Урарту - Андрей Евгеньевич Корбут

Остановились на полпути, когда услышали за тонкой стенкой рассерженный голос Хемды, спрашивавшей у рабов, куда подевалась Шели.

Затаились.

— Нас сейчас поймают, — прошептала молодая женщина.

— Ну и пусть. Устал прятаться.

— Ты с ума сошел?! — прыснула Шели.

Она оттолкнула его и принялась приводить себя в порядок.

— Я почти месяц тебя не видел. Ты стала меня избегать? Решила от меня избавиться?

— Дурашка, — улыбнулась Шели. — Я занята была с утра до вечера, пыталась устроить наше будущее. Скоро мы сможем встречаться хоть каждый день. Дияла открыла мастерскую по пошиву платья. Предложила мне там всем управлять. Это неподалеку от рыночной площади. Поспрашиваешь на улице, где тут новый дом ткачей, тебе и покажут. Приходи через шесть дней, после полудня.

— В праздник?

— Да. На улицах будет столько народу, что никто и внимания не обратит на твои расспросы.

* * *

Когда флейта затянула пронзительно грустную мелодию и ей тихо ответила арфа, гости замолчали, стали призывно оглядываться по сторонам и с готовностью расступились, давая дорогу жрицам храма богини Иштар[24].

Одежды на молодых женщинах почти не было, просвечивающаяся ткань едва прикрывала грудь, живот и ноги, на бедрах плотно сидел широкий пояс, скрывавший от мужчин самое сокровенное.

Танцовщицы закружились в медленном танце, бросая на гостей манящие взгляды. Этот размеренный ритм неожиданно нарушил барабан, ускоряющийся с каждым тактом, и тогда флейта и арфа словно проснулись.

Жрицы закружились быстрее, еще быстрее, толпа исступленно ревела...

Варда незаметно подозвал астролога из Калху. Тот подошел, внимательно выслушал жениха, мотнул головой, твердо сказал нет, насупился, отошел.

Дияла тут же встала у жреца за спиной:

— Чего он хотел?

— Я дал ему средство, чтобы он смог продержаться до конца свадьбы, но, похоже, действие этого снадобья уже закончилось. У твоего брата нет сил, и теперь он хочет еще.

— Так дай.

— Это его погубит.

— Как будто он выживет, если ты будешь его беречь, — с горечью усмехнулась Дияла. — Он умирает, неужели не видишь?

— Он может умереть прямо здесь, на свадьбе.

— Ты это наверняка знаешь? Или сомневаешься?

— Не уверен, но убить его я не готов.

— Ну а раз не уверен, давай свое средство, и будем надеяться на благосклонность богов. Уж лучше так, чем умереть от стыда. Что будет, если все увидят его немощь!

Астролог, скрепя сердце, согласился.

Когда стемнело, гости и новобрачные при свете факелов пошли через весь город в дом жениха. Там веселье продолжалось, а затем Варда и Агава встали из-за стола, чтобы уединиться в своих покоях.

* * *

Едва они остались вдвоем в небольшой комнате, где Варда жил с тех пор, как стал совершеннолетним, время остановилось.

Кровать была застелена в честь праздника дорогим покрывалом. Оружие и доспехи украшали стены. В углу — светильник, прикрученный оловянной проволокой к балке. Под самым потолком — узкий проем, через который Варда не раз мальчишкой сбегал от отца, чтобы избежать наказания.

Он взял ее за руку, повел к постели, осторожно посадил рядом с собой, тяжело вздохнул, сказал:

— Ну вот, мы муж и жена.

Его снова знобило, кружилась голова, больше всего хотелось лечь и уснуть. Но он боялся, что если закроет глаза, то навсегда.

Агава же молчала. Все думала: и зачем он женился, если все говорят — не жилец? Зачем ввел в свою семью, если знает, что она достанется после его смерти следующему по старшинству брату? Зачем мучает ее — разве не проще было бы расправиться с ней как с рабыней и не доводить дело до свадьбы? А если что и смущало — то, как он смотрел на нее весь вечер. С нежностью и горечью, будто заранее прощаясь. Но, так или иначе, а она думала только о том, чтобы побыстрее все закончилось, только бы лечь в мягкую постель и выспаться — этот день казался ей бесконечным.

Когда Варда упал на спину и глаза его закатились, она не на шутку испугалась, подскочила словно ужаленная, хотела позвать на помощь, но потом передумала. Осмотрелась, заглянула под кровать, нашла там глиняный тазик с водой, брызнула мужу на лицо, чтобы привести его в чувство. Нашла кусок ткани, намочила, положила на пылающий лоб.

Варда открыл глаза, сначала не понял, что с ним, и где он, и кто эта женщина, а когда взгляд его стал осмысленным, попросил пить.

Через какое-то время ему стало легче.

Он даже попытался сесть, но не хватило сил, отшутился:

— Ну и муж у тебя, первая брачная ночь, а он валяется в беспамятстве.

И столько горечи и боли было в этих словах, что она беззвучно заплакала, так ей стало жаль его.

Агава отстранилась, на шаг отступила от кровати и, не сводя с мужа глаз, стала медленно раздеваться, словно их близость могла что-то исправить, прогнать смерть, заглянувшую в эту комнату…

Через час или два они уже лежали на постели обнявшись и тихо разговаривали. Агава рассказывала, как она жила в Тиль-Гаримму. Варда — о том, как охотился в горах на дикого вепря. Она — о своих подругах. Он — о дальних странах, где воевала армия Син-аххе-риба. Ели одно яблоко на двоих, пили из одного кубка, целовались.

Он чувствовал себя так, будто родился заново, стал строить планы, мечтать о детях.

А Агава, надо же, как все повернулось, почувствовала себя счастливой. Все, чего она теперь хотела, — это быть рядом с ним, потому что знала: ее любили! Так, как могут любить только в песнях и преданиях, и это казалось чудом.

Когда жена уснула, Варда встал, оделся и вышел во двор. Уже светало. Закружилась голова, и он едва не упал. Кто-то успел подхватить его под руки.

— Ну, тише, тише! Ты держись давай, — узнал он голос Арицы.

Варда не удивился, только усмехнулся:

— Да уж, не сносить тебе головы, будь я сейчас покрепче.

— Сам же просил прийти.

Добрались до скамейки, сели.

— И что ведь странно, я же никогда не боялся умереть, — заговорил Варда. — Сколько раз был в самой гуще боя, сколько раз смотрел смерти в лицо, терял товарищей, видел их мертвые искромсанные тела… А теперь закрываю глаза, и страшно становится. Трусом стал… Я — и вдруг трусом стал.

Смеюсь над собой… А потом смотрю вокруг