Объясняя постмодернизм - Стивен Хикс

в том, что марксизм разделяет ответственность перед капитализмом за создание искусственного и материалистического западного мира. «Все органическое умирает в тисках организации, – написал Шпенглер позднее в книге «Человек и техника» под влиянием Руссо. – Искусственный мир пронизывает и отравляет мир естественный. Сама цивилизация стала машиной, которая все делает или желает делать по образу машины. Мыслят теперь исключительно лошадиными силами. Во всяком водопаде видят только возможность электростанции. На кочующие по земле стада не могут смотреть без оценки привеса мяса, а на прекрасный предмет древнего ремесла первобытного народа не могут глядеть без желания заменить его современным техническим устройством»[238].

Шпенглер считал, что мы не можем вернуть утраченную взаимосвязь с природой, поэтому время социализма уже прошло. Но, подобно героям прошлого, мы должны смотреть в лицо своей судьбе стоически и без иллюзий: «Оптимизм – это трусость». Все, что мы можем сделать, как люди чести в мире бесчестия – это сохранять верность нашему долгу: «Терпеливо и без надежды стоять на проигранных позициях – таков наш долг. Стоять, как тот римский солдат, чьи кости нашли перед воротами Помпеи, погибшего, потому что ему забыли отдать приказ об отходе во время извержения Везувия. Вот величие»[239].

В то время как Шпенглер был пессимистом, другие мыслители правого толка все еще считали, что у настоящего социализма есть шанс. Эрнст Юнгер, вдохновленный Шпенглером, в свою очередь был источником вдохновения для некоторых из этих мыслителей. Юнгер был трижды ранен во время Первой мировой войны, но он вернулся домой с решимостью возобновить борьбу против декадентского западного мира. Война была проиграна, но через этот проигрыш можно было переступить. Юнгер писал: мы принадлежим «новому поколению, народу, закаленному и внутренне преобразованному пламенем, молотом и наковальней величайшей войны в истории»[240].

Другим мыслителем правых взглядов, который все еще верил в победу социализма, был Вернер Зомбарт, наиболее известный как выдающийся социолог и пламенный критик либерального капитализма. Будучи преданным марксистом на протяжении большей части своей карьеры, с приходом XX века Зомбарт переметнулся вправо. Но для Зомбарта это означало не отказ от социализма, а его укрепление. Зомбарт утверждал, что абсолютно необходимо «освободить социализм от марксистской системы»[241]. Это позволит создать усовершенствованный социализм, придав ему национальный фокус и отказавшись от притязания на то, что необходимость социализма может быть доказана посредством научных аргументов. Тогда социализм вновь обретет «способность создавать новые идеалы и вызывать возвышенные чувства»[242]. Он думал, что новый националистический фокус и обновление социалистических идеалов даст возможность социалистам сражаться с настоящим врагом – либеральным капитализмом. В своей следующей крупной работе «Торговцы и герои» (1915) Зомбарт продолжил свои атаки на либеральный капитализм, противопоставляя два диаметрально разных типа социального бытия, – декадентского и благородного. И штурм этой главной цели продолжался до 1928 года, когда Зомбарт, по сути согласившись со Шпенглером и Меллером, сказал о социалистическом идеале: «Эта мысль призвана уберечь человечество от опасности, которая намного превосходит опасность бюрократизации, и это опасность поддаться маммонизму, дьяволу наживы, материальному интересу торгашества»[243].

«Либерализм, – писал Меллер, – это смерть нации»[244]. Поэтому социализм должен был одолеть его. Тем не менее это должен был быть правильный вид социализма, а марксизм не был правильной формой социализма. Марксистский интернационализм, считали такие правые мыслители, как Шпенглер, Зомбарт и Меллер, оказался фальшивой или иллюзорной версией социализма. Не существует универсальной культуры, и не существует универсального круга интересов и универсальной формы социализма. Социализм должен быть национальным – он должен быть укоренен в самобытном историческом контексте каждой культуры. «Каждая нация строит свой социализм», – писал Меллер. И поэтому «интернационального социализма не существует»[245].

И пророческим высказыванием Меллера для последующего десятилетия стало следующее замечание: «Социализм начинается там, где заканчивается марксизм. Немецкий социализм призван сыграть важную роль в духовной и интеллектуальной истории человечества, полностью очистив себя от следов либерализма… Этот новый социализм должен стать основанием Третьего рейха»[246].

Приход национал-социализма к власти: кто такие настоящие социалисты?

Продвижение национал-социализма к политической власти в 1920-е годы сфокусировало абстрактную дискуссию на конкретных вопросах, так как национал-социалисты, коммунисты и социал-демократы все предлагали вариации одних и тех же тем и сражались за голоса одних и тех же избирателей.

Социальные демократы и коммунисты разделились во мнениях относительно того, будет ли социализм достигнут путем эволюции или революции. Между двумя партиями также оставалась обида за восстание спартакистов 1919 года, когда коммунисты яростно воспротивились избранному социалистическому режиму. Поэтому социал-демократы – в отношении теории и для того, чтобы привлечь избирателей, – неустанно настаивали на том, что между коммунистами и национал-социалистами не было существенной разницы: обе партии предпочитали насилие мирным и демократическим процедурам.

Коммунисты часто оказывали услугу за услугу, утверждая, что и социал-демократы, и национал-социалисты так или иначе продали душу капитализму. Эрнст Тельман, например, в обращении к пленарной сессии Центрального комитета Коммунистической партии Германии доказывал, что социал-демократы и национал-социалисты были идеологическими близнецами[247]. Социал-демократы хотели прийти к компромиссу с другими партиями и разделить с ними власть; но это влекло за собой только бесконечные пререкания и нерешительность, что лишь поддерживало статус-кво капиталистов. Национал-социалисты, разумеется, относились к правому политическому лагерю, поэтому по определению они должны были быть приспешниками капитализма.

Национал-социалисты признавали, что они были правыми и что социал-демократы и коммунисты были левыми. Но они не находили большой практической пользы в том, чтобы вырывать голоса у других партий, подчеркивая социалистические элементы национал-социализма. И они не считали, что теоретические цели трех партий были так различны. Гитлер, например, объявил, что «в своей основе национал-социализм и марксизм – это одно и то же»[248]. И Йозеф Геббельс, будучи доктором филологии и лучше понимая тонкости теории, утверждал то же самое.

Социальные идеи Геббельса сформировались под серьезным влиянием Шпенглера и трудов главных левых социалистов. Внутри национал-социалистической партии Геббельс активно высказывался в пользу экономики социализма. О его ненависти к капитализму ходили легенды, так же как и о его ненависти к деньгам. Он писал: деньги – это «источник всего зла. Это мамона, ставшая воплощением всемирного порочного принципа. Моя ненависть к деньгам исходит из самых глубин моей души»[249]. Только социализм мог бы противостоять коррупции либерализма и капитализма. «Либерализм означает: я верю в мамону, – писал Геббельс в своей книге 1929 года „Михаэль“ – романе, который к 1942 году был переиздан семнадцать раз. – Социализм означает: я верю в работу»[250].

Поэтому Геббельс зачастую бывал более чем расположен выступать с обращениями и писать примирительные эссе коммунистам, предлагая им признать, что главные