Комбат - Александр Тамоников

Стрельцов подошел к Раневичу:

– Слыхал?

– Слыхал! В принципе ротного понять можно, на хрена ему лишние напряги?

– Тогда пойдем к Голубятникову?

– Пойдем! Попытка не пытка.

– Так! А если отпустит, то какую машину запросим? Пехом, конечно, можно прогуляться, но не хочется, да еще неизвестно, как нас в городе примут.

– Нормально примут. Летуны-то живут здесь, и ничего?

– Ладно, так какую машину запросим?

– Тут два варианта: либо командирскую, что вряд ли получим, либо санитарку, а с начмедом я договорюсь.

– Что ж, – Стрельцов повернулся к ротному, – разрешите идти, товарищ капитан?

– Валите!

Накинув куртки, взводные направились к командирской палатке, где временно разместились Голубятников и его заместители.

Комбат стоял на улице, курил. Офицеры подошли к нему. Стрельцов козырнул:

– Разрешите обратиться, товарищ подполковник?

Голубятников бросил окурок в ведро, служившее урной:

– Обращайтесь, коль пришли.

– Разрешите завтра выезд в Моздок.

– В Моздок? Зачем?

– Позвонить домой хотели. Отсюда это сделать невозможно, а обещали. Дамы волнуются, переживают сильно, успокоить бы на время.

– Успокоить надо. А как же занятия?

В разговор вступил Раневич:

– Так мы быстро, товарищ подполковник, найдем переговорный пункт, позвоним по коду – и в обратку. К тому же завтра до обеда ротные занятия.

– На чем собираетесь ехать в город?

– Если разрешите, на санитарном «УАЗе»! Быстро, удобно и неприметно особо.

– Хорошо! Время на отлучку три часа. С 9.00 до 12.00. Начальнику медслужбы передайте, что я разрешил взять санитарный «УАЗ».

Стрельцов улыбнулся:

– Спасибо, товарищ подполковник!

– Не за что. Если бы не ваши молодые спутницы жизни, получили бы вы у меня увольнение.

– Обязательно передам ваши слова Катюше!

– Передай! И оружие возьмите с собой. Но использовать его приказываю только в исключительных случаях и в предупредительных целях. Население города многонациональное, а главное, мало кто поддерживает решение Москвы о вводе войск в Чечню. Возможны проблемы. Решать их путем переговоров, объяснения ситуации. И только если проявится реальная угроза, разрешаю открыть огонь в воздух. Надеюсь, этого не произойдет, но предупредить я вас должен. Все ясно?

– Так точно!

– Если у начмеда «санитарка» будет занята, возьмите мою машину. Семенов разместился с нами, так что обойдусь без техники, если что.

Стрельцов и Раневич, довольные, направились в расположение своей роты. Медицинский пункт находился по пути. Зашли в палатку медиков. Начальник медицинской службы, выслушав офицеров, сказал, что завтра могут забрать «УАЗ». Стрельцов и Раневич вернулись в командирскую палатку роты. Макарьев, которому надоела бесполезная настройка радиоприемника, лежал, листая журналы, купленные до вылета. Увидев подчиненных, спросил:

– Ну и как сходили? Осадил вас комбат?

Стрельцов ответил:

– Не угадал, Герман! Разрешил выезд на «санитарке» завтра с 9.00 до 12.00! Проинструктировал, как вести себя в городе. Так что завтра мы с Виталиком сваливаем, и на занятиях до обеда нас заменят сержанты.

– Отпустил, значит? Ну и хорошо! Езжайте, поговорите со своими женщинами.

3 декабря 1994 года.

Ровно в 9.00 санитарный «УАЗ» выехал за территорию временной дислокации усиленного батальона. В машине находились водитель, Стрельцов за старшего и в салоне Раневич. Все с оружием и двумя магазинами к нему. До города было не более километра. Но ехали медленно. Выбрали самый короткий путь, по грунтовке, а ее развезло. «УАЗ» справлялся с грязью, но шел с трудом. Поэтому до окраины города добирались минут двадцать. Наконец выехали на асфальт. Водитель повернулся к Стрельцову:

– И куда дальше, товарищ старший лейтенант?

– А хрен его знает! Езжай прямо, пока не увидим прохожих. Они объяснят, где находится переговорный пункт.

Солдат указал рукой на площадку магазина, прилегавшего к четырехэтажному жилому дому:

– А вон мужик из магазина вышел! Видно, с утра за пойлом туда нырял.

– Давай к нему!

Мужчина лет сорока пяти, действительно купивший бутылку водки, шел навстречу. Машина остановилась прямо напротив него. Стрельцов выскочил, подошел к мужчине. Тот оказался русским.

– Доброе утро, уважаемый!

Мужчина был в плохом настроении, что объяснялось просто – он болел после вчерашней пьянки:

– Кому доброе, а кому не очень! Чего надо?

– Не подскажешь, где найти переговорный пункт или какое другое место, откуда можно позвонить по межгороду?

– Переговорный пункт, говоришь? До него далече будет. Этот тот, который я знаю. Может, есть и другие пункты, но мне они неизвестны.

– Как проехать до того, что ты знаешь, объяснишь?

– Точно нет, можете заблудиться. Моздок хоть и небольшой город, но не деревня.

– Это мы уже заметили. Ты объясни, а мы как-нибудь найдем!

