Ведьма отмщения - Галина Романова

На работу, как выяснилось, они оба опоздали. Поэтому в суматохе сборов стеснение было пропущено. На завтрак времени тоже не хватало, еще один плюс, решила она. Сидеть напротив, смотреть на него поверх чашки и вспоминать, как он жадно целуется, было невыносимо.

А целовался он восхитительно. Никто не целовал ее так, ни муж, ни Женя.

Вспомнив про Женю, Маша помрачнела. Она ведь так вчера вечером и не рассказала Шпагину историю про выпавшие из памяти три часа. Тут еще недоразумение вышло два дня назад на работе. Явилась какая-то тетка, подняла шум. Называла Машу как-то странно. Потом она у охранника выяснила, что дама искала Женю. А он будто бы заболел. Во всяком случае, он и правда звонил ей и сказался больным. И это был именно он, тут ошибки быть не могло. Непонятно, с чего дама подняла такой шум, его разыскивая. И ее называла иначе…

До города никто из них не проронил ни слова. Она не знала, с чего и как начать с ним говорить. Лишь на первом светофоре Шпагин, прокашлявшись, спросил:

– Тебя куда?

– Меня домой. Мне надо переодеться.

Маша смотрела на мокрую после вчерашнего дождя улицу. Интересного и нового не было ничего. Тот же город, только вымытый дочиста. Те же люди, только с зонтами в руках, взятыми так, на всякий случай.

Повернуться и глянуть в глаза Шпагину было невозможно. Ей было стыдно за все сразу. За то, что уснула с ним и не помнила, как. За то, что целовалась утром. За то, что понравилось с ним целоваться и выползать из-под шали жутко не хотелось! И как теперь быть, она не знала, потому, что снова хотелось целоваться.

А ему ведь нельзя, наверное. Он ведь на работе! И не она, а он попросил остановить его.

Шпагин молча свернул в нужном направлении. Остановил машину у подъезда. Он слышал, как она поворачивается, забирая свою сумочку с заднего сиденья, слышал, как она открывает дверь. И не выдержал.

– Маш… – не поворачиваясь к ней, он поймал ее за руку. – Маш, погоди.

– Да?

Она не выдернула руки, сидя в неудобной позе – одна нога уже спущена на землю, вторая в салоне.

– Маш, я спросить хотел…

Шпагин судорожно искал слова и не находил. И спрашивать он ничего не собирался. Брякнул, чтобы не отпускать ее, молчаливую, молча. Что говорить-то?!

Он бы с радостью предложил ей сегодня вечером снова вернуться в тот старинный дом с камином. С радостью признался бы ей, что пленен, что невероятно счастлив был сегодняшним утром. И что давно уже не испытывал ничего подобного. Но не мог! Не мог, черт косноязычный! Рапортовать, допрашивать – это запросто. А говорить с женщиной, которая нравилась и которую засмущал сегодня утром до обморока, не мог!

– Спрашивай, Игорь.

Маша поняла, что не услышит ничего такого. Шпагин полицейский, он никогда не забывал об этом. И помнил, наверняка помнил, целуя ее, что она по-прежнему главная подозреваемая в деле о нападении на своего отца.

– Я уже неприлично опаздываю, Игорь, – поторопила его Маша.

Торчать в идиотской позе цапли под обстрелом любопытных, застывших у окон, ей было неловко. И поза неловкая, и ситуация. И еще ей очень хотелось в душ, она успела только умыться ледяной водой. И кофе хотелось. Огромную литровую кружку. И чтобы с сахаром и без молока. Можно с булочкой, со сладкой липкой от помадки корочкой.

– Ты вчера что-то хотела рассказать мне, – вдруг вспомнил он и выдохнул с облегчением. – Может… Может, сегодня расскажешь?

– Сегодня? А… А когда?

– Вечером. Я встречу тебя, – с уверенностью, что делает все верно и по правилам, проговорил Шпагин. – Нам же есть о чем поговорить, так?

– Наверное.

Она пожала плечами, отобрала у него свою руку и выбралась, наконец, на улицу. В окне на первом этаже ее подъезда уже вырос третий силуэт.

– Да! К тому же мы должны с тобой навестить тот самый ювелирный магазин, где предположительно побывала перед смертью твоя подруга.

– Неподалеку от моего дома три ювелирных магазина. Один лучше другого. – Маша вздохнула, плотно прижала к боку сумочку. – Можно начать с того, что ближе к дому.

– Отлично! У тебя остались ее фотографии?

– Конечно.

– Возьми что-нибудь из последнего. Ну, все. До вечера.

Шпагин укатил. Маша пошла домой.

Там по-прежнему было пусто. Вова, судя по всему, так и не появлялся. И оставленная ему в холодильнике жареная рыба тоскливо мерзла на тарелке под крышкой из пластика.

Она не выдержала и позвонила ему.

– Да, Маша? – отозвался не сразу ее супруг, которого смело можно было причислять к разряду бывших.

