Человек из Вавилона - Гурам Батиашвили

— Будь осторожен, Диомидэ, — спокойно произнес он, но в голосе прозвучала сухость. Диомидэ вытирал вспотевшее лицо. — Что еще скажешь? — как бы между прочим спросил Абуласан.

— Что сказать… — протянул Диомидэ, вытирая шею.

— Приди в себя, Диомидэ, что с тобой?

— Нет, ничего… А еще могу сказать, что Какитела пытается втереться в доверие к царю-супругу.

— А это еще кто? — поразился Абуласан, потому что впервые слышал эту фамилию. — Какитела…

— Иудей… Бено Какитела.

— Иудей? — и в ожидании более подробной информации Абуласан воззрился на Диомидэ.

— Он возраста Занкана, может быть, немножко моложе. Какое-то время работал на него, потом встал на ноги и имеет свое большое дело. Ловкий тип!

— А какое отношение он имеет к царю-супругу? Как он вообще возник возле него?

Диомидэ ответил не сразу.

— Мне кажется, — после паузы заговорил он, — он хочет показать иудеям, что близок к царю-супругу, чтобы они опасались его.

— А что царь-супруг?

— Он не отказывает ему в приеме, сколько раз Какитела заявлялся к нему с подношениями, столько раз он принимал и Какителу, и подношения.

— Иудея я понимаю: всякий нуждается в царской опеке, но… царю-супругу зачем этот Какитела? — задумчиво проговорил Абуласан. — Не бросай этого дела, продолжай наблюдение. — Абуласан снова задумался, потом спросил: — А чем там занят главный иудей?

— Скорбит, весь в заботах о больной дочери. Ни с кем не общается, кроме своего раби. По утрам и вечерам посещает молельню. А в молельню, кроме иудеев, никто не ходит.

— А во дворце? С Боголюбским встречался?

— До сего дня нет. Ну а сегодня… вам самим известно.

— Посещал ли он дворец после того, как возвратил мне фирман?

— В придворной книге нет его росписи. Не был ни разу.

Некоторое время назад главный казначей послал Занкану фирман, в котором говорилось, что за верную службу стране он освобождается от пошлины сроком на пять лет. На другой день Занкан вернул фирман со словами: «Верная служба родине не разменивается на деньги».

Вспомнив об этом, Абуласан улыбнулся.

— Ладно, Диомидэ, иди. Но держи ухо востро… — Абуласан умолк, потом махнул рукой, отпуская верного слугу.

Диомидэ склонил перед хозяином голову и стал пятиться к двери, чтобы не показывать ему спину.

— Погоди! — остановил его Абуласан.

Диомидэ замер, потом приблизился к Абуласану.

— Узнай мне, этот, как его, Ка…

— Какитела, Бено Какитела, батоно!

— Узнай, в каких отношениях находятся сейчас этот Бено Какитела и Занкан, водят ли дружбу или… В общем узнай это для меня! — И он отпустил его кивком головы.

Диомидэ вышел из зала.

А Абуласан вновь погрузился в свои мысли.

Утренний совет у царицы Тамар очень расстроил Абуласана.

Царица все еще занята подготовкой строительства пристани в Цхуми, призывает к себе достойных людей, советуется, взвешивает, примеривается. Сегодня у нее были наиболее влиятельные купцы, ее интересовало их мнение, будет ли способствовать развитию торговли и товарообмена строительство новой пристани. Джваншир, известный негоциант из осов[25], заявил, что Цхумскую пристань должна строить не царица, а они, купцы, им следует взять на себя расходы. Пристань будет принадлежать купцам, а казне — выплачиваться пошлина.

Царица внимательно посмотрела на Джваншира. Многим купцам его идея пришлась по душе. И только Эртацминдели заметил:

— Нет, это нанесет ущерб царскому достоинству.

Тут сказал свое слово Занкан, сын Мордехая, Зорабабели:

— У купцов вряд ли найдется столько свободного золота, сколько потребуется для строительства пристани. А если и найдется, было бы неразумно нам строить ее: потраченные деньги мы начнем возвращать себе лет эдак через тридцать — сорок. А это, согласитесь, большой срок. Далее, мы люди непокорные, строптивые. Начнем строительство, пойдут споры, кто главный, споры перерастут в серьезное противостояние, — Занкан сделал паузу, взглянул на царицу, почтительно склонил голову и продолжал, — если в пристани есть такая уж необходимость, ее должно строить государство. Причин для этого три: первая — оно построит быстрее и дешевле, чем мы, вторая — борясь за первенство, мы потеряем немало времени, денег и сил, третья — прибыль должно получать государство. Несметное богатство — один вред как для человека, так и для мира.

