Канун - Игнатий Потапенко

Вотъ въ эту-то минуту Левъ Александровичъ и сказалъ себѣ — и только себѣ, не сказавъ даже Корещевскому — что Ножанскій самъ рѣшилъ свою судьбу и подписалъ себѣ приговоръ.

О проектѣ ничего не знали въ обществѣ до того момента, когда онъ былъ посланъ въ министерство. Но съ этого момента онъ сдѣлался общимъ достояніемъ. Газеты оповѣстили о немъ и заговорили.

И именно тогда, когда онъ совершалъ путешествіе, возвращаясь въ департаментъ, чтобы остаться безъ движенія, появились широковѣщательныя статьи о его необыкновенныхъ блестящихъ достоинствахъ. Всѣми признавалось его широкое значеніе для всей страны, восхвалялась по этому поводу дѣятельность департамента и его главы, словомъ сказать, подготовлялся тріумфъ для Балтова.

И когда проектъ поступилъ обратно въ департаментъ, приговоренный къ безсрочному лежанію въ столѣ, о немъ уже говорилъ весь дѣловой Петербургъ.

Особенно же имъ заинтересовались въ высшихъ сферахъ. Люди очень вліятельные заѣзжали въ министерство и выражали желаніе ознакомиться съ нимъ подробно, но тутъ имъ отвѣчали, что никакого такого проекта въ министерствѣ не имѣется. Было, дескать, нѣчто подобное, но за несвоевременностью возвращено въ департаментъ.

«Несвоевременность», — это слово рѣшительно всѣхъ повергало въ изумленіе. Можно было говорить о несовершенствѣ, о недостаточной разработкѣ, о чемъ угодно, но не о несвоевременности вопроса, явно назрѣвшаго и требовавшаго рѣшенія.

Люди пожимали плечами и отправлялись въ департаментъ. Здѣсь имъ любезно объясняли все — и самый проектъ и его судьбу. Да, дѣйствительно, въ министерствѣ поднятый вопросъ нашли несвоевременнымъ.

Тогда въ газетахъ появились громовыя статьи по адресу министерства. Говорили о мертвецахъ, которыхъ давно надо похоронить.

Въ кругахъ же вліятельныхъ вдругъ вспомнили старую обиду, заключавшуюся уже въ самомъ фактѣ долголѣтняго вліянія Ножанскаго, пришедшаго съ улицы, и тамъ стали громко высказывать негодованіе. При этомъ совершенно забывали, что Балтовъ тоже, вѣдь, пришелъ «съ улицы». Но онъ еще не на столько выдвинулся, чтобы его положеніе могло кому-нибудь казаться обиднымъ.

Въ обществѣ возвращеніе проекта произвело скандалъ. Объ этомъ стали говорить не только въ частныхъ кругахъ, но и въ высшихъ учрежденіяхъ, и прямо требовали, чтобы проекту Балтова данъ былъ ходъ.

Такимъ образомъ Ножанскій самъ себѣ устроилъ безвыходное положеніе. Помимо министерства проектъ не могъ получитъ движеніе, а министерство отвергло его цѣликомъ и не оставило при этомъ никакой лазейки для отступленія.

Тутъ Ножанскій, наконецъ, понялъ свою крупную ошибку и захотѣлъ поправитъ ее. Въ департаментѣ была получена бумага, въ которой предписывалось проектъ переработать и въ новомъ видѣ представить въ министерство.

Но департаментъ, поддержанный обществомъ, стоялъ уже твердо въ этомъ вопросѣ и сухо отвѣтилъ, что считаетъ проектъ вполнѣ разработаннымъ и ничего не находитъ нужнымъ прибавлять къ нему.

Результатомъ этого было нѣчто неожиданное: Ножанскій пріѣхалъ къ Льву Александровичу. Это было свиданіе, ничѣмъ не напоминавшее прежнее.

Ножанскій вначалѣ еще пустилъ было въ ходъ старый пріятельскій тонъ и говорилъ:

— Голубчикъ мой, Левъ Александровичъ, мы съ вами старые пріятели и слишкомъ хорошо знаемъ и цѣнимъ другъ друга…

Но, поднявъ глаза, онъ увидѣлъ, что тонъ этотъ Львомъ Александровичемъ совершенно не принимается. Лицо Льва Александровича было сухо и холодно. Онъ сказалъ:

— Ѳедоръ Власьевичъ, департаментъ отвѣтилъ то, что долженъ былъ отвѣтитъ по совѣсти. Онъ не считаетъ возможнымъ переработать проектъ, у него уже нѣтъ для этого никакихъ данныхъ. Вѣдь, мы работали надъ нимъ больше двухъ мѣсяцевъ.

— Да, но это можно было бы сдѣлать формально… Вы же понимаете, вы не можете не понимать, что тутъ произошло недоразумѣніе…

— Нѣтъ, Ѳедоръ Власьевичъ, я не считаю это недоразумѣніемъ и думаю, что вы также не можете этого не понимать…

Тутъ Ножанскій понялъ, что для частнаго соглашенія все отрѣзано и больше не продолжалъ въ этомъ тонѣ.

Онъ рѣшилъ дѣйствовать твердой властью. Сухо разставшись съ Балтовымъ, онъ отправился къ себѣ. Онъ потребовалъ къ себѣ на домъ чиновниковъ и распорядился, чтобы завтра же въ департаментъ было послано простое не мотивированное требованіе прислать проектъ въ министерство.