– А на хрена вам какой-то пункт? У меня на хате телефон стоит. Звони хоть в Москву, хоть в Питер. Но за отдельную плату. Сверх той, что с меня потом по тарифу высчитают!

– Какой разговор? Сколько?

– Один будешь звонить?

– Нет, товарищ, что в машине, тоже.

– Значит, двое. Тогда такса – литруха. И сверху еще по тарифу.

– А живешь где?

– Так за этим домом, во второй «хрущобе», на первом этаже. Живу один, баба ушла два года назад, никто не помешает. Хотите, за вас пойло возьму. За ваши бабки любой каприз, как говорится. Посидим, по рюмочке пропустим опосля разговоров ваших.

– Нам нельзя пить.

– Дело ваше. Погуляйте, я литруху возьму – и пойдем! Машину можете в проулок загнать, там никто не тронет.

– А что, на дороге оставлять нельзя?

– Нежелательно! Но как хотите. Пошел я, а то трубы горят, спасу нет.

Мужчина быстро сбегал за водкой, и вскоре Стрельцов с Раневичем вошли в двухкомнатную квартиру своего случайного знакомца. Квартира представляла собой убогое жилище одинокого спившегося мужика, какая-то одежда в шкафу без дверей. В углу у батареи солдатская кровать, на ней матрац, подушка и одеяло, скомканное, незаправленное. В комнате стол, четыре табурета. Столик на кухне и старый дребезжащий холодильник. Ванной не было, лишь умывальник, унитаз грязный, лопнувший, с постоянно сливающейся водой из шланга, закрепленного на трубе, заменившего бачок. На окнах грязные занавески, обои местами оборваны. На полу кусок кошмы. Везде пыль, паутина. Вместо люстр или светильников – лампочки в патронах, свисающих на коротких проводах с давно не беленного потолка.

Мужчина, впустив гостей, сказал:

– У меня не убрано, некому убирать, так что не обессудьте. А телефон вон на полу, за сапогами. Не волнуйтесь, работает. За хату не плачу месяца три, а за телефон ежемесячно, чтобы не отключили. Без него нельзя.

– Тебя как зовут-то, дядя? – спросил Стрельцов.

– Славиком. Или Капустой. Капустин фамилия моя, вот и кличут Капустой. А мне до фени.

Раневич поднял телефон, начал набирать номер. Стрельцов прошел с мужиком в комнату. Огляделся:

– Да! Хата у тебя, конечно, не апартаменты.

– Какие, на хрен, апартаменты? Жить можно. Крыша над головой есть, а большего мне и не надо.

– Говоришь, жена два года назад от тебя ушла?

– И че?

– Из-за чего разбежались? Нет, ты, конечно, можешь не отвечать…

– Отчего же, отвечу! До девяностых жили нормально. Я по профессии автомастер, на местной базе работал. Жена, кстати, там же в бухгалтерии. Но база – ерунда. Главный заработок после работы был, в гараже. Ко мне со всего города приезжали машины ремонтировать. Редкий день без четвертного домой приходил. А тогда это были деньги. Неплохие деньги. Хата эта кооперативная, за три года построили. Одна беда, детей у нас не было. И быть не могло. Жена в детстве чем-то переболела и забеременеть не могла. Но свыклись с этим. Жили. И нормально жили. А потом, как начались реформы, так все и полетело к чертям собачьим. Но погоди, сушняк давит и тошнота душит, похмелиться надо…

– Давай, коль надо.

Из прихожей слышался голос Раневича. Дозвонился. Значит, и он дозвонится, если Катя не будет в школе. Но если что, то и в школу позвонить можно, номер учительской Стрельцов знал. Там позовут. Славик же тем временем распечатал бутылку водки и сделал несколько крупных глотков прямо из бутылки. Отпив треть пол-литровой емкости, крякнул, занюхал рукавом замасленной куртенки, прикурил сигарету:

– Фу! Провалилась. А бывает, и вывернет наизнанку. Это самое паскудное, когда ты ее внутрь, она, сука, наружу. Но сейчас ништяк, полегчало. Так о чем мы базарили? А? Насчет того, почему жена свалила. Так вот, как начались реформы, базу нашу закрыли. Я еще держался на плаву калымом, но тут объявились менты. Мол, незаконной деятельностью занимаюсь. Когда им тачки ремонтировал, все по закону было, а как власть сменилась, нет! Сказал, не по закону, так закрывайте к чертовой матери. Пойду милостыню просить или к богатеям местным в батраки. А менты – ничего закрывать не надо, а вот долю отстегивать придется. И заломили тридцать процентов. Ну это еще ладно, так опосля них ребятишки на «Нивах» подъехали. Тоже, сказали, плати. Те покруче долю запросили. Пятьдесят процентов! Я им – с меня менты берут. А они – нам по барабану. Ну и послал я их на хрен. Думал, менты защитят. Ага! Защитили. В ту же ночь сгорел мой гараж. И тачка, что на ремонте в нем стояла, тоже. Мало того, что заработка лишился, так еще пришлось бабки за тачку платить. Все, что поднакопили, отдали. Ну а после всего этого запил я по-черному! Жена терпела, терпела, пыталась остановить, да к матери на Тамбовщину и слиняла. А потом я решение суда о разводе получил. Но я ее не виню. Она еще в соку, красивая, нашла мужика порядочного, врача какого-то, сошлась с ним. Живет нормально. И пусть живет. Не со мной же ей здесь подыхать?