Дочь палача и черный монах - Пётч Оливер

– Если они действительно отыщут сокровище, их миссия здесь будет завершена, Натанаэль. Господь не допустит, чтобы кощунственные помыслы еретиков расползлись снова. Один раз мы их уничтожили, изведем и теперь. Любое упоминание о них должно быть стерто. Твое время еще придет.

Монах с изогнутым кинжалом угрюмо кивнул, и они втроем, словно ищейки, двинулись по свежим следам.

7

Куизль пробирался по отвесному склону ущелья над рекой Аммер и с тридцатиметровой высоты поглядывал на журчавший поток. По его поверхности неслись льдины, сталкивались друг с другом и образовывали причудливые нагромождения, напоминавшие палачу кривые, истоптанные лестницы. Там, на глубине, уже сгущались сумерки, скоро заметно похолодает. Солнце медленно скрывалось за верхушками деревьев и бросало на лица людей последние золотистые отсветы.

– Пора закругляться на сегодня, – проворчал за его спиной Ганс Бертхольд. – С тем же успехом можно зайцев по горам ловить.

Сын пекаря усомнился в успешном исходе чуть ли не с самого начала охоты. Остальные знатные отпрыски присоединились к нему один за другим. Каким образом они собрались на просторах шонгауских лесов отыскать шайку разбойников? И вообще, разве этим не должны заниматься солдаты и простые стражники? И хоть вначале некоторые из юнцов еще горели воодушевлением, так как надеялись, что им хоть раз доведется по-настоящему поиграть в войну, нескончаемые переходы и мороз постепенно остудили их охотничий пыл. Теперь они хотели лишь одного: вернуться домой.

Куизль прошелся взглядом по противоположному берегу в надежде заметить там что-нибудь подозрительное. Разбои и грабежи всегда были бедствием для баварских лесов, но после войны стало практически невозможно передвигаться из одного города в другой без сопровождения. Каждый год Куизль вешал на холме по несколько грабителей, некоторым из которых не исполнилось и четырнадцати лет – тщетно. Голод и жадность пересиливали страх перед палачом. Правда, нынешняя банда оказалась самой большой за многие годы. Ее главарь, Ганс Шеллер, сплотил вокруг себя около двух дюжин сообщников. Помимо бывших солдат, в ней состояли также крестьяне, чьи угодья, сараи и скот уничтожила война. Многие уводили с собой жен и детей.

– Эй, Куизль, я к тебе обращаюсь! Отпускай нас домой. Дальше можешь искать один.

Якоб презрительно оглянулся на Бертхольда.

– Проверим последнее укрытие, и можешь убираться в свою теплую кроватку. По виду ты и впрямь окоченел. Или у тебя нос от выпивки такой красный?

Ганс Бертхольд, и без того румяный, стал пунцовым.

– Не так дерзко, мясник! – крикнул он и взмахнул саблей. – Я не собираюсь выслушивать такое от подобных тебе. Просто неслыханно, что Лехнер поставил тебя во главе…

– Заткни свою наглую пасть, Бертхольд! – рявкнул Якоб Шреефогль, который все это время молча шагал рядом с палачом. – Ты сам слышал, что сказал секретарь. Куизль лучше всех знаком с этими местами. Потому он и командует.

– Ганс дело говорит, Шреефогль! – подал голос Себастьян Земер, сын первого бургомистра. В облегающем камзоле с медными пуговицами, в широкополой шляпе с петушиным пером и сапогах из тонкой кожи он явно не вписывался в окружающую обстановку. Кроме того, он, похоже, до смерти замерз. Голос его дрожал, и Куизль не мог понять, было ли это от холода или подспудного страха, когда юный патриций враждебно поглядывал на палача. – Где это видано, чтобы живодер и палач командовал порядочными горожанами? Я… я… отцу пожалуюсь!

– Да-да, непременно, а теперь пошевеливайся, пока ночь не наступила.

Куизль двинулся дальше в надежде, что другие последуют за ним. Он чувствовал, как его влияние постепенно ослабевало. Людей, доверявших ему, он в этом отряде мог пересчитать по пальцам. Якоб Шреефогль, старик Видеман, которого он знал еще с войны; может быть, кузнец Георг Кронауэр и еще несколько ремесленников. Остальные шли за ним только потому, что так решил Лехнер, и потому, что они боялись палача.