– Ты где? – спросила она, на ходу снимая одежду, подхватывая банный халат, свежие полотенца и новый флакон геля для душа из шкафа в прихожей. В ванной для него не нашлось места.

– Я? Я на службе. А почему ты спрашиваешь?

– Просто… Просто ты не ночевал.

– Будто это новость! – фыркнул Вовка и вдруг совершенно не к месту развеселился: – Слушай, а ты что, тосковала по мне? В жизни не поверю! Маш, чего молчишь-то?

– По тебе? Не тосковала, – не стала она врать. – А вот тоскливо было. Не без тебя, нет. А просто от одиночества. Володь, а может, пошлем друг друга к черту, а?

– Как это? – веселости в голосе мужа поубавилось. – Как это, пошлем? Что значит, пошлем? У нас все же есть друг перед другом обязательства.

– Какие, Володь? Охранять статус ячейки современного общества?

– Ты про понятие семьи, как я понял?

– Именно! Семьи-то нет, Володь! У тебя ведь давно кто-то есть, так?

Он промолчал. Но очень красноречиво промолчал.

– Ну вот. Значит, что? Договорились?

– Маш… – Вовка замялся, с кем-то вдруг зашушукался, при этом не очень плотно прикрывал телефонную трубку, и до нее доносилось сдавленное его ладонью шипение. Потом его голос вновь обрел силу. – Маш, наверное, ты права. Нам и в самом деле не стоит больше находиться рядом друг с другом в подобной роли.

Она чуть не выругалась, честное слово! Роли? То, что называлось ее мужем, не более, чем роль? Ах, сволочь такая! Она-то вот старалась быть ему женой. Пусть не пылко любящей, но верной и преданной. А для него это всего лишь роль.

– Я не хотел все это начинать, пока ты в таком положении, – мягко продолжал говорить этот комедиант. – Пока идет следствие по делу о нападении на твоего отца… Все же негоже так поступать даже с тобой.

– Даже со мной?! А что я такого тебе сделала, Володь?! – все же не выдержала она. И от возмущения даже выронила все добро из рук.

– Ничего, Маш. Ты ничего мне не сделала. И для меня, собственно, ничего. Ты, может, и хорошая, Машка. Добрая, чуткая, вежливая, красивая опять же, но…

– Но?

– Но неживая какая-то, Маш. И детей опять же не хотела.

– Я?

Она попыталась вспомнить, заходил у них вообще когда-нибудь разговор о детях, и не смогла.

– Маш, чего ты злишься? Сама затеяла этот разговор. Я не собирался, пока… Пока твои дела не утряслись бы.

– Ну да, ну да! Сказал бы мне все на свидании в тюрьме. Так?

– Ну, зачем ты так?! Просто не хотел трогать наши отношения, пока ты не разобралась с проблемами с полицией. Только и всего, Маш! Это так безнравственно?! Ну не мог я сказать: я ухожу, потому что люблю другую женщину и у меня скоро родится ребенок!

И вот по тому, как резко Вовка прикусил язык, Маша поняла, что все так и есть. Он любит кого-то, и у него родится долгожданный ребенок. И ей он говорить, возможно, и правда не хотел, чтобы чрезмерно не травмировать. Теперь стали понятны его загадочные ужимки, которыми он стал страдать где-то пару месяцев назад. Она-то пыталась его подловить на том, что он терроризирует ее анонимными телефонными звонками. А тут вон оно что! Любовь! Ребенок!

– Поздравляю, – проскрипела она, как старуха.

– Маш, Маш, погоди! Я не то хотел сказать! – заторопился Вовка. – Ты все не так поняла, Маша!

И она увидела, словно воочию, его мгновенно вспотевшие виски с прилипшими редкими волосками, бегающие глазки, его руки, судорожно перебирающие на столе все, что попадается.

Нет, она точно не хотела от этого человека ребенка. Никогда не хотела. Потому и не помнит, чтобы они о нем мечтали.

– Володя, не будь смешным, – хмыкнула она, подбирая с пола оброненные вещи и входя в ванную. – Да, и на развод я подам сама. Все расходы по процессу за мой счет. Тебе есть где жить?

– Да, на квартиру не претендую, не волнуйся, – пробубнил он не очень внятно. И тут же добавил с ехидцей: – Хотя и мог бы по закону и по совести.

– Мог бы.

– Не буду, Маш. – Он вздохнул. – Ты прости меня, если что.

– Прощаю. – Ей вдруг так сильно захотелось заплакать, что она прикусила до боли губу. – И ты меня прости, Володя. Я старалась.

– Я знаю. Просто ты не можешь по-другому. А я не могу так. Н-да… – протянул он и невесело рассмеялся. – Интересное у нас с тобой получилось расставание. По телефону! Кому скажи, не поверят!

– А ты не говори.

– Не скажу. Ладно, Матрешка, счастья тебе. – И Вовка не был бы Вовкой если бы не спросил: – У тебя кто-нибудь есть?