Но онъ забывалъ, что, за время его раздражительнаго ворчанія на дѣятельность Балтова, вокругъ Льва Александровича образовалась уже сильная и многочисленная партія, и что пропаганда его имени шла уже помимо его самого.

Пока въ министерствѣ составляли бумагу, въ департаментѣ было получено предложеніе изъ высшаго учрежденія немедленно представить проектъ помимо министерства.

Можетъ быть, здѣсь было допущено отступленіе отъ законовъ, но произошло это въ силу необходимости. Для всѣхъ было ясно, а для кого не было, тому разъяснили, что въ министерствѣ умышленно чинятъ препятствія и потому было совершенно необходимо прибѣгнуть къ этому экстренному способу.

И проектъ былъ отосланъ изъ департамента съ такой быстротой, какая обыкновенно несвойственна казеннымъ бумагамъ. Такимъ образомъ, когда министерство прислало свое строгое требованіе, департаментъ имѣлъ полное право просто отвѣтить ему, что, согласно требованію такого-то высшаго учрежденія, проектъ уже отосланъ туда.

Это былъ для Ножанскаго настоящій ударъ. Онъ понялъ, что попалъ въ ловушку, но не имѣлъ права никого обвинятъ. Онъ самъ разставилъ себѣ эту ловушку.

Тѣмъ не менѣе, онъ не отказался еще отъ активныхъ дѣйствій и принялъ нѣкоторыя мѣры: онъ поѣхалъ къ нѣкоторымъ лицамъ, которыхъ считалъ друзьями, но здѣсь онъ нашелъ холодъ.

Это были люди, которые, не имѣя опоры въ собственныхъ способностяхъ и заслугахъ, дѣлались сторонниками и друзьями всякаго успѣха.

Въ свое время успѣхъ Ножанскаго привлекъ ихъ на его сторону, но теперь успѣхъ уже перевалилъ на сторону новаго свѣтила — Балтова, и они были всѣ къ его услугамъ.

И Ножанскому оставалось сложить оружіе: даже теперь еще было не совсѣмъ поздно, Но онъ уже не сладилъ съ собой и у него не хватило на это силы.

У него былъ еще одинъ шансъ — правда, совершенно отчаянный и почти безнадежный — но ему казалось, что не было уже такой вещи, которая могла бы ухудшить его положеніе, поэтому онъ шелъ уже на проломъ.

Въ учрежденіи, куда поступилъ проектъ помимо министерства, экстренно было назначено обсужденіе его и защищать его выступилъ самъ Балтовъ.

Это былъ исключительный случай, когда проектъ вѣдомства защищалъ не министръ, а его подчиненный, при томъ въ смыслѣ, несогласномъ съ мнѣніемъ министра.

И вотъ тутъ-то Ножанскій самъ, своими руками, набросилъ севѣ на шею петлю.

Послѣ того, какъ Левъ Александровичъ, съ доводами и цифрами въ рукихъ, какъ человѣкъ въ высшей степени подготовленный и убѣжденный, рѣшительно всѣхъ сдѣлалъ сторонниками своего проекта, поднялся Ножанскій и въ рѣзкихъ выраженія, несдержанно, крикливо началъ громитъ его.

При той обстановкѣ, въ какой все это происходило, это не могло бытъ ничѣмъ инымъ, какъ шумнымъ потокомъ фразъ на фонѣ ложнаго пафоса и среди враждебно настроенныхъ слушателей фразы эти производили впечатлѣніе какой-то глупой мальчишеской попытки, въ которой не было ни такта, ни смысла.

И когда Ножанскій кончилъ свою рѣчь, то, по тому угрюмому молчанію, какимъ она сопровождалась, по тому полному одиночеству, которое онъ сейчасъ же почувствовалъ, въ то время, какъ Балтовъ быль окруженъ, онъ понялъ, что его дѣло окончательно проиграно.

Единственнымъ возможнымъ результатомъ этого была отставка. И, такъ какъ Ѳедоръ Власьевичъ, хотя и слишкомъ поздно, но все-таки прозрѣлъ, то у него на этотъ разъ хватило ума и такта самому подать въ отставку. Если бы онъ этого не сдѣлалъ, то все равно получилъ бы ее.

И вотъ, черезъ нѣсколько дней послѣ его ужасной рѣчи, общество узнало о томъ, что Ножанскій вышелъ въ отставку по разстроенному здоровью.

Отставка его была обставлена вполнѣ почетно. Съ наградой, съ повышеніемъ, словомъ со всѣмъ тѣмъ, что обыкновенно служитъ плохимъ утѣшеніемъ для развѣнчанныхъ государственныхъ свѣтилъ.

И чрезвычайно быстро осуществились результаты этого событія. Ничего другого и не могло бытъ. Послѣ того, какъ Левъ Александровичъ за министра вышелъ защищать проектъ въ высшемъ учрежденіи и сдѣлалъ это блестяще, оставалось только перетасовать роли, что и было сдѣлано.

Левъ Александровичъ Балтовъ, съ соотвѣтствующимъ повышеніемъ, былъ назначенъ министромъ, а Корещенскій, — это ужъ само собою разумѣется, — сдѣлался директоромъ департамента.

Это было время, когда общество вѣрило еще въ героевъ. Придетъ какой то человѣкъ съ сильнымъ умомъ, твердой волей, съ необыкновенно широкими идеями, и однимъ движеніемъ сильной руки повернетъ на новый путь ходъ государственной машины.