Бахтале-зурале! Цыгане, которых мы не знаем - Дмитрий Фалеев

Рядом с домом был у них большой лес. Чуть свободная минутка — Мура туда убежит и плачет: «Господи! За что ты меня обидел?! За что бабушка родная надо мной издевается? Я же невиноватая!»

Как-то раз дедушка все узнал — от других людей. Позвал он Муру и серьезно спрашивает: «Тебя бабушка бьет?» Она с испугу отвечает: «Нет!» — боится, что опять ей попадет от Бандерки. В общем, ничего хорошего не вышло.

Отца своего Мура видела редко. Драго все время пропадал на заработках — паял, лудил. С ним было проще, а как уедет он по делам, на недельку, на две — опять все по-старому! Мачеха своих ребятишек кормит, а Муру голодом морит. Та бедненькая сидит у дверей, смотрит, как другие дети едят, — у нее комочек в горле соберется, и говорит она: «Господи! За что мне все это?» Своим детям мачеха пуховые постели стелет, а у Муры было одно пальтишечко. Она в нем и ходила, и спала. Забьется в свой угол, окутается пальтишечком с головой и наревется там, наревется… Вся в слезах засыпала!

Так она выросла. Выдали ее замуж. Только оставила она отчий дом, как вдруг доходит до нее слух, что Бандерка померла, а мачеха с отцом переехали в другой город. Остались в доме трое неженатых дядявьев да старый дедушка. Мура подумала: «Господи-Боже мой! Как же они без меня с жизнью справятся? Кто их будет кормить?» И она решилась! С мужем разошлась и вернулась к деду, ему помогала, дядявьям помогала. Ты понимаешь? Мать их, Бандерка, над ней издевалась, а она ее детей кормила! Прошло три года. Мура все это время жила по чести, никакого слова плохого про нее не было. Муж ее простил и позвал обратно. Мура согласилась.

Проходит сколько-то время, и вдруг узнается, что Злагея, мать Муры, находится в таком-то городе, неподалеку. Мура через цыганов сразу все разведала и страшно обрадовалась: «Господи! Посмотрел же ты на меня и на мои слезы! Нашла я наконец-то родную маму! Все-таки есть Бог на свете!» Приехала она к тетке, маминой сестре, и там впервые за тридцать лет родную маму в глаза увидела! У Злагеи уже много других детей было, и так получилось, что к Муре мама отнеслась плохо, считай, как мачеха. Мура не сдержалась и ее упрекнула: «Не знаешь ты, мама, сколько мук я перенесла! Я и холодненькая ходила, и бóсая ходила. Бабушка родная надо мной издевалась. Хлеба досыта я никогда не ела. Одежды хорошей никогда не имела — одевали меня в тряпочки. Я Богу молилась, днем и ночью плакала, у Бога просила, чтобы мать родную увидеть! Говорила: “Если бы была у меня мама, она бы меня защитила! Я бы горя в глаза не видела! Не было бы в жизни моей такой тяжести!” А ты, оказывается, хуже мачехи! Хуже Бандерки!»

Уехала Мура домой в расстройстве, а там новая беда. Повстречал ее муж одну женщину, и она разбила Муре жизнь. Что ей оставалось делать? Как детей своих кормить? Матери родной она была не нужна, отец уехал, дедушка помер, муж ей изменил. Думала Мура к дядявьям податься — ведь три года их кормила, но стыдно ей стало идти в дом нахлебницей и просить у них жалости. Не такая Мура была цыганка, чтоб с протянутою рукой ходить! Решилась она, и по русскому закону пошла работать на стройку. Столько работала, как никто не работал! Дали ей квартиру. Воспитала Мура своих детей, они у нее пошли в первый класс, но тут опять трудно стало: мачеха умерла, и остался Мурин отец, который Драго, один-одинешенек — старый, больной, никому не нужный. Мачехины дети его покинули. Он пришел к Муре (после стольких лет!), и она приняла его — это же отец! И Мура ему говорила так: «Где-то я зло на тебя держала, но где-то я тебя не виню. Ведь ты мой отец, и я не могу от тебя отказаться. Живи у меня». И он к ней перебрался, ходил сытый-одетый. Однажды говорит: «Может, бросишь эту жизнь, дочка, и вернешься в цыганский табор?» Мура отвечает: «Ну как я вернусь в цыганский табор? Я ведь пошла, как русская, работать, дети грамоте учатся, у меня жизнь совсем другая». Драго говорит: «Тебя в таборе этим никто не попрекнет». Он ей правду сказал. В таборе все ее уважали, потому что Мура, хоть и жила отдельно от цыган, а все равно свой закон держала. Цыганский обряд — юбки, платки — носила, как положено. Цыгане к ней сватались, звали обратно, но она в квартире своей осталась, а цыганам объяснила: «Я от табора ничуть не отказываюсь, но вернуться не могу. У меня дети в школу ходят. Я хочу, чтобы они получили образование. Зачем мне из школы их в табор забирать?»

