Условия человеческого существования - Дзюнпэй Гомикава

— Больно ты быстрый. Ей сначала надо свалить русских.

— Поди свали их!

Чену было все равно, что происходит с Италией, Англией, Советским Союзом. Ему было безразлично даже, что делает Япония с его родиной, Китаем. Перед глазами неотступно стояла мадам Цзинь, в ушах звучал ее искусительный шепот: «Заработок пополам, покупай тогда хоть весь продовольственный склад». А Митико спрашивала: «Тебе пригодились мои пять иен? Да? Я очень рада». Нет, он не в силах встретиться с ней, он будет теперь избегать ее даже на улице…

Чен глянул на Кадзи. Тот о чем-то беседовал с Окидзимой. Может, подойти к ним и сказать: «Господин Кадзи, готовится побег спецрабочих». Чен понурил голову. Нельзя, он обещал не выдавать мадам Цзинь. Он снова посмотрел на Кадзи. Тот что-то оживленно объяснял Окидзиме, развернув газету. Это был человек из другого, чуждого Чену мира.

Заголовок передовой статьи был набран крупными иероглифами: «Безоговорочная капитуляция Италии. Предательство бывшей союзницы не ослабит уверенности Японской империи в неизбежности нашей победы. Сто миллионов, сплотитесь воедино!»

— Хотелось бы мне пощупать своими руками, что это за штука такая — уверенность в неизбежности победы, — кисло сказал Окидзима.

Кадзи скривил губы. Главная ставка, по-видимому, перестала заниматься, чем ей положено, — научно обоснованным ведением войны, и посвятила себя беззастенчивому обману народа.

— Я одного не понимаю, — заговорил он вполголоса. — Я рядовой человек, а и то вижу, чем все это кончится. Не может быть, чтобы этого не видели руководители концернов, военная верхушка… А если концерны, эти Мицуи, Мицубиси, Сумитомо знают, чего же они тогда не беспокоятся о своих несчетных богатствах, бессовестно нажитых на войне? Видно, Уже успели договориться с американцами, что их не тронут, за чей только счет сговорились? Кому расплачиваться придется?…

— Я лично удивляюсь другому, — добродушно усмехнувшись, ответил Окидзима. — Ты знаешь, чем все кончится; чего же ты так усердно работаешь каждый день?

Кадзи покосился на Фуруя. Фуруя сидел, уткнув, как всегда, сонную физиономию в бумаги, и лишь изредка с самым безучастным видом поглядывал на Кадзи. Этот, пожалуй, не станет ввязываться в перепалку и швырять стулья, как ефрейтор Ониси из исследовательского отдела.

— В Италии, рассказывают, тоже такие были, вроде меня, — с невинным видом сказал Кадзи. — Вот ты у них и спроси.

— Спрашивал, — весело подхватил шутку Окидзима. — Говорят, потому и старались, что заранее знали — война будет проиграна.

Кадзи опустил глаза. Италия уже разгромлена. Интересно, что делали такие, как он? Радовались, кричали ура?.. Япония тоже капитулирует. Это неизбежно. Что он станет делать тогда? Ликовать по поводу поражения своей родины?

— А ты не спрашивал, как они себя повели бы, если б война оказалась победоносной? — спросил Кадзи, глядя куда-то в сторону.

— А как же. Они говорят, пойди расспроси Кадзи, как он себя чувствовал в день взятия Сингапура!

В день взятия Сингапура служащие правления вышли на торжественную манифестацию. По улицам шли колонны с зажженными фонариками. У Кадзи не было фонарика. Тогда он просто не думал о значении этого шествия. Он был озабочен только тем, чтобы как-нибудь ухитриться встать рядом с Митико. Но никуда не денешься, в манифестации он все же участвовал.

— Ты утешь этого итальянца, — продолжал шутить Кадзи. — У него теперь есть шанс прославиться в качестве героя антифашистского движения.

— А в Японии что он будет делать? — Окидзима уже хохотал во всю глотку.

— М-м, черт его знает…

Кадзи встал и пошел к выходу. «Сволочь я половинчатая, и больше ничего», — с отвращением подумал он. Видно, не просто страх перед людьми в защитной форме заставляет его держать язык за зубами. Увидел, что дело идет к поражению, вот и встал в позу антимилитариста. А если бы после Пирл-Харбора все пошло гладко и можно было бы твердо рассчитывать на победу? Еще неизвестно, что бы он тогда запел…

Он вышел на улицу. Чен поспешил за ним. Лицо у Кадзи, обернувшегося на голос Чена, было мрачно, как и у Чена, только причины к тому были разные. Чен растерянно молчал. Он никак не мог решить, что ему делать: опять просить муки или рассказать про мадам Цзинь?

Кадзи первым прервал молчание:

— Насчет муки?

Чен опустил голову. От этих слов ему еще больше захотелось рассказать про мадам Цзинь.

— Матушка все болеет?

