Седьмое небо в рассрочку - Лариса Соболева

Жила она в районе старых зданий эпохи царизма, свергнутого в роковом семнадцатом году прошлого столетия. С тех пор в этих кварталах мало что изменилось, лестница с витой балюстрадой точно осталась с тех времен. По ней Марин поднялся с полутрупом на плече на третий этаж и позвонил в квартиру.

– Кто? – спросил за дверью приятный женский голос.

– Вы меня не знаете… (Не с того начал, но как же ей сказать, кто он?) Я тут принес… Посмотрите, это ваше?.. Не бойтесь, я не грабитель… ТО, что у меня на плече, сказало ваш адрес… Женщина, откройте! Иначе ЭТО оставлю здесь, на площадке, оно простудится.

По всей видимости, говорил он слишком загадочно, чем разжег любопытство хозяйки. Как только открылась дверь, Марин улыбку показал – раз, повернулся спиной – два. Боялся, что зад черной девицы недостаточный повод для идентификации личности. Нет, хозяйка должна увидеть голову, которая свисала вместе с руками и плечами сзади Марина.

– Зойка! – взвизгнула девушка. – Несите в комнату.

Марин прошел длинный коридор, очутился в большой и светлой комнате с высокими потолками, его попросили пройти в следующую. Там он уложил чернушку на кровать, присел сам на край, утирая лоб (свой конечно же), и только теперь рассмотрел девушку, попросившую его пересесть в старое кресло и захлопотавшую вокруг живого трупа.

Матерью Зойки она никак не могла быть, самой не больше тридцати, и отличалась она от несчастья на кровати разительно. Во-первых, светлая шатенка, поэтому белая кожа не смотрелась чем-то аномальным, как у Зойки. Во-вторых, у нее милое лицо с тонкими чертами, чистые глаза цвета лазури, причем добрейшие, именно такие бывают у мамы, у любящей жены или просто у хорошего человека – зеркало же души, говорят.

– Где вы ее нашли? – спросила она.

– На кладбище.

Вот странность: не удивилась! Ну хоть бы чуть-чуть брови приподняла! Видимо, кладбище у них – вторая родина. Хозяйка оттянула по очереди веки Зойки, внимательно заглянув в глубину зрачков, потрогала пульс.

– Она сказала, ее зовут Ноктюрна, – предупредил Марин, чтоб девушка имела в виду: Зойка безнадежно больна на голову. И опять не удивил. – Я все понял, вытряс из нее адрес и привез. Ты кто ей?

– Сестра. Старшая. Меня Аней зовут.

– А меня – Дмитрием… Димой. Что с ней?

– Слава богу, «скорую» не нужно вызывать. Идемте, пусть спит.

Аня стянула с окорочков чернушки рваные колготки, накрыла Зойку пледом, распахнула створки окна, чтоб залетный свежий ветерок проветрил дурную головушку сестрички, после чего оба вышли из комнаты.

– Я вам безмерно благодарна, – убирая со стола книги и тетради, сказала Аня. – Сама хотела объехать кладбища и устроить там разгром… (А его удивлению не было конца.) Хотите чаю, Дима? У меня есть яблочный пирог… э… шарлотка.

– Не откажусь. – Он не расселся на правах гостя и спасителя за круглым, явно древним, как этот дом, столом, не стал ждать, когда его обслужат, а двинул за Аней на кухню. – Кому ты хотела устроить разгром?

– Неформалам, к которым прибилась Зойка. Задурманили ей голову мыслями о загробном мире, вампирах, вечности… Летом тусуются на кладбищах, зимой собираются в заброшенных зданиях, дома-то родители затрещин надают, а там они на свободе…

– А ваши родители где?

– Мама очередной раз вышла замуж, а папа давно умер, это его квартира. Держите поднос и несите чашки в комнату…

– Давай на кухне, – предложил Марин. – Чем помочь?

– Ничем. Сейчас закипит чайник, а я пирог нарежу.

Славная она, симпатичная и уютная. Обычно Марин с ходу определяет, чем брать девушку, и примерное время, которое предстоит на этот процесс затратить. Аня в рамки не вписывалась, наверно, потому, что она… слишком хорошая, а хорошие девушки пресноватые. Другое дело Зойка, сразу видно: очень плохая, так вот плохие как-то родней.

– Сколько лет твоей Зойке? – спросил он.

– Четырнадцать.

– Ско?.. – вытаращился Марин, не забыв схватить самый аппетитный кусок пирога. – Ну, знаешь… ты выглядишь моложе. Я думал, ей лет восемнадцать-двадцать. Честное слово.

– Потому что она крупная. Крупные люди выглядят старше паспортных данных.

– Да уж… На предплечье у нее тату… что означает?

– Не знаю. Все это заморочки го´тов.

– Го´тов? – прикинулся он, будто ни разу не слышал о них.

