Осторожно, волшебное! - Наталья Викторовна Соколова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Полковник Иванов выходит на улицу. Только что прошел короткий освежающий дождь. Во дворах, в палисадниках смочило, окропило зелень, и на пыльных пухлых дорожках появились мокрые пятачКи, беглые следы быстро пробежавшего проказливого дождя. Куда-то к горизонту движутся цепочкой аккуратно круглящиеся белые облака, редкие, раздельные - пунктир облаков,- так тянутся за паровозом клочки пара, отставая, цепляясь за придорожные веткн, выстраиваясь в линию.
Иванов облегченно вздыхает, косится через плечо на двухэтажное белое здание, откуда только что вышел. Кажется, с этим противным делом покончено. Хотя бы временно, но все улажено, дубы не тронут, можно пока что выкинуть эту заботу из головы. Не любит он думать о неприятном. Что бы такое вспомнить приятное, мажорное, бодрящее? А, вот! Не зря он тогда завел с Духом-Технарем разговор про ледники, про использование ледников. Технарь, поворчав, помучившись, все-таки сделал концентратор энергии... конденсатор... Ну, как он его там называет. Чтобы приращивать льды, когда это требуется, а если нужно, то, наоборот, растапливать и давать людям воду. Небольшая такая, симпатичная безделушка, металлическая, плоская, по форме ромб, вроде значка, что ли, или медальона, а дает страшной силы энергию, мощнейшие приливы энергии (какой именно - механической, тепловой, химической, электромагнитной, ядерной - этого он, Иванов, не обязан понимать, не по его части). Можно будет скоро провести первые испытания - ну, хотя бы на Урале... Или...
Немолодой полковник с забеленными висками достает портсигар, мундштук. Чиркает спичкой о коробок - да так и остается с огоньком в руке, закинув голову, разглядывая небо.
По чисто промытому, сине-стеклянному небу быстро движется черная точка, то исчезая за каким-нибудь белоблестящим облачком, то появляясь снова, все время неуклонно приближаясь, увеличиваясь. Вот уже ясно видно - это Баба Яга верхом на торшере, в дорожной серо-зеленой плащ-палатке, которая покрывает ее всю, с ногами. Хлопают полы, из-под нахлобученного капюшона ветер выбивает длинные космы серо-седых волос, то отбрасывая их назад, то вздымая вертикально кверху. Согнувшись дугой, она отчаянно нахлестывает свой торшер, погоняет что есть силы. «Ого, как мчится,- думает Иванов, следя за ней глазами.- Видно, срочная надобность. И в своем натуральном виде, седая, скрюченная. Даже не стала превращаться. Надо думать, кто-то здорово ее припек, если она как с цепи сорвалась. Не завидую тому, на кого она... А, фер-рмомпикс!» - он ругается, потому что спичка догорела и обожгла ему пальцы.
И тут Иванов .вспоминает, что Берендеев последнее время стал чем-то вроде вотчины Бабы Яги, она сюда постоянно наведывается и, по слухам, находится в тесной дружбе с местным начальством. Бывает здесь и ее мил дружок.
Баба Яга, верхом на торшере, все так же в надвинутом на нос капюшоне, пикирует к открытому окну каменного двухэтажного белого дома и с ходу- туда влетает, пригнувшись еще ниже, гикнув. Это окно кабинета Начальника-От-Кото- рого-Зависпт-Данный-Вопрос.
Иванов тихонько свистит. Так, так. Представитель энского ремонтно-строительно-эксплуатационно-автодорожно-железнодорожного треста-комбината прибыл в служебную командировку, узнав о визите полковника? Однако у них хорошо поставлена узнаемость... узнаваемость...
Нет, похоже, что слишком рано он решился выкинуть из головы всю эту нечисть.
8
Никита вышел от Муси, остановился на крыльце, поднял глаза на ее освещенное окно. Муся, раздвинув тюлево-кисей- ные потоки, смотрела вниз, лица нельзя было разглядеть, но выражение поникших плеч было печальным, .и каштановый венчик взбитых волос тоже казался печальным, осенним, поредевшим, как истрепанный ветром одуванчик. Потом отошла от окна, потоки сомкнулись.
Высокие неприветливые дома с хмурым выражением лица стояли по обе стороны тихой, малолюдной улицы, освещенные тем мертвым, холодным светом подрагивающих трубок, который (не в насмешку ли?)зовется «дневным светом». Задержался прохожий, попросил огонька. У Никиты не нашлось спичек. От прохожего несло сивушным перегаром, был он небритый, с надвинутым на лоб блином плоской замусоленной кепки, с поднятым воротником не по сезону толстой куртки, выдавался вперед его плохо обтесанный, щетинистый подбородок.
- От нее? - Он подмигнул на окно,- Слушай, а нельзя ли... я бы с полным удовольствием. - Стал подниматься по ступеням крыльца, пьяно обвисая на перилах.- Сведи, будь друг.- Похлопал по карману: - Имею монету, не думай. И тебе перепадет.- Утвердился на площадке крыльца, покачиваясь,- Халтурка была, подремонтировали одну фатеру. Прилично содрали.
Как? Это ведь один из тех, что стояли тогда в Александровском саду за спиной художника. Ну да, тот самый тип. Помните? «Имею материал... на анжинершу...» Встречи в большом городе - непредусмотренные, незапланированные. Вот она и состоялась снова, наша с ним встреча. Что и говорить, нерадостная.
Никита попытался отстранить пьяного и уйти, но тот вцепился в него, прямо-таки прилип. Гадко похохатывая, он тянул Никиту за полу к двери, бормотал:
- Люблю рыженьких... Достань рыженькую, да помоложе... цып, цып, цыпленочек, и чтобы плакала. Я на слезы до ужасти распаляюсь. Удружи! Подкину монет и мамаше девчонки, если треба.., Сидор Люлько не скупится. Сидор Люлько порядки знает. С ним не пропадешь!
Никита, не раздумывая и даже особенно не горячась, неожиданно для себя ударил его кулаком в лицо. Прямо в лицо, в тяжелую, выставленную вперед челюсть. У него было такое чувство, что он делает нужное, полезное и даже красивое дело. Пьяный что-то выкрикивал - бранное, матерное, бестолково-грубое, лез в драку, качаясь, сползая по стенке. Не то плевался, не то блевал, утирался кепкой. Омерзительно. Животное, из всего человеческого запаса овладевшее матерщиной и умением держать бутылку в передних лапах. Такой все равно ничего не поймет. Такой не стоит... даже удара всерьез он не стоит! В последний момент, когда Никита, охваченный внезапным отвращением, приступом острой брезгливости, почти физической тошноты, уже повернулся спиной к пьяному, хотел сбежать по ступеням, тот, хитро- вато-бессмысленно ухмыляясь, с неожиданной ловкостью, коварством зверя стремительно выставил вперед ногу, поставил подножку. Никита, который не ожидал этого, рухнул плашмя во весь рост прямо на лестницу, лицом в ступени, проехался щекой, надбровьем по жесткой каменной гармошке. Уже совсем внизу, у самого асфальта, скрутился калачиком (все-таки есть волейбольная выучка), мягко перевалился на бок,
