Первая волна мирового финансового кризиса - Джордж Сорос

Один из моих первых успехов в качестве управляюще­го хеджевым фондом был связан с бумом конгломератов, возникшим в конце 1960-х годов. Он начался, когда руко­водители нескольких высокотехнологичных компаний, прежде работавших в оборонной промышленности, поня­ли, что по окончании войны во Вьетнаме больше не могут наслаждаться высокими темпами роста. Такие компании, как Теxtron, LTV и Тeledyne, начали использовать свои вы­соко оцененные рынком акции для приобретения более «мирных» компаний. Вследствие этого сложилась следую­щая ситуация: в то время как показатель прибыли в расчете на одну акцию возрастал, показатель соотношения рыноч­ной цены акции к прибыли не снижался, а также продолжал увеличиваться. Эти компании были первыми — их успех привел к появлению других, имитировавших их действия. Через какое-то время даже ничем не примечательная ком­пания могла увеличить соотношение рыночной цены своих акций к прибыли в самом начале процесса приобретений. Иногда возникали ситуации, когда рост показателя проис­ходил еще до начала действий: достаточно было лишь пу­бличного объявления компании о начале процесса выгод­ных приобретений.

Руководители компаний разработали особые технологии бухгалтерского учета, позволявшие усиливать положитель­ный эффект от приобретений. Также они проводили изме­нения в покупаемых компаниях: упрощали операционную деятельность, перераспределяли активы и сосредоточива­лись на итоговых финансовых результатах деятельности, — однако все эти изменения были гораздо менее значимыми, чем влияние на величину прибыли на акцию самих факти­ческих приобретений.

Можно сказать, что инвесторы вели себя несколько по хулигански. Поначалу каждая из компаний-конгломератов рассматривалась самостоятельно, но постепенно конгло­мераты как группы начали получать признание. Возникло новое поколение инвесторов: управляющие первыми хеджевыми фондами, получившие кличку «стрелки». Они вы­страивали прямые каналы коммуникации с руководством конгломератов, а конгломераты размещали так называе­мые letter stock (акции, не зарегистрированные на бирже) непосредственно через управляющих фондов. Цена разме­щения включала в себя дисконт относительно рыночной цены, однако акции не могли перепродаваться в течение определенного времени. Постепенно конгломераты научи­лись управлять ценами своих акций так же, как и своими доходами.

Неверная концепция, лежавшая в основе бума конгло­мератов, состояла в следующем: считалось, что компании должны оцениваться в соответствии со степенью роста их дохода на акцию, независимо от того, за счет чего достигал­ся рост. Это неверное представление активно эксплуати­ровалось многими менеджерами, использовавшими свои акции с завышенной ценой для покупки компаний на вы­годных условиях, что приводило к еще большему раздува­нию цены их собственных акций. Такая неверная концеп­ция не возникла бы вообще, если бы инвесторы понимали суть рефлексивности и осознавали, что рост доходов может происходить в том числе и за счет equity leverage — про­дажи акций по завышенной цене.

Рыночная доходность акций росла, и со временем возник серьезный разрыв между ожиданиями и реальностью. Все больше людей начинали (хотя и не прекращая игру) осо­знавать неверность концепции, лежащей в основе бума. Для того чтобы сохранился импульс развития, приобрете­ния должны были носить все более масштабный характер, и постепенно конгломераты столкнулись с естественны­ми границами роста. Кульминация наступила, когда Сол Стейнберг из Reliance Group попытался приобрести Chemical Bank: его желание встретило жесткое противодействие со стороны влиятельных кругов, одержавших в этой борьбе победу.

Когда началось падение цен, процесс быстро стал разви­ваться сам по себе. Завышенные оценки больше не работали, и приобретения потеряли свой смысл. На поверхность на­чали выходить внутренние проблемы, хранившиеся в се­крете в период бурного внешнего роста. Отчеты о доходах компаний стали приносить неприятные сюрпризы. Инве­сторам пришлось расстаться со своими иллюзиями, а для управляющих конгломератами наступил кризис: немногие из тех, кто блаженствовал в дни успеха, были готовы вновь погрузиться в рутину ежедневного оперативного управле­ния. «У меня больше не было аудитории, для которой я мог бы играть», — сказал мне президент одной корпорации. Си­туация осложнялась наступившей рецессией, и многие из прежде высоко летавших конгломератов рассыпались. Ин­весторы были готовы к самому плохому, и в случае одних компаний худшие ожидания сбылись, а к другим реальность оказалась более благожелательной, и постепенно ситуация стабилизировалась. Выжившие компании, часто с новым руководством, начали выбираться из-под развалин.