Чен кивнул.

— Подожди немного. Нам должны еще прислать. Тогда раздадим все, что лежит на складе. А пока… Я спрошу у жены, если есть — принесу.

Чен молча поблагодарил. А про себя подумал: «Нет у вас дома муки, господин Кадзи. Ваша супруга и без того была очень добра ко мне… Но только от этого матушке не легче. Матушке опять придется есть похлебку из жмыхов». Он вспомнил пампушечника: какое это воровство — свой же паек взять!

— Может быть, ты пока где-нибудь добудешь… — Кадзи вытащил из кармана деньги.

— Нет-нет, господин Кадзи, это я не могу!.. — энергично замотал головой Чен.

Штурмовщина измотала технический персонал рудника. Директор даже начал подумывать о том, чтобы устроить им небольшой отдых. Но в этот момент пришло сообщение о безоговорочной капитуляции Италии. «…Империя уверена в неизбежности своей победы. Сто миллионов, сплотитесь воедино!» Настроение и намерения директора немедленно изменились. К намеченной цели месячника — приросту на двадцать процентов — с грехом пополам приближался только участок Окадзаки. Да что же это за штурм?! Куда они все годятся? Если японцы не могут одолеть безжизненную руду, куда им тягаться с живым врагом!.. Ну ладно же, он их проучит! Посулил же он вначале продлить этот аврал на два, на три месяца, на год, если потребуется! Он с содроганием представил себе, как начальники отделов правления где-нибудь за сервированным по-европейски столиком фешенебельного ресторана судачат между собой: «А этот Куроки оказался совсем бесталанным. Не пора ли снять его с Лаохулина?»

В тот же день он отдал приказ о продлении штурмового месячника.

Одолев первый месяц штурма, Окадзаки был все еще полон энергии и надеялся на второй месяц перешагнуть плановую цифру прироста. Уходя утром на работу, он распорядился, чтобы жена сходила к Мацуде на склад и принесла сахару.

— Я молодежь приведу, покормим сладкими красными бобами. Надо их подзавести на следующий месяц.

— Сахаром хочешь отделаться! А где красные бобы? — сварливо ответила жена.

— Ну, сделай из муки что-нибудь. Мука-то есть?

— Да ты что? Думаешь, на всю жизнь запаслись? Давно скормила.

— Еще приволочешь! — рявкнул Окадзаки. — Ради подъема добычи кулька муки не жалко.

— Ладно, принесу, Мацуда старик покладистый. Только бы Кадзи этот не придрался.

Окадзаки на миг задумался. А что, действительно, с него станет. Очень возможно.

— Сделаешь так: муку притащишь, не таясь, на глазах у всех. Станут цепляться — скажешь: по разрешению директора.

Жена Окадзаки послушно исполнила приказ. Уломав Мацуду, она доверху насыпала в огромный рюкзак муки, а в головной платок — сахару. Навьючила все это на себя и попрощалась.

— Ну, спасибо, Мацуда, дружок. Благодаря тебе подкреплю силенки своего хозяина. — И она зычно расхохоталась на весь склад.

— Смотри, не лишку ли сил у него будет? — прокряхтел Мацуда, взваливая на стол больные ноги.

— А нам чем больше, тем лучше! — И, продолжая хохотать, она направилась к выходу.

Мацуда остановил ее.

— Вот что, тебе-то все легко дается, а ты поделилась бы харчами с женой Кадзи. А?

— Это ты хорошо придумал. Так, пожалуй, и сделаем, — поняв его с полуслова, ответила женщина.

И в самом деле, чего ей, в ее-то возрасте, цапаться с этой девчонкой Митико? Лучше приручить ее.

Кадзи увидел ее, когда возвращался из бараков. Он обратил внимание на женщину, выходившую из продовольственного склада с огромным рюкзаком за спиной, с узлом в руке. Тяжело переваливаясь с ноги на ногу, она пошла вниз, к поселку. Кадзи перевел взгляд на двери склада. Привалившись к косяку, рябой сторож смотрел в его сторону и нагло ухмылялся. Кадзи хотел было пройти мимо, но увидел Чена на крыльце конторы. Он тоже все видел! Встретившись взглядом с Кадзи, Чен скрылся за дверью.

Круто повернув, Кадзи пошел к складу. Мацуда сидел, взгромоздив ноги на стол.

— Вот что, уважаемый, — с ходу начал Кадзи, — так, в открытую тащить нельзя! — Он понимал, что говорит не то, что нужно, но уже не мог остановиться. — Не хочется мне вторгаться в твою вотчину, но то, что у тебя творится, просто незаконно!

— Да-да, у меня все сплошное беззаконие, — насмешливо подтвердил Мацуда, продолжая с притворной гримасой боли на лице мазать каким-то лекарством пальцы ног, покрытые водянистой сыпью. — Только в жизни, уважаемый господин Кадзи, так бывает, что от беззакония больше пользы, чем от законности.