Дочь палача и черный монах - Пётч Оливер

Симон кивнул:

– Посмотрите справа от алтаря, там, думаю, найдутся подходящие бруски. Но, ради бога, осторожнее! Иначе мы тут оба окажемся.

Бенедикта улыбнулась:

– Разве это так плохо?

Лицо ее скрылось, и Симон услышал, как она осторожно пробирается по гнилому полу. Дожидаясь помощи, лекарь решил подробнее рассмотреть надгробные плиты. Надписи на латыни, сообщающие имена умерших. Изображения рыцарей в доспехах, лежащих, стоящих или верхом на конях. На одном рельефе на коня уселись аж два рыцаря сразу. Симон замер.

Два рыцаря.

Что-то встрепенулось в его памяти, смутный образ, до этого самого момента дремавший у него в подсознании. Он торопливо достал из кармана книжку Вильгельма фон Зеллинга, с которой до сих пор не расставался, и принялся листать. Примерно на середине юноша нашел ответ.

Два рыцаря. Один конь.

– Бенедикта! Бенедикта! – закричал он, охрипнув от волнения. – Я, кажется, нашел кое-что! Ответ на загадку, он здесь!

В провале снова показалось лицо Бенедикты.

– Что?

– Тамплиеры! – не умолкал Симон. – Они были здесь! Тут надгробная плита тамплиеров! Печать великого магистра, на ней всегда два рыцаря скачут на одном коне. В книге Зеллинга есть такая же зарисовка!

Симон взмахнул книжкой, и Бенедикта начала осторожно спускать вниз бруски.

– Для тамплиеров езда на одной лошади означала глубокое доверие, это символ того, что они всегда друг с другом делились. Поэтому они перенесли его на свою печать. Вот, тут даже подпись есть!

Он почти вплотную приблизился к плите, провел рукой по рельефным буквам вокруг изображения и прошептал:

–  Sigillum Militum Christi. Печать воинства Христова. Это действительно их знак.

Бенедикта тем временем спустилась по балкам вниз и теперь стояла рядом с лекарем.

– Снова плита, – простонала она. – Это начинает надоедать.

– За ней что-то есть.

Симон вынул стилет, который обычно использовал во время операций, и принялся отковыривать раствор по краю плиты. Бенедикта помогала ему своим ножом. Они молча трудились добрую четверть часа, затем плита медленно съехала на пол.

За ней ничего не было. Одна лишь голая стена – правда, с высеченными в камне строками. В отличие от всех предыдущих надпись в склепе составили на немецком, хоть и на очень старом его варианте. Симон стал читать вполголоса:

– И познал я от людей мудрость дивную и великую, что не было доныне ни земли, ни выси небесной, ни древа, ни горных утесов, ни прекрасных морей, и не сияло солнце, и не светила луна, а было ничто.

– Господи боже мой, и как это все понимать? – прошептала Бенедикта. – Опять что-нибудь из Библии?

Симон кивнул:

– Похоже на то. Причем таких изречений я еще никогда не слышал. И есть в этом еще кое-что необычное…

– Что? – Бенедикта вопросительно взглянула на него.

– Ведь если это взято из Библии, то, вообще-то, и написано должно быть на латыни. Немецкого перевода, насколько я знаю, в те времена еще не было. По крайней мере, одобренного церковью. Но написано все же на немецком.

Бенедикта наклонилась поближе к надписи и указала на одно из слов во второй строке.

– Слово «древо» написано заглавными буквами. Почему так?

Симон провел указательным пальцем по буквам.

– Возможно, это слово имеет особое значение, – сказал он. – Может, сокровища спрятаны под каким-нибудь деревом.

Бенедикта обреченно рассмеялась.

– Под каким? Там, вообще-то, лес!

– Дерево должно быть старым. Такое, чтобы росло здесь уже более трехсот лет. И должно чем-то выделяться среди остальных, чтобы его можно было сразу опознать. – Симон бросился к балкам и принялся взбираться по ним наверх. – Нужно проверить, идемте. Может, разгадка уже у нас под боком!

Бенедикта вздохнула и полезла вслед за ним.

