Прокурор по вызову - Фридрих Незнанский

Турецкий попробовал представить себе, как все было.

Шестов проводил Лидочку, закрыл калитку на засов, ворота на замке, собака бегает по двору. Шестов возвращается в дом. Работать он, скорее всего, не собирался, он же болен, и у него два выходных впереди на изучение документов, кроме того, слишком быстро после Лидочкиного отъезда начался пожар. Короче, он ложится спать. Куда же он дел бумаги? Сейфа в доме нет, есть стол… Наверное, положил в стол или на стол, может, конечно, и под подушку, но вряд ли.

Мог оставить на веранде?

Очень аккуратный, судя по всему, человек, не оригинал и не мазохист, оставляет важные бумаги на веранде, где бродит собака – пусть и очень умная, но все же способная их случайно уронить, испачкать, разбросать? Пожалуй, это исключено. Значит, папка была в комнате. Но стол только слегка подкоптился с одного угла, каминная полка обложена плиткой и на ней явно ничего не горело, журнальный столик – вообще цел. Значит, документы могли быть только на подоконнике или в сгоревшем кресле. И все равно не верится, что кожаная папка с сотней листов сгорела бесследно!

Турецкий вылез на улицу и обошел двор. Маленький сарайчик: лопата, грабли, ведро, в углу обгоревший свитер – наверное, собака утащила с пожарища на память о хозяине. Ничего примечательного и, естественно, нет черной кожаной папки.

Антенна на крыше здоровая, больше, чем у всех соседей, и смотрит в другую сторону, такая свалилась бы на голову – точно мало не показалось бы. Чердака нет, крыша плоская, от шальной мысли слазить еще и туда Турецкий мгновенно отказался.

Таким образом, возможные варианты развития событий:

1. Человек, хорошо знакомый собаке, перелезает через забор, открывает калитку, выпускает собаку на улицу, возможно, имея дубликаты ключей, входит в дом или проползает через собачий лаз, устраивает пожар, забирает документы, выходит, снова перелезает через забор и спокойно уезжает.

2. Маньяк-поджигатель усыпляет собаку, перелезает через забор, выбрасывает ее за калитку, через форточки закидывает в дом несколько пакетиков с зажигательной смесью и удаляется наблюдать за пожаром издалека.

3. Шаровая молния вылезает из розетки и начинает гулять по комнатам, испепеляя все, чего касается. Шестов, может, и просыпается, но боится пошевелиться, теряет сознание и умирает.

И только третий вариант объясняет пассивность хозяина дачи. В первом злодею Шестова пришлось бы оглушать, связывать или, например, гипнотизировать. А во втором его лежание на диване вообще никак нельзя было обеспечить, и форточки были закрыты: Шестов грипповал, – и не понятно, куда делись документы.

Шестов мог лежать на диване, когда все вокруг горело, только если был мертв еще до пожара, но умер он, отравившись угарным газом, именно при пожаре, потому что отсутствуют признаки насильственной смерти.

Бред какой-то!

Турецкий. 9 апреля. 20.20

Турецкий остановился за квартал от Лидочкиного дома и, не выходя из машины, набрал ее номер.

– Я на секунду, поделиться последними новостями.

– У меня тоже новости, – сказала Лидочка, и по ее голосу он понял, что новости не из приятных. Отнюдь. – Вы скоро? Особый китайский чай с травами будете? Ему полчаса завариваться.

– Нет. Я подъеду через двадцать минут. Спускайся, прогуляемся немного. – Раз способна думать про китайский чай с травами, – значит, все не так плохо, решил Турецкий. Или держится из последних сил. Ладно, если наступил полный аллес, пойду к Грязнову за помощью. Не для себя же, в конце концов, стараюсь.

Он оставил служебную «Волгу» в безлюдном месте – авось не сопрут за полчаса, – и, проверив несколько раз, нет ли хвоста, через проходной подъезд, который заприметил в первый визит, вышел во двор неподалеку от Лидочкиного подъезда. Вся эта процедура заняла около пяти минут. Если Лидочкин телефон прослушивается, кто-то должен появиться под ее окнами. Турецкий выбрал самую темную скамейку, закурил и стал ждать. Во дворе было темно и практически пусто: компания тинейджеров, несколько старушек, – никого вызывающего подозрения.

Лидочка появилась точно в назначенный срок и принялась нервно прохаживаться взад-вперед. Турецкий подождал для очистки совести еще пару минут – все спокойно. Видимо, парень на бежевой «пятерке» – самодеятельный лопух и прослушивание телефонов ему не по зубам. И про Лидочку он, слава богу, ничего не знает. Непонятно, правда, кого он представляет, но это не беда. Рано или поздно он попадется, тогда и поговорим…

– Я думала, вы на машине, Александр Борисович, – удивилась Лидочка, – или это была военная хитрость на случай слежки?

