мой одноклассник. Возможно, в школе они все по очереди за мной ухаживали, но это были чисто детские увлечения, которые давно прошли. На момент гибели Сергея ничего, кроме обычных приятельских отношений, меня ни с Замятиным, ни с Барминым не связывало.

– Понимаете, Инара, – он в очередной раз сменил тон, теперь уже на задушевно-отеческий, – это преступление во многом отличается от других. Вот, скажем, пьяный водитель сбил пешехода, рецидивист ограбил склад и убил сторожа, хулиганы напились и избили прохожего – все это насильственные преступления. Но расследуемое нами, в отличие от них, требует скрупулезного учета психологии участников. Любовный треугольник – это одно, четырехугольник – совсем другое, просто пара влюбленных без всяких желающих ее разбить – это совсем уже третье. Вот, например, Бармин, который, по его словам, вас любил и даже собирался на вас жениться, а по вашим словам, не давал никакого повода даже заподозрить его в каких-то чувствах. Я, девочка, много видел и влюбленных, и ревнивцев. – Он тяжко вздохнул и окончательно перешел на «ты». – Не верю я, что ты ничего не знала. Женщины всегда такое чувствуют. А если знала, чувствовала, почему не остановила его в самом начале? Раз он любил тебя, значит, послушался бы. И может, все были бы живы. Ты говоришь, испугалась. Предположим, но почему побежала в лес за какими-то незнакомыми людьми? Вас, в конце концов, было трое, даже самого невменяемого могли бы скрутить, связать и сдать в милицию. Могли же?

– Не знаю. Сергей сам был милиционером.

– Вот, правильно! – почему-то обрадовался следователь. – И хорошим, между прочим, оперативником, и начальство, и товарищи по службе отзываются о нем только положительно. Утверждают, что не мог он ударить девушку, даже незнакомую, даже при задержании, когда бывали поводы. И говорят, что не смог бы застрелить кого-нибудь, тем более друга, даже мысли такой не допускают!

– Но он же был пьян, – резонно возразила Инара.

– Да, – опять как бы согласился следователь. – Выпил, по утверждению Замятина, бутылку портвейна и два стакана водки. Так вот, судебно-медицинской экспертизой установлено, что водку он не пил, а вина выпил совсем немного, явно недостаточно, чтобы потерять над собой контроль.

– В чем вы пытаетесь меня убедить?

– Ни в чем. – Он засунул папку в стол, давая понять, что его дальнейшая речь не для протокола. – Я призываю тебя еще раз подумать над своими показаниями. Не нужно слепо выгораживать Оласаева только потому, что у вас были какие-то отношения. Я тебе вот что скажу. Следствием версия о самообороне не подтверждается, не выдерживает эта версия критики. А дальше думай сама.

– О чем?

– О себе, об Оласаеве, о покойном Бармине. Обвинять тебя в лжесвидетельстве я не намерен. Замятин уперся и твердит, что тебя там не было, других свидетелей у нас нет. Но ты все же подумай, может, ты все-таки что-то видела. И это совсем не обязательно навредит Оласаеву, может, наоборот, поможет.

– Я видела только то, о чем вам уже рассказала.

– Хорошо, – сдался следователь. – Завтра похороны, пойдешь, наверное. Но если что-то надумаешь, приходи. Если нет, дело мы скоро передадим в суд.

Следователю она не поверила, решила, просто пугает. Нарвался на жареный факт: как же, любовный треугольник. Только как это меняет картину преступления? А никак. Они все предусмотрели и все учли. Не могла просто так рухнуть версия о самообороне. Если только Замятин не испугался и не наплел чего-то невообразимого. Но пугаться ему, кажется, было нечего.

И все– таки она пошла к нему домой, пила кагор, слушала истории про улиток и раковины и уверения в том, что ничего фатального не происходит.

А на похоронах стало ясно, что все-таки происходит.

Шел дождь, но милиции было больше чем грязи. И когда седовласый милицейский полковник влез на холмик и, гневно потрясая фуражкой, произнес пламенную речь, Инара поняла: будет просто удивительно, если Мураду не дадут высшую меру.

– Сергей служил в органах внутренних дел всего год, но за этот год он проявил себя как смелый, решительный, стойкий и вместе с тем скромный боец. Его уважало командование, его любили товарищи, – плевался слюной оратор. – Его жизнь безвременно оборвал предательский удар в спину. Каждый из нас, выходя на боевое дежурство, не знает, вернется ли домой, потому что не перевелись еще в нашей прекрасной стране бандиты и отщепенцы. Но принять предательскую смерть от человека, который звался тебе другом, обидно, товарищи. Обидно и больно! Спи спокойно, дорогой товарищ. Суровая кара постигнет твоего убийцу. Он не уйдет от возмездия. В наших сердцах и в нашей памяти ты останешься навсегда.