Саратовские игрушечники с 18 века по наши дни - Пётр Петрович Африкантов

– Ты и свистки умеешь делать? – Ещё больше удивилась Томка.

– Подумаешь, свистки, – важно проговорил Васька.

– Ты что, в эти самые … пойдёшь?– спросила Томка, забыв, как называется такая специальность, – ну, кто лепит?

– В скульпторы, хочешь сказать? – Нехотя проговорил Васька. – Томка улыбнулась.

– Не-е-е,– помотал головой Васька, – я строителем буду, а глина это так, безделица, тут и учиться ничему не надо – взял и слепил, а я хочу дома строить, поняла? Сейчас строители нужны. Где ты видела, чтоб было написано, что глинолеп нужен? – и сам же ответил: – нигде, а строек, их вон сколько всяких и везде специалисты требуются….

Томка мотнула в знак понимания головой, но, по правде сказать, ничего не поняла. Ей просто больше нравилась специальность, когда из глины лепят, а вот слово «глинолеп» ей не нравилось.

– И совсем такой человек и не глинолеп, – сказала она, сама не ожидавшая от себя такой прыти, – а игрушечник, вот.

Больше ей ничего не удалось сказать, потому, как Васька вдруг вспомнил, что ему надо сторожить гусей, а он вот уж сколько времени сидит в ходке с Томкой, а про гусей совсем забыл. Васька быстро вскочил, вытолкал Томку из ходка, выглянул на улицу и перевёл дух – на дорожке Ефим, Анюта, тётка Таня и дядька Иван всё разговаривали, и, кажется, уже собирались расходиться.

– Давай, давай, потом придёшь, – торопил Васька Томку и, закрыв дверь ходка, бросился во двор.

Когда он вбежал во двор, то первым делом увидел бычка Мишку. Мишка столкнул лбом кадушку набок и пытался засунуть в неё голову, чтоб полизать стенки изнутри. Это ему плохо удавалось. Гусей почему-то рядом уже не было, они через, незатворенную, Васькой калитку, вышли на улицу и спустились в овраг к водотёку, оттуда доносилось их весёлое гоготанье.

– «Кажется, пронесло» – подумал Васька, отталкивая бычка от кадушки и ставя её на прежнее место. «Бычок, видно, подошёл только что, стал чесать о кадушку лоб и свалил её» – подумал Васька и снова отправился в ходок. На улице уже никого не было – все разошлись, только в Митином проулке слышался Томкин голос. Потом пришёл брат Пётр, загнал бычка на пригон, спросил, где гуси?

– В овраг пошли, – сказал Васька.

– А чего у быка Мишки уши в барде?

– В кадушку сунулся, да я отогнал.

– А гусей чего выпустил, гусыням хотели крылья подрезать.

– Я не знал, я думал, чтоб просто к кадушке не лезли.

– Бери вилы, поможешь навоз перебросать. – И Васька, взяв вилы, поплёлся за братом бросать навоз. Навоза было не очень много, и они вдвоём довольно быстро с ним управились.

– Обедать! – раздался из сеней голос отца.

– Пошли, зовут, – сказал Пётр и поставил вилы к стенке.

Васька быстро забыл про этот случай с бычком Мишкой и гусями, семья села обедать, не было только Анюты. Но, не успели зачерпнуть из блюда со щами по ложке, как услышали во дворе причитание Анны.

– Никак Нютка плачет, – сказал Андриян. Все выскочили во двор, думая, что с ней что-то случилось. Анюта стояла около овечьего пригона, а около её ног недвижно лежали два больших гуся. Видно, что она их только что принесла.

К гусям подошёл отец, пощупал тела и сказал: – «Ещё тёплые, – спросил: – Убил кто, или как? – затем перевёл строгий взгляд на Ваську. Васька втянул голову в плечи и промолчал. Он не знал, что произошло с гусями в овраге, но то, что ему было приказано за ними следить, помнил.

– Может лиса задушила? – сказал Ефим.

– Может и задушила, – ответил Андриян.

– Они ещё тёплые,– сказала Анюта, – давайте головы отрубим и в суп, ведь они как живые.

– Ну, уж нет, – заметил Ефим, – если б ещё барахтались, тогда другое дело, скажешь тоже… в суп мертвяков.

– Ощипать надо, чтоб хоть пух не пропал, сказала старшая сестра Маня. Она только что пришла и, оценив ситуацию, выдала единственное практичное решение.

Молодые женщины не заставили себя долго ждать. В четыре руки гуси были быстро ощипаны, кроме хвостов и крыльев, потому как с крупным пером решили не возиться. Ефим взял ощипанных гусей за лапки, вынес со двора и бросил в овраг, так как дом стоял почти на самом его краю.

За столом сидели хмурые. Как ни старалась старшая сестра развеселить братьев и сестёр, ей это не удавалось. Гусей было жалко, взрослая пара. Пётр предлагал Ваську высечь, а Ефим советовал отдать к мордве в подпаски, потому как шалберничает и никаким делом не занимается. В общем, этот каверзный случай с гусями Ваське ничего хорошего не сулил и он, повесив голову, стоял у печки и ковырял пальцем в носу, ожидая решения своей участи. К мордве в подпаски, по предложению брата Ефима, идти не хотелось. «Лучше б уж высекли» – подумал он, мало представляя как это бывает, потому, как в семье Андрияна Илларионовича сечь провинившихся заведено не было.

Тут Васька опять вспомнил мать. Ему стало горько, что её нет, а то бы она обязательно за него заступилась. А ещё он подумал о глине, главной виновнице произошедшего и ещё о Томке, и если б не она, то он бы и не стал лепить этих баранчиков и много ещё о чём бы он успел подумать, если б….

В общем, здесь стоит сделать паузу. Потому, как во время паузы можно не только всей грудью вдохнуть воздух, но и всей грудью, его же и выдохнуть, что и сделал провинившийся Васька, так как нельзя было этого не сделать. Просто Васька в это время глядел в окно и первым увидел идущую к дому ватагу встревоженно гогочущих гусей. Все бросились к окну, пошире отдёрнули занавеску, а Ефим с Пелагеей даже приподнялись на цыпочки, хотя и были выше всех ростом.

Никто не произнёс ни звука, только Андриян кашлянул в кулак. – За окном по дорожке к дому впереди гусиного стада шли два голых ощипанных Пелагеей и Маней гуся и только на крыльях, хвостах и головах у них было не выщипанное перо, что придавало им некую осанистость и смешливую важность. Они шли, покачиваясь на оранжевых лапах, взор их был ещё помутнён от съеденного бражного теста, в голове троилось и им казалось, что к дому ведут ни одна, а три дорожки и каждый из них вышагивает по своей. Такое триединство не мешало им весело гоготать и хлопать то и дело крыльями. Гусям было весело. Возможно, птицы думали, что всё это происходит в их