Куизль тихо вздохнул. Большинство жителей не видели в палачах равных себе горожан, потому что их профессию составляли занятия, за которые никто другой браться не желал: они пытали и вешали преступников, убирали с улиц мертвых животных и грязь, готовили магические зелья и настои. Для сыновей советников одна только мысль, что один из них станет отдавать им приказы, казалась кощунственной. Куизль буквально чувствовал, как за его спиной вскипало недовольство.

Он вполголоса проклинал Лехнера, который загнал его в это положение. Может, секретарь под таким предлогом просто решил от него отделаться? Бывали палачи, над которыми народ устраивал самосуд и по гораздо менее значительному поводу. Куизль понимал, что если следующее убежище окажется пустым, то на этом охота для него закончится.

Однако, обогнув следующую пушистую ель, он понял, что в этот раз им повезло.

Из глубины ущелья тянулась тонкая струйка дыма – тонкая, но в морозном воздухе хорошо заметная. Куизль оскалился. Он знал, что этот сброд прячется где-то здесь. Когда палач планировал охоту, он понял, что шататься наугад по лесу в надежде встретить одинокого мародера не имело никакого смысла. Всю местность вокруг Шонгау составляли лесные дебри, ущелья и крутые холмы. Возделывались лишь небольшие участки в окрестностях поселений, дальше тянулись дремучие леса, бескрайние и непроходимые. Но Куизль знал эти места как никто другой. В поисках целебных и ядовитых трав он за последние годы облазил леса на многие мили вокруг и знал все развалины, каждую нору, каждое укрытие. Сегодня они уже обыскали три возможных убежища, и с четвертым им наконец повезло. Якоб с самого начала предполагал, что они найдут что-нибудь здесь, у Шлейерских водопадов.

По краю откоса в скале тянулась трещина, дым шел оттуда. Куизль знал, что внизу находились большие залежи извести, и ее тысячи лет размывала вода. Как следствие, образовались разветвленные пещеры, входы в которые часто скрывались за водопадами. Летом вода стекала по зеленому мху в Аммер, а зимой, как теперь, над входами, словно белые занавеси, свисали сосульки.

Куизль наклонился и принюхался к дыму. Пахло жареным мясом и горелым жиром. Дым, скорее всего, тянулся от большого костра и выходил в созданную самой природой трубу.

– Что такое, палач, почему…

Куизль резко вскинул руку и заставил Бертхольда замолчать. Он показал на столб дыма и узкую тропинку, которая тянулась в тридцати шагах перед ними и уводила на дно ущелья. Якоб собрался уже двинуться дальше, как заметил возле себя вбитые в скалу железные скобы, спускавшиеся в ущелье.

– Запасной выход, – прошептал палач и повернулся к Шреефоглю. – Придется разделиться. Возьмите большую часть людей и спускайтесь по тропе. А я и еще несколько человек слезем по перекладинам. Чтобы они не сбежали через эту лазейку, как крысы.

Из мешка, который все это время нес за плечом, палач достал факелы и передал их Андрэ Видеману и Георгу Кронауэру.

– Мы выкурим их с тыла, – сказал он остальным. – А вы дожидайтесь у выхода. Когда они выйдут наружу, хватайте всех, кого сможете. Тех, кто сопротивляется, рубите.

Старый ветеран Видеман что-то одобрительно проворчал. У Ганса Бертхольда побледнело лицо.

– А разве никто не останется наверху, на тот случай, если кто-нибудь от вас ускользнет? – промямлил он.

Себастьян Земер тоже вдруг растерял всю прежнюю удаль. Где-то закричал сыч, и он стал опасливо озираться по сторонам.

– Исключено, – ответил Куизль и, не выпуская изо рта погасшей трубки, зарядил хорошо смазанные пистолеты. – Внизу каждый человек будет на счету. Ну, с богом.

Он еще раз кивнул Шреефоглю, заткнул пистолеты за пояс, поправил мушкет на плече и стал спускаться в расщелину. За ним последовали Видеман, кузнец Кронауэр и еще двое ремесленников. Куизль подумал, не лучше ли было бы оставить знатных сыночков наверху. Как бы они от страха не натворили глупостей и не выдали всех. Но потом ему вспомнились их блестящие сабли, лихие шляпы и начищенные мушкеты. И палач невольно ухмыльнулся.