Первая волна мирового финансового кризиса - Джордж Сорос

Сейчас же стремление захватить власть, по всей видимо­сти, имеет большее значение, чем поиски истины. Поппер и его последователи — не исключая и меня — ошибались, когда относились к поискам истины как к чему-то само собой разумеющемуся. Но признание ошибки не должно приводить к отказу от концепции открытого общества. Напротив, опыт администрации Буша должен еще больше усилить нашу приверженность к открытому обществу как к желательной форме социальной организации. Однако мы должны понять, из каких элементов состоит определение открытого общества. В дополнение к привычным атрибу­там либеральной демократии — свободным выборам, раз­делению полномочий, власти закона и так далее — требу­ется наличие электората, настаивающего на соблюдении определенных стандартов честности и правдивости. А эти стандарты необходимо сначала тщательно выработать, а за­тем сделать их общеприменимыми.

Карл Поппер, в первую очередь занимавшийся философией науки, разработал сходные стандарты для научной деятельно­сти и экспериментирования. Например, согласно его доктри­не, каждый закон может быть оспорен, а эксперименты, для того чтобы быть признанными научными, должны обладать свойством повторяемости. Стандарты научной деятельности неприменимы напрямую к политике, однако могут служить примером того, какие правила необходимо разработать.

Мы выявили два ключевых различия между наукой и по­литикой. Первое состоит в том, что политика связана скорее с завоеванием власти, а не с поисками истины. Второе сво­дится к тому, что в науке существует независимый крите­рий — факты, в соответствии с которыми может оценивать­ся истинность или применимость утверждений. В политике факты часто связаны с решением участников. Рефлексив­ность не позволяет полностью применить научный метод Поппера для изучения политики.

В книге «Алхимия финансов» я подверг сомнению док­трину Поппера о единстве научного метода. Я считал, что рефлексивность не позволяет относиться к общественным наукам так же, как к естественным. Если считать, что ход событий является неопределенным, то как можно полагать­ся на научный метод в качестве способа создания обобще­ний, а затем объяснений и прогнозов?

Вместо определенных прогнозов нам приходится иметь дело с предчувствиями или альтернативными сценариями. Анализируя прошлое, могу сказать, что, возможно, тратил слишком много времени на анализ роли ученых, изучаю­щих социальные процессы, а не остальных участников той или иной социальной ситуации. По этой причине я в свое время не заметил ошибку в концепции открытого общества Поппера, а именно то, что политика связана с завоеванием власти в большей степени, чем с поиском истины. Теперь же я исправляю свой промах и открыто говорю о том, что правдивость и уважение к реальности должны стать необ­ходимыми условиями открытого общества.

К сожалению, у меня нет четкой формулы того, как оце­нивать соответствие общества этим критериям. Ничего удивительного: это не та проблема, которую может решить отдельно взятый человек, ее решение требует изменения от­ношения всего общества.

Мне представляется, что политическая деятельность в течение первых двухсот лет демократии в Америке соот­ветствовала стандартам правдивости и уважения к мне­нию оппонентов в гораздо большей степени, чем это де­лается сейчас. Я понимаю, что старым людям свойственно видеть прошлое в розовом цвете, но, думаю, могу подтвер­дить свою точку зрения, когда говорю об ошибках Просве­щения. До тех пор, пока люди верили в силу разума, они верили и в поиск истины. Теперь же, когда мы обнаружили, что реальностью можно манипулировать, наша вера по­шатнулась.

Это приводит меня к парадоксальному заключению: прежние высокие стандарты политики основывались на ил­люзии и не смогли выдержать открывшейся правды, заклю­чавшейся в том, что реальностью можно манипулировать. Это заключение подтверждается тем, что Роуву удалось так легко очертить границы для всех, кто находился под влия­нием ошибок Просвещения и кто опирался на рациональ­ные аргументы, а не на эмоции, зачастую не связанные с фактами. Лозунг «Война против террора» оказался крайне эффективным, потому что взывал к самой сильной из эмо­ций — страху смерти.

Для того чтобы вернуться к прежним высоким стандар­там, люди должны понять, что реальность важна в любом случае, даже если подвержена манипуляциям. Другими словами, необходимо определиться с собственной рефлек­сивностью. Это непростая задача, ведь рефлексивная реаль­ность гораздо более сложная, чем реальность, исследовав­шаяся в эпоху Просвещения. По сути, реальность сложна настолько, что не поддается абсолютному познанию. Между тем в наши дни стремление ее понять не менее важно, чем во времена Просвещения, и понимание рефлексивности мо­жет стать важным шагом вперед.

