Готическая коллекция - Татьяна Степанова

Потом: утонула. А когда после шторма на труп ее наткнулись и увидели своими глазами, что с ее телом сделали, то…

— Ты собираешься провести какие-то параллели с событиями почти столетней давности? — спросил Мещерский.

— Никаких я параллелей не провожу, — усмехнулся Базис. — Вы же о продолжении истории спрашивали.

Так вот… Позже, когда Мемельский край уже к Германии присоединили, был тут на косе, летний спортивный детский лагерь.

— Гитлерюгенда, тот самый? — спросила Катя.

Базис глянул на Линка и кивнул: тот самый.

— Выращивали там цветы фюрера, будущее рейха. — Базис хмыкнул. — А детки под руководством воспитателей маршировали строем под барабан, плавали, на мотоциклах по пересеченной местности гоняли и особенно планеризмом увлекались, модным в начале тридцатых и новым видом спорта. Ну вот, был-был этот «югендовский» рай, а потом его вдруг взяли и закрыли.

— Ну, война, наверное, помешала, — предположил Мещерский.

— Война гораздо позже началась, и почти до сорок четвертого года ее тут, в Восточной Пруссии, никто особо и не нюхал, — отрезал Базис. — А лагерь закрыли летом тридцать восьмого года из-за трагической гибели сразу троих его воспитанников.

Катя взглянула на Линка. Он допил кофе, аккуратно промокнул губы салфеткой. Потом протянул Базису чашку за новой порцией.

— Что именно в лагере произошло, до сих пор точно неизвестно. Одни одно говорили, другие — совсем другое. Совсем другое. — Базис сделал паузу. — Факты таковы: израненное тело одного воспитанника однажды вечером нашли в пруду, тело его товарища с размозженным черепом лежало рядом на берегу пруда.

И в ту же ночь на берегу моря на мелководье обнаружили мертвым и третьего подростка. Его утопили, явно силой удерживая голову под водой. Ходили слухи среди местных, что разбираться приезжала даже группа офицеров СС. В результате разборок начальник лагеря пустил себе пулю в лоб, всех воспитателей разжаловали, воспитанников увезли, а лагерь закрыли.

— Есть документ, отчет записан и опубликован об этом случае. Я читать этот публикаций, — сказал громко Линк. — Отчет расследований говорить о криминал среди воспитанник. Было два группа молодежь в лагерь, и они конфликтовать. Потом быть драка на берег пруд после факельной шествий в честь фюрер. Один воспитанник брать учебный автомат, снимать штык-нож и резать им парень из другой, враждебной, группа и потом бить прикладом автомат по голова второго парень. А потом во время ночной отбой воспитанники из этой группа, где уже были два убитый, решили мстить, вытаскивать убийцу из постель, тащить на берег и топить. Так записан отчет расследования. За это строго наказывать всех начальник лагерь — офицер СС и персонал за разложений моральный дух.

— Убийства в молодежной среде были во все времена и при всех режимах. Вспомните, даже Ромео убил Тибальда, — заметил Мещерский. — Это типичная уголовщина. При чем же тут…

— Нет, ребята, все дело в месте, в этом самом месте, — сказала со вздохом Юлия. — Случись то же самое где-нибудь еще, так все и было бы — уголовщина, нацисты. Но все это произошло тут. Есть такие места, которые просто притягивают несчастья, убийства, насильственные смерти… И если в местах есть еще и какая-нибудь легенда, вроде нашей, то… Вы же видите, и лагеря того давным-давно нет, и все немцы, жители бывшего Пилькоппена, давно покинули эти места, а память о прошлом жива. Жива настолько, что я порой горько сожалею, что мы вбухали все, что имели, в этот дом и теперь словно веревкой привязаны к этому месту.

— Слухи о том, что произошло в лагере, в те годы, перед войной, ходили самые разные, — продолжал Базис. — И закрыли фашисты его очень быстро, даже часть имущества оставили, в том числе и несколько машин в гараже, а среди них и личный подарок Геринга, наш «мере». Посчитали, видно, что для будущих сверхчеловеков место это, что как магнитом несчастья притягивает, не слишком-то подходящее. Даже опасное.

— А после войны, когда тут наши уже были, дети не пропадали? — спросил Кравченко. — Не тонули?

— Нет, что вы, все было нормально, вплоть до этого года, — вмешалась Юлия. — Я почему это знаю — я же все детство тут, на косе, провела. Слыхали мы, конечно, истории про Водяного и его детей, но… И сами рассказывали, и от старших слышали. Но все это было так несерьезно, обычный подростковый фольклор…

Ну, когда в пионерлагере перед отбоем кто-нибудь начинает страшилки на ночь рассказывать.

— А сейчас что же — вы всерьез полагаете, что между нынешними убийствами и теми странными смертями существует связь? — спросил Мещерский. — Ой, ребята, у вас лица такие, словно это уже не просто сказки перед отбоем. Вы где живете-то, а? На каком свете?