– Го´ты – субкультура в молодежной среде, эдакий декаданс в современном толковании. Они ходят в черном, тоскуют о смерти… пожалуй, это больше всего меня беспокоит, в их среде не редки самоубийства.

– А то, что она очутилась в руках незнакомого мужчины, то есть меня, не беспокоит? Почему Зойка невменяемая?

– Думаю, перекурила травки.

– Ха! – ударил он себя по колену ладонью. – И ты так спокойно говоришь об этом?!

Аня разлила по чашкам чай, поставила перед Мариным тарелку с пирогом (первый кусок он уже приговорил) и присела с задумчивым видом. Сложно объяснить то, что не понимают благополучные люди, которые не сталкивались с подобными завихрениями. Аня и не пыталась, а лишь раскрыла свою бесхитростную тактику по отношению к младшей сестре:

– Пока я бессильна что-либо изменить, а диктатом могу окончательно толкнуть Зойку в пропасть. Надеюсь, она перебесится и придет к традиционным нормам, свойственным психически здоровым людям.

– Нормы и традиции воспитываются с детства. – «Здорово рисанулся», – подумал про себя Марин и даже смутился, но слегка. – Ты же учительница, должна знать.

– Кто сказал, что я учительница?

– Я видел на столе учебники, тетради.

– А… Это учебники по медицине, я учусь заочно. Может, неправильно веду политику с Зойкой, но я беседую с ней, объясняю… Подростки состоят из протеста, хотя толком не знают, против чего бунтуют и чего им недостает. Может, любви? Тепла? Романтики в этом тусклом мире? Я стараюсь сделать так, чтоб тянуло Зойку сюда, чтоб она знала: дома хорошо, уютно, ее ждут, любят. А как еще вытащить?

Марин не мог не оценить умную политику, хотя и не бесспорную, с его точки зрения, тем не менее изобретение Ани в области педагогики он кинул в собственную копилку, пригодится. Основные его мысли вертелись вокруг убийцы и Зойки, по идее, их ничто не должно связывать, но связало: одинаковая татуировка. Может, в этом треугольнике – зам прокурора, наемный убийца и девочка в рваных колготках – нет общих линий, стало быть, треугольника нет. Может, убийца лет пять назад бегал по кладбищам в черном балахоне, доводил до инфарктов прохожих и называл себя го´том или сатанистом. От того времени осталась у него памятка – анкх на плече. Все может быть, но… но… но…

– Значит, твоя сестра состоит в организации, – произнес Марин. – А кто руководитель? Зойка рассказывала?

– Какой-то Анубис. Мне она его не показывала.

– Кто-кто? – хохотнул Марин.

– Анубис – псевдоним. Так звали древнеегипетского бога смерти, а настоящего имени лидера я не знаю. У него есть… как бы заместитель, то есть правая рука – Умбра. Имя, кажется, у них означает темноту.

– Заместитель бога смерти? Вижу, и среди поклонников загробной жизни развели бюрократию.

Аня рассмеялась, согласившись с ним. Потом заметила, что подобные организации с загадочно-мистическим уклоном создаются инфантилами, у которых дефицит самовыражения. На фоне мальчишек и девчонок, ищущих себя, все эти Анубисы выглядят титанами. Марин слушал, кивал, отметив, что Аня девушка умная. Приятной беседе под чай с пирогом мешала… музыкой это нельзя назвать даже с натяжкой, безусловно, посторонний грохот вызывал раздражение.

– Что это у вас тут за концерт? – поинтересовался он у Ани.

– Не спрашивай, – отмахнулась девушка. – Меломан поселился. До одиннадцати музыка гремит, потому что шуметь можно до этого времени, а после одиннадцати – потому что ему нравится. Мы скоро свихнемся.

– В доме нет мужиков набить меломану морду?

– Пробовали с ним говорить, но…

– Ладно, разберемся. Проводи меня.

В подъезде децибелы ударили по ушам основательно, жаль, у Марина уже не было времени задержаться.

Хок перекинул в компьютер данные с двух телефонов, вынул сим-карты и повернулся к Людмиле с вопросом:

– Что еще?

Не услышала, слишком увлечена была. Она обосновалась в углу дивана, поджав под себя ноги, сгорбившись, и просматривала смартфон Гектора, надеясь… На что Люда надеялась, он предсказать не взялся бы, да и не понимал, зачем ей чужая информация. Озадачившись, Илья забыл о первом вопросе и задал другой:

– Что ты ищешь?

– Если б знать… Все, что поможет найти заказчика.

Нет, только не гонка за тенью! Вслух об этом не говорят, но в душе Илья ликовал, ощутив себя освобожденным узником после убийства Гектора. Он не желал ему смерти ни в мыслях, ни во сне, ни наяву – нет, нет. Так уж случилось, и не Илья в том виновен. Но договор с Гектором аннулирован именно смертью, этот пункт и радовал, потому что пришло осознание: охота на людей не его стихия. Илья решил кардинально перестроиться, и вдруг нате вам: заказчик ей нужен!