Подверженность ошибкам и рефлексивность представляют собой идеи, которые непросто понять и с которыми непро­сто работать. В качестве участников процесса мы постоян­но должны принимать решения и действовать. Но как же мы можем действовать, если не уверены в том, правильны ли наши действия, и не знаем, к каким непредвиденным и нежелательным последствиям они могут привести? Гораздо легче действовать, когда мы можем полагаться на доктри­ну или систему убеждений, связанную в нашем понимании с абсолютной истиной. К сожалению, желаемое не всегда достижимо, абсолютная истина находится вне границ по­знания человеческого интеллекта. Идеологии, обещающие совершенную ясность, всегда ошибочны. Но, только поняв это, люди могут удержаться от соблазна принять ту или иную идеологию.

Факт того, что абсолютная истина недостижима, не дол­жен поколебать нашей веры. Напротив, вера возникает там, где заканчивается возможность получения знания. Если мы не можем основывать свои решения на знании, из этого не следует, что нельзя положиться на религиозную веру или гражданские убеждения. Религия всегда играла важную роль в человеческой истории, возможно, за исключением периода, последовавшего за эпохой Просвещения. Вера в разум временно затмила религию. Аналогичным образом в ходе XX века религию затмевали гражданские идеологии — социализм, коммунизм, фашизм, национал-социализм. Я бы добавил в этот список также и капитализм, и веру в рынок. В настоящее время в связи с тем, что ошибочный элемент мышления эпохи Просвещения стал более очевидным, ре­лигия вновь приобретает все возрастающую важность.

Наука не способна опровергнуть религиозные или свет­ские идеологии, потому что их природа не допускает самой возможности опровержения. Тем не менее для нас крайне полезным будет действовать, памятуя о том, что мы можем ошибаться. Даже если невозможно доказать неправиль­ность той или иной догмы, нельзя быть абсолютно уверен­ными в том, что мы правильно ее интерпретируем.

До сих пор я шел след в след за Поппером. Однако теперь должен сделать следующий шаг. Он допускает, что мы мо­жем быть не правы. Я называю это постулатом радикаль­ной подверженности ошибкам. Здесь действует следующая логика: мы способны частично познать реальность, но чем больше мы понимаем, тем больше нам предстоит понять. Следуя за такой движущейся целью, люди склонны преу­величивать важность имеющегося у них знания и перено­сить его в области, где оно неприменимо. По этой логике даже правильная интерпретация реальности способна при определенных условиях привести к искажениям. Эта логи­ка отчасти перекликается с принципом Питера: он сводится к тому, что компетентные сотрудники должны продвигать­ся вверх по служебной лестнице до тех пор, пока не достиг­нут уровня, на котором становятся некомпетентными.

Моя позиция отчасти подкрепляется результатами ис­следований в области когнитивной лингвистики. Джордж Лакофф и другие исследователи показали, что человеческий язык скорее использует метафоры, чем четкую логику. Ме­тафоры служат для переноса наблюдений или атрибутов от одного набора обстоятельств к другому, и практически неизбежно, что этот процесс зайдет слишком далеко. Это хорошо заметно в применении к научному методу. Наука является крайне эффективным методом получения знания. Здесь наблюдается противоречие с постулатом радикальной подверженности ошибкам, а именно с тем, что мы склон­ны ошибаться. Основываясь на успехах естественных наук, ученые, изучавшие социальные процессы, зашли слишком далеко в своих попытках имитировать методы естествен­ных наук.

Рассмотрим классическую теорию экономики. Исполь­зуемый ею принцип равновесия имитирует постулаты нью­тоновой физики. Однако на финансовых рынках, где боль­шую роль играют ожидания, утверждение о том, что рынки стремятся к равновесию, не соответствует действительно­сти. Теория рациональных ожиданий приняла огромное количество допущений, в результате чего возник искус­ственный мир, стремящийся к равновесию. Однако в этом мире реальность подгоняется под рамки теории, а не наобо­рот. В таком случае как раз и вступает в действие постулат радикальной подверженности ошибкам.