— Если это вопрос ко мне, я так скажу: я реалист и в мистику принципиально не верю, — сказала Юлия. — Просто я считаю, что есть на свете места, где лучше не держать частный отель. Когда в апреле нашли тело Нефедовой, и потом вдруг пропала вторая девочка, то… — Она взглянула на Линка.

Катя тоже взглянула на него. Он стоял лицом к ним возле стойки бара и в этот момент как раз закуривал.

«Разве священнику разрешается курить? — удивилась про себя Катя. — Впрочем, он же пока еще не настоящий пастор…»

— Дело в том, — сказал Линк спокойно, — все дело в том, что я его видеть. Я видеть его свои собственные глаза.

Глава 19

ВОДЯНОЙ — ВЕРСИЯ ТРЕТЬЯ

— Кого? — среди воцарившейся тишины спросил Кравченко.

Линк подошел к их столику. И Катя ясно ощутила странный сладковатый запах дыма от его сигареты.

«Неужели марихуана? — подумала она. — Марта не зря, видно, говорила…»

— Один день давно, — медленно произнес Линк. — Мой жизнь быть на волосок, вот так. — Он показал жестом. — Я раньше отшень скверно, плохо делать. Секс, шнапс, наркотик, ложь. И смерть прийти один дождливый зимний ночь и смотреть прямо мои глаза. И я думать: майн готт, я умирать. И бог в мой сердце сказать: да, Михель, да, сейчас. А я кричать ему: нет, ты же знать — я отступать от веры в тебя. А он сказать мне: я ждать мой дитя всегда, пока ты жить… И смерть вдруг исчезать, и я дышать снова. И думать, думать, как жить потом. И приходить в церковь. И все менять в свой прежний жизнь. Мой духовный учитель говорить мне: Михель, тебе быть нелегко, сильно нелегко. Тебе быть много сомнений, и, возможно, быть так, что с тобой случаться отшень странный вещь, когда наш разум — ничто и только твой вера вот здесь, в сердце, — все. Я тогда думать — это просто слова мой учитель. Это метафор. Я не знать, что это произойти со мной здесь.

— Сереж, я с трудом понимаю, — шепнула Катя Мещерскому. — Предложи ему говорить по-немецки и переведи, если сможешь.

Мещерский, отчего-то крайне смущаясь, сказал Линку несколько слов по-немецки. Линк печально улыбнулся, приветствуя эту инициативу. Далее речь его была похожа на монолог. Кате он показался в тот момент удивительно похожим на молодого ученого из андерсеновской «Тени». Мещерский медленно, словно бы на ощупь, переводил, подбирая слова:

— Он говорит, тут с ним однажды ночью было так, словно спишь и видишь сон, что спишь. И.., и видишь сон… Ой, нет, все вроде верно… Да, сон, где суша граничит с морем. Где.., э.., цепь, нет.., гряда песчаных дюн кончается у самой воды. Луна, неподвижная, мертвая, цепляется за кроны сосен. Касается блеклыми.., нет, тусклым лучом шпиля старой церкви над круглым прудом, затянутым ряской…

— Он стихи нам, этот поп, тут свои читает или псалмы? — спросил Кравченко.

— Не перебивай. — Катя толкнула его локтем.

— Лунный свет.., блики… — Мещерский посмотрел на замолчавшего Линка и кивнул: давай, продолжай, я перевожу. — Играют.., нет, мерцают на черной.., черт, это слово не знаю… В общем, на воде. Но вот в центре.., пруда раздается громкий всплеск.

— Рыба жирует. Я же говорил — в этой кладбищенской луже — карпы! — радостно воскликнул Кравченко.

— Юля, дорогая, ну налейте, налейте ему еще! Водки, коньяка, рома, керосина — чего угодно! Он тогда хоть на секунду рот свой закроет, помолчит! — взвился Мещерский.

Кравченко при общем молчаливом неодобрении что-то буркнул себе под нос. А Линк монотонно продолжал, и Мещерский следом за ним снова начал заплетаться:

— Волны, расходящиеся кругами по поверхности, качают в темной заводи в камышах тело.., мертвое тело, разбухшее.., э, безобразное, объеденное рыбой и раками…

Линк вдруг снова умолк, замолчал и Мещерский.

В баре воцарилась тишина. Линк закрыл глаза, голос его был гортанным, негромким.

— Он говорит, — перевел неуверенно Мещерский, — новый всплеск на воде. И в лунном свете что-то мелькает. Э.., чешуя хищной рыбы. И — руки пловца.

Сильные руки… И снова всплеск. Как будто кто-то нырнул на самое дно.

— Fisch? Schwimmer? Gleichzeitig, — произнес Линк.

— Рыба? Пловец? Или одно и то же? Одновременно, — перевел Мещерский.