Сама она табор навещала часто. По праздникам там разжигали костры, пели, плясали, играли на гитарах… Все на Муру удивлялись — сколько горя она перенесла, а с пути не сбилась! Постепенно Мура стала очень знатной цыганкой. Какие разборки, какие беседы в таборе случались — без нее не решалось. Давали ей слово, и как она говорила — это так все и было.

Дети у нее скоро сделались взрослые. Мура решилась пойти с ними на откровенный разговор. «Я, — говорит, — все же таборная цыганка. Я дала вам образование, дала все, но меня обратно в табор тянет. Меня мой табор ждет! Что, дети, вы мне скажете? Что посоветуете?» Старший сын отвечает: «У нас жизнь — наша, но от табора мы тоже никогда не откажемся, и ты, мама, если хочешь, должна туда вернуться! Ты среди цыган — знаменитая женщина! Мы тобой гордимся!» Вот как сын ей сказал!

Вернулась Мура в табор, и кого же там встретила? Своих братявьев, детей злобной мачехи! Они отлично видели, какая сестра у них знатная сделалась, и боялись, что Мура начнет им мстить, а Мура им сказала: «Не бойтесь. Я вас понимаю. Вы не виноваты ни в чем. Хотя матери у нас разные, вы все равно мои братявь. Будет трудный моментик или где-то слово мое потребуется — я для вас все буду говорить, помогать вам и делать, чтобы все было хорошо».

Так Мура стала знаменитой цыганкой, а дети ее — образованные и грамотные — вскоре купили себе коней и стали с табором вместе ездить! Вот и сказке конец, а кто слушал — молодец. Только я половину этой сказки забыла. Ее дедушка мой рассказывал, сорок лет прошло, — признается Мария.

«Тютчев, кажется?»

Горинский табор спрятался в соснах. Живописное место. На одном из коттеджей метровыми буквами написано «ЦАРЬ». Все, кто не знает, думают: это коттедж барона. Но автор надписи (он уже умер) не был бароном.

Его племянник, Мурша, — местный бельканто. Голос у него неученый, но красивый и сильный от природы. Приятно послушать. Единственный минус — репертуар: проблемы со вкусом — несет в ширпотреб, от красивого к красивенькому.

Отец его — Бабач, он-то и барон. «Крепка, — говорит, опрокинув стопку, — советская власть».

Котляры немцони (они же бабачони) переехали в Горино в середине 90-х. В советское время здесь находился пионерский лагерь. До сих пор кое-где сохранились веранды, которые цыгане переделали в склады или мастерские.

Дома тут разные, есть и времянки — из тех, на которые подумаешь — сарай, или курятник, — но есть и просторные, высокие коттеджи (площадью за триста квадратных метров), белокирпичные. Кирпич, как водится, доставали по бартеру — выменивали его на металлические тросы.

А это — Роза, самая старая женщина у немцони, «качавала в Сибири, в Ереване, в Сочи», девять детей. У нее на шее — в несколько рядов — бусы со множеством золотых подвесок. Роза с ними спит, никогда не снимает. «И в гроб их положат! — уверяет старуха. — Я больной человек. Мне 75 лет. У меня здесь, наверное, 50 внучек и никто не помогает, потому что я старая, мне надо умирать, а я не умираю, мне судьба такая — жить на свете. Я здесь живу и замерзаю в доме. Дайте нам газ!»

У горинских котляров идея фикс — газификация. Печки — морока, баллоны — дорого.

У брата барона своя котельная. В ней живет «работник», он русский, бесприютный, без паспорта даже. Выполняет всю черновую работу: колет дрова, топит котельную, ровняет дорогу. Бывший алкаш. Цыгане его держат не то как собаку, не то как слугу — за хавчик и кров.

Такое бывает, когда русские бомжи от некуда податься приходят в табор. Их там используют, пока они держатся, а пить начинают — гонят их в шею, не церемонятся. Всякие судьбы. В Горино жил даже один инженер-мостостроитель из города Дубно, жена его бросила, с работы сняли, жизнь поломалась, квартиру потерял…

— А куда он делся?

— Пришел к нам из леса — и ушел тоже в лес.

А это Лина. Сажает смородину. У нее огород! В огороде лук, петрушка, картошка. У Лины — цветник! Я впервые вижу, чтобы цыганка этим занималась! Для меня это шок — как если бы, к примеру, в лесу на елке бананы выросли!

Цветник фигурно выложен кирпичиками. Вишня цветущая. Розовый куст.

— Га-га-га! — это гуси!

А есть еще куры, индюки, утки.

Молодец Лина! Одна она такая!

Лина говорит: «У меня мама хозяйство любила, я в маму пошла. Внучатам интересно — они яички со мной собирают. Когда Симпетри, когда Рождество, зарежу себе кур, индюка, гусей, покупать не надо, все-таки свое».

Но я не к ней, не к барону, не к Мурше. Я — к Руслану, который Гога. Он из Коляново все-таки уехал, теперь будет в Горино. Построил себе дом — рядом с «царским».