– Заглохла, – Турецкий беспечно махнул рукой, не желая дополнительно сгущать краски, – оставил на дороге. Там хоть прохожих попросить можно, чтобы подтолкнули… С Шестовым все непонятно. Не похоже на убийство, но документы, скорее всего, похищены, а не сгорели. Или он их кому-то передал, сразу после твоего отъезда, а потом уже случился пожар.

– Слишком странное стечение обстоятельств, – покачала головой Лидочка. – Кому он мог их передать и зачем? Какой-то таинственной третьей стороне: не Аркадию Братишко и не Ильичеву? Или как раз Аркадию? Нет. Это объясняет, откуда он знал, что я привезла документы Шестову. Но тогда он знал бы и всю подноготную. И даже после внезапной смерти Леонида Макаровича не стал бы от меня ничего домогаться. Наоборот – помалкивал бы, чтобы не привлекать к себе лишних подозрений. А третья сторона? – Лидочка опять покачала головой. – Нет, очень сомнительно, Александр Борисович.

– Браво, – похвалил Турецкий Лидочку, – блестящий пример дедукции. Тогда еще одна версия: пожар произошел случайно, а документы Шестов положил в ящик письменного стола, там же лежали и шестьдесят тысяч долларов, полученные им от Тихонова и Свешникова. Кто-то из тушивших пожар спер и деньги, и документы, справедливо рассудив, что шестьдесят тысяч баксов не хранят вместе с макулатурой. А Братишко подозревает, что ты замешана в этой истории.

– Откуда ему вообще столько обо всем известно?! – Вопрос был обращен в пустоту, и голос у Лидочки дрожал.

Хотел бы я знать, подумал Турецкий, но тут же поспешил ее успокоить:

– Сам Шестов его и посвятил, другого объяснения я не вижу.

Однако его рассудительный тон Лидочку ничуть не обманул.

– Вы верите, что все так просто, Александр Борисович?! Я не маленькая, и с дедукцией у меня все в порядке, вы сами только что признали. Не надо меня обманывать.

– Не знаю, – вздохнул Турецкий. – Если честно: не нравится мне этот пожар, не нравятся мне эти документы, мне вообще ни черта в этой истории не нравится! А что у тебя за новости?

– Тихонов сегодня поджидал меня прямо на стоянке «Данко». Дал три дня сроку, чтобы раздобыть интересующие их документы. Сказал, что это последнее предупреждение: если я не принесу бумаги, меня могут убрать. И он не способен будет этому воспрепятствовать, хотя лично он мне симпатизирует.

– Ты думаешь, он это серьезно?

– Про «симпатизирует» или про «убрать»? – усмехнулась Лидочка.

– Про последнее!

– Думаю, что нет, почти уверена. Но все равно рисковать не хотелось бы.

Турецкий. 9 апреля. 21.00

– Пап, опять Хмуренко в новостях, что-то интересное будет, – с восторгом сообщила Нинка.

За развитием скандала с генпрокурором в семье Турецкого следили с особым вниманием. Ирина Генриховна, как супруга «особы, приближенной к…», регулярно читала газеты и не пропускала ни одного выпуска новостей. Особенно ей полюбился Хмуренко «за то, что ничего не боится и никому не прислуживает».

Сегодня Хмуренко сиял как самовар и с трудом сдерживал торжествующую ухмылку.

«Прорыв в расследовании инцидента с временно не исполняющим обязанности генерального прокурора Замятиным. – Он прокашлялся и сделал многозначительную паузу. – Приятно констатировать тот факт, что есть еще в России честные люди. И не перевелись еще в Генпрокуратуре честные следователи, способные их выслушать и адекватно прореагировать на услышанное. Восьмого апреля в Генпрокуратуру обратился скромный пенсионер, ставший случайным свидетелем оргии с участием генерального прокурора…»

На экране мелькнул моментальный снимок Косых. Лицо ему, конечно, размазали, но узнать его при желании было можно, Турецкий, во всяком случае, узнал. Причем снимок был сделан не возле Генпрокуратуры, а на крыльце пятиэтажного дома. Очевидно, того самого, в котором он живет, работает и откуда все и видел. Дальше пошло кино: омоновцы перелезают через забор «Ирбиса», омоновцы открывают ворота, на заднем плане маячит полураздетый Жадько, Турецкий в позе триумфатора над распростертыми на земле охранниками клуба, оранжерея издалека; потом более поздние события: персонал «Ирбиса» загружают в автобус, Ильин и Позняк отъезжают следом, повизгивая сиренами. Снято было паршиво, камера все время кренилась, дрожала и теряла фокус, оператор, видимо, сидел на крыше соседнего дома или на дереве за забором.