Царица ничего не сказала. Молча ждала, пока выскажутся остальные.

— Почему ты поставил под сомнение строительство пристани, — спросил Эртацминдели, — ты сомневаешься в ее необходимости?

Занкан ответил не сразу. Он снова почтительно склонил голову перед царицей и сказал:

— Пристань — это хорошо, она будет способствовать сообщению, увеличит ввоз товаров и их вывоз, но… — Занкан умолк на мгновение, бросил на царицу почтительный взгляд и продолжил: — Но многие зарятся на нашу землю, многим нравится грузинская земля. Пристань откроет в Грузию путь не только купцам, но и врагам нашим… Поэтому, может быть, лучше не спешить с ее строительством… — Тамар с большим вниманием слушала Занкана, полуприкрыв глаза.

Эртацминдели немедленно опротестовал доводы Занкана: каких таких врагов должна привлечь новая пристань и разве без нее не имели мы их предостаточно? Эртацминдели поддержал и негоциант из осов.

Когда главный казначей объявил, что благодарит всех присутствующих, время беседы с царицей истекло, все поднялись и в ожидании ухода царицы почтительно склонили головы. Но царица не спешила уходить.

— Почему я не вижу тебя во дворце, Занкан?

Занкан еще ниже опустил голову.

— Куда бы ни позвала меня моя царица для службы ей, я буду там немедленно, — почтительно ответил он.

Казалось, взор Тамар проникает ему в самую душу. Абуласан настороженно наблюдал за сценой, видел, как царица сверлит купца взглядом, но последующие слова Занкана повергли его в смятение:

— Но, увы, нам не всегда удается служить достойно царице — либо нам не хватает для этого мужества, либо обстоятельства оказываются сильнее нас.

Царица повернулась к Абуласану:

— Ты слышал, Абуласан, Занкан утверждает, что не всегда удается верой и правдой служить царице — люди мешают. Что думает по этому поводу большинство царского дарбази? Почему он сказал это?

Царица смотрела на него с убийственной усмешкой, но Абуласан выдавил угодливую улыбку и прошелестел в ответ:

— Это обычай иудеев, у них и в книгах записано: никогда не высказывайте свои мысли прямо.

Царица не сводила с Абуласана тяжелого взгляда. Абуласан, не выдержав его, неловко поежился. А царица, словно ждала этого, отвернулась и направилась к выходу. Купцы стояли, опустив головы, пока она не покинула зал. Когда главный казначей поднял глаза, Занкана в зале уже не было.

Это случилось сегодня до обеда, и Абуласан, сидя перед очагом и поверяя ему сокровенные свои мысли, при воспоминании об убийственной усмешке царицы, чувствовал, как ускоряется у него пульс.

Неудивительно, что его мучают приступы головокружения. Пока он жил беззаботной жизнью правителя города, его ничто не беспокоило, но стоило ему стать придворным, как начались мучительные головокружения. Оставим все прочее, одни только странности главного военачальника могут доконать его. Главный казначей никак не поймет, что заставляет военачальника Саргиса Мхаргрдзели льстить ему: всевластный, высоко ценимый царицей Тамар, любимый страной, на западе и востоке которой его почитают за богочеловека, он при виде Абуласана щенком повизгивал от восторга, с сияющим лицом обнимал его, справлялся о здоровье. По какой причине могущественный амирспасалар юлит перед ним? Нет, это явно не к добру. Он определенно что-то затаил против него. Но что? На это у Абуласана не было ответа.

«Будем считать, он уважает меня, доверяет мне и потому так ласков со мной… Ладно, допустим, что это так… Но если это так, почему он буравит меня взглядом, где бы мы ни были — хоть на пиру, хоть на совете у царицы?»

Абуласан уставился на пламя в очаге. Пламя, казалось, гудело совсем о другом: Абуласан — ничто для крестника Палаванди, выученика Саурмага! Он — их человек, это они посоветовали царице назначить его на должность военачальника! Вот и сошлось! Образовалась троица: Палаванди, Саурмаг, Мхаргрдзели!

«Все трое во мне души не чают… Тем более когда я на коне! Мое имя не дает им спать по ночам, а днями лишает покоя». Абуласан закрыл глаза. Острое сожаление кольнуло его — как он проморгал продвижение Мхаргрдзели на военном поприще!.. Он бы остановил его, конечно же остановил бы… Разве Палаванди или тот же Саурмаг скажут что-нибудь лестное о Боголюбском?! О, Абуласан прекрасно знает, какого мнения о нем эта троица!