Светлая печаль Авы Лавендер - Лесли Уолтон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рене пробурчит что-то, а Генри кивает, соглашается.
– Уголок в кустах и кошка на стене, – с серьезным видом произнес Генри, не вынимая изо рта ложки с глазурью.
Эмильен зашла на кухню и достала тарелку под кусок шоколадного торта, который оставила на стойке.
Девочка-призрак последовала за ней. Черные глаза безучастно следили за Эмильен. И хотя Эмильен старалась отгородиться, она ясно слышала, как дитя прошептало:
– Прах ты и в прах возвратишься.
Немногие из местных знали или помнили историю Фатимы Инес де Дорес и ее брата-капитана: как девочка ждала его возвращения, расхаживая по вдовьей дорожке, как во время первого причастия вспыхнула облатка, попав ей на язык. Были такие, кто считал историю брата и сестры преданием: довольные своей фантазией, они рассказывали эту колоритную сказку на ночь своим детям. Эмильен не допускала пренебрежительного отношения к этой истории, не низводила ее до простой сказки и никогда не забывала трагического конца маленькой девочки, которая когда-то бродила по коридорам дома на холме. Вернее, бродит до сих пор.
Эмильен откашлялась, и в воздух поднялась горстка пепла.
Она стерла прилипшую к зубам серую копоть, оставила торт на кухне и пошла в столовую к Генри, который как раз прикончил последнюю ложку глазури. Генри подошел к бабушке, взял ладошками ее лицо и сказал:
– Печальный дядя хочет, чтобы ты знала.
Эмильен вздрогнула и поискала глазами сестер и брата. Печальный дядя. Рене? Но они уже ушли. Из угла на нее глядело лишь маленькое темноволосое существо.
– Что? – прошептала Эмильен, заглядывая в широко раскрытые глаза Генри.
– На полу красное, и везде перья, – ответил он.
И вслед за этими словами Фатима Инес медленно растворилась в воздухе.
После визита Фатимы Генри как заведенный повторял одно и то же, и разговоры с ним теперь происходили примерно так:
– Что тебе сегодня намазать на тост, Генри?
– Уголок в кустах! – не сдавался он.
– Джем? Масло? Мед?
– И кошка на стене!
– Или ты хочешь хлопья?
– На полу красное, и везде перья!
Затем он принимался бегать по дому с криком «Пинна бо-бо! Пинна бо-бо!». Труве с бешеным лаем носился следом.
Из личного дневника Натаниэля Сорроуза:
29 апреля 1959 года
Раньше, когда я гостил у тетушки Мэриголд, то спал на накрахмаленном белье, и моя одежда пропитывалась затхлым духом ее ароматических саше. По утрам мы посещали службу в близлежащей лютеранской церкви, а после обеда пили чай из чашек от лучшего тетушкиного сервиза, но без привычного сдобного печенья или оладий с повидлом. Сейчас же я попал в дом, где царит хаос: на безделушках слой пыли, а мебель утратила свойственные ей лоск и хвойный аромат. Похоже, моя когда-то праведная тетушка потеряла аппетит ко всему, кроме десертов: в кухне на столе и на полках холодильника сплошь сконы с малиновым джемом, пудинг с вишней в ликере и карамельно-шоколадные кексы. Сама она почти все время что-то жует или стряхивает с губ крошки своими раздутыми пальцами. Под подушкой прячет маленькие шоколадки. Постель вечно перепачкана карамелью, молочной тянучкой и вишневым ликером. Однажды я даже обнаружил спрятанный у нее под кроватью кусок шоколадного торта, глазурь начисто слизана.
Как именно мне помочь своей растолстевшей тетушке, я не знаю. Конечно, я никому не признаюсь, что растерян. Мне еще не приходилось трудиться, чтобы отвратить человека от греха. Одному Богу известно, как случилось, что я всегда оказывал на людей какое-то стихийное влияние. Мама считает, что мне не следует задаваться вопросом, как Господь с моей помощью вершит Свое дело, – достаточно просто знать, что это так.
И потому я уверен, что Он не просто так предоставил мне шанс увидеть что-то или кого-то явно святого. Ангел, как мне помнится из определения, это посредник Бога, посланный им для Его целей. И это в высшей степени уместно, что Ангел являет себя на той улице, где остановился Его самый благоговейный последователь, где я тщетно пытался услышать Его зов и исполнить Его миссию. Да, это правда, что я, наверное, смотрел на нее намного дольше, чем следует, но в день своего приезда, когда я впервые взглянул на эти крылья и прекрасный ангельский лик, я подумал, что схожу с ума!
Глава четырнадцатая
Труве быстро дорос до своих огромных лап. Мы надеялись, что он останется маленьким и послушным, но, когда его вес превысил сорок пять килограммов, мы поняли, что имеем дело не с болонкой и не с ши-тцу. Труве оказался пиренейской горной собакой – притом чистопородной, – что было поистине удивительно, если учесть, что мы нашли его во дворе в кустах пионов. Шкурка его была как у белого овцебыка, а когда он линял, клоки шерсти, каждый размером с кролика, носились по деревянному полу, как перекати-поле.
Труве и Генри были не разлей вода и часто гуляли не как собака, ведомая хозяином, а как друзья – бок о бок. Именно так они прогуливались, напоминая необычных сиамских близнецов, когда оказались в столярной мастерской, где Гейб держался за губу, из которой текла кровь – результат еще одной неудачной попытки взлететь.
Первые крылья Гейб смастерил из пропитанной лаком миткали, натянутой на рамку из бамбука. Из этого ничего не вышло, и он взялся за прутья – сплел ивовую кору с лозой земляничного дерева, но изделия оказались слишком тяжелыми. Еще Гейб сделал пару из алюминиевой проволоки и кисеи, но, оторвавшись от крыши сарая, спикировал прямо вниз и не на шутку испугался.
Гейб – весь рот в крови – доковылял до мастерской, порадовавшись, что свидетелем этого летного испытания стал один только Генри и ни мамы, ни меня рядом не было.
– Неудача номер четыре, – пробормотал Гейб, швырнув сломанные крылья в угол на растущую кучу мусора. Этим он потревожил живущую в стропилах летучую мышь, которая вылетела на улицу. Последовав за рукокрылой и увидев, как в ночном небе машут крылья, Гейб понял, что все это время искал вдохновения не там. А еще он решил, что летучую мышь надо поймать.
– Нам потребуется мамин дуршлаг, – сказал Гейб Генри. – И много жуков, комаров, мух и… мотыльков. Вот таких! – Протянув руку, Гейб поймал на лету насекомое с коричневыми крыльями. В кухне он положил его в пустую банку из-под кофе, и трепещущие крылышки глухо забарабанили по жестянке. Перерыв шкафы, он нашел дуршлаг. В гостиной он принялся пролистывать книги о птицах, которые заказал по почте несколько лет назад, пока не обнаружил то, что искал: коротенькую заметку о летучих мышах.
Из окна второго этажа мама наблюдала, как Генри ловит во дворе мотыльков.
Внезапно