Они искали все утро и б ольшую часть дня. Высматривали старые или необычно искривленные деревья, дубы с какой-нибудь резьбой на коре или одинокие буки на возвышениях. Выискивали неприметные знаки и вкопанные в землю каменные плиты, проверяли дупла, пустоты под корнями и старые норы.

И ничего не нашли.

Через пять часов безуспешных поисков Симон уселся на занесенную снегом каменную глыбу, бывшую некогда частью крепостной стены, и потер друг о друга обмороженные руки. Изо рта у него валил пар.

– Так мы ничего не добьемся, – сказал лекарь. – Даже если сокровище, или что там еще, спрятано под каким-нибудь деревом, земля слишком промерзла, чтобы можно было копать.

Бенедикта села рядом с ним на камень, лицо ее раскраснелось от мороза.

– Вы до сих пор думаете, что где-то здесь зарыта куча денег?

Симон встал и принялся быстро расхаживать из стороны в сторону, чтобы согреться.

– Может, это и не деньги вовсе. Может, там золото, украшения или бриллианты. Что-то маленькое, но очень ценное. Но возможно, что все это бред и я просто-напросто помешался.

Разозлившись, он швырнул камень в долину. Галька размером с куриное яйцо увлекла за собой горстку снега, которая крошечной лавиной рассыпалась между деревьями.

– Идемте домой, – сказал Симон, повернувшись к Бенедикте. – Вам нужно готовиться к похоронам брата. Да и я уже сыт по горло этими тамплиерами.

Они стали спускаться по сугробам в долину. Никто из них не заметил троих незнакомцев, которые, укрывшись за куском стены, провожали их взглядами, полными ненависти.

Брат Авенариус почесал голову, замотанную в плотную повязку, в том месте, куда угодила дубинка палача.

– Не похоже, чтобы они нашли что-нибудь, – сказал он со своим швабским выговором. – Видимо, не так уж этот парень и умен, как думает. Sapientia certa in re incerta cernitur… [10]

– Во всяком случае, умнее тебя, мозгляк! – Человек со шрамом на лице и сиплым голосом повертел в ладони гнутый кинжал. – Дали нам хоть что-нибудь твои заумные фразы? Ничего, кроме мертвого пастора и кучи неприятностей!

– К пастору я не имею никакого отношения! – гневно воскликнул шваб. – И вообще не следовало его убивать! Достаточно было бы просто… заставить его замолчать.

– Вот он и замолчал, – ответил человек со шрамом.

Он метнул кинжал в гнилое бревно, клинок вонзился в дерево и задрожал.

– Брат Натанаэль прав, – заговорил третий монах, закутанный в черное. Он был худым и иссушенным, словно вырезанным из куска потрескавшегося дерева, и даже на открытом воздухе источал стойкий фиалковый аромат. Из всех троих он единственный прятал лицо под капюшоном. – Пастор был слишком опасен. Deus lo vult!

– И к чему только это все приведет? – заныл шваб. – Сначала пастор, потом палач… Магистр не за этим нас посылал!

– Магистр сказал все яснее некуда.

Худой высокий монах склонился над братом Авенариусом, так что толстого шваба едва не замутило от едкого запаха духов. Хотя сказать что-либо против Авенариус никогда не осмелился бы. Монах в капюшоне был среди них главным. Хотя и вел себя с каждой неделей все более странно.

– Магистр приказал вернуть сокровище туда, где ему надлежит быть, – прошептал он, источая фиалковый аромат. Его рот казался красным провалом в тени капюшона. – Остальное не имеет никакого значения. К тому же палачу удалось ускользнуть, он жив. Еще вчера я видел его с остальными у базилики Святого Михаила.

–  Чтоты видел? – Монах со шрамом вскочил, но худой его успокоил.

– Хорошо, если так. Господь, вероятно, пожелал сохранить ему жизнь. Значит, он не до конца сыграл свою роль в Его великом замысле. Полагаю, и его дочь ускользнула от нас по той же причине. Восхитительная женщина… – Он помолчал, словно над чем-то задумался. – Ее зовут Магдалена. Занятно, когда-то я уже знал одну с таким же именем…

Он вдруг хлопнул в ладоши.

– А теперь составим отчет для магистра.

Монах перескочил через стенку и знаком позвал остальных за собой. Заметив растерянный взгляд брата Натанаэля, он попытался его приободрить.