Одно из наиболее детально зафиксированных мной столк­новений с процессом подъема-спада было связано с инве­стиционными фондами недвижимости, или ипотечными трастами (real estate invesment trusts, REIT). Такие фонды представляют собой особую форму корпораций, создание которой допускается законодательством. Их ключевая особенность заключается в том, что в случае распределе­ния более чем 95% прибыли они не должны платить нало­га на прибыль. До 1969 года такая налоговая льгота почти не использовалась, но потом было создано значительное количество таких фондов. Я присутствовал при созда­нии первых из них и, памятуя о собственном опыте, свя­занном с конгломератами, быстро увидел у этой модели потенциал для возникновения процесса подъема-спада. Я опубликовал исследовательский отчет, утверждая, что принятый метод оценки акций в этом случае неприме­ним. Аналитики пытаются прогнозировать будущее со­стояние доходов и рассчитать цену, которую инвесторы захотят заплатить за то, чтобы получить эти доходы. Этот метод неприменим для ипотечных трастов, так как цена, которую инвесторы готовы заплатить за акции, сама по себе является важным фактором, определяющим доходы компании. Вместо того чтобы независимо друг от друга оценивать компанию и прогнозировать ее будущие до­ходы, требовалось предсказать, каким будет поведение системы — поначалу саморазвивающейся, а затем само­разрушающейся.

Я написал что-то вроде пьесы из четырех сцен. Начи­налось все с завышенной оценки первых ипотечных тра­стов, что позволяло им размещать дополнительные вы­пуски акций по завышенным ценам. А затем появлялись имитаторы, разрушавшие имевшуюся возможность. Все заканчивалось широкомасштабными банкротствами.

У моего отчета была интересная судьба. Он появился в то время, когда хеджевые фонды понесли серьезные по­тери в связи с коллапсом конгломератов. Получая долю от прибыли, а в случае убытков не получая ничего, они склонялись к любому варианту, дававшему им надежду на быструю компенсацию понесенных убытков. Инстин­ктивно руководители фондов понимали, насколько реф­лексивным может быть такой процесс (они только что участвовали в сходном), но были готовы сыграть еще раз. Мой отчет получил огромный отклик — я понял это, когда мне позвонил один банкир из Кливленда и попросил ко­пию. Как оказалось, отчет копировался столько раз, что копия, попавшая в его распоряжение, была практически нечитаемой. К тому времени на плаву осталось лишь не­сколько ипотечных трастов, однако их ценные бумаги были настолько популярны, что цена их акций выросла в два раза примерно за месяц. Спрос создавал предложе­ние, и на рынке появились новые выпуски ценных бумаг. Когда стало понятно, что предложение со стороны новых ипотечных трастов может быть практически неограни­ченным, цены упали почти так же быстро, как и выросли чуть раньше. По всей видимости, читатели моего отчета не приняли во внимание легкости входа на рынок новых игроков, и эта их ошибка быстро принесла свои результа­ты. Тем не менее энтузиазм, свойственный им поначалу, помог начаться саморазвивающемуся процессу в точно­сти с моими заключениями. Последующие события также следовали написанному мной сценарию. Ипотечные тра­сты наслаждались подъемом, пусть и не столь сильным (как могло бы быть вследствие публикации моего отчета), но оказавшимся более продолжительным.

Я тогда активно вкладывался в ипотечные трасты и смог заработать в тот момент, когда мой отчет был воспринят с большим энтузиазмом, чем ожидалось. Однако я не смог удержаться на гребне успеха, потому что не избавился от акций к началу спада. Напротив, купил еще больше ак­ций. Внимательно отследив состояние отрасли примерно на протяжении года, я с прибылью продал свои активы, как только представилась такая возможность. Затем я не­сколько лет не работал с этой группой ценных бумаг, до тех пор пока проблемы не начали всплывать на поверхность. Узнав о проблемах, я начал бороться с искушением от­крыть короткую позицию. Я сомневался, потому что боль­ше не был знаком с компаниями, формировавшими рынок. Тем не менее перечитал отчет, написанный за несколько лет до этого, и он показался мне столь убедительным, что я открыл короткие позиции почти по всем фондам группы. Чем больше курс акций падал, тем больше коротких по­зиций по акциям я открывал. Мой прогноз сбылся, а боль­шинство ипотечных трастов развалились. В результате я заработал более 100% на моих коротких позициях — это почти невероятный результат, учитывая, что на открытой короткой позиции можно заработать не больше 100% при­были. (Мой результат объясняется тем, что я продолжал открывать новые короткие позиции, то есть продавать до­полнительные акции.)