Тайпи. Ому (сборник) - Герман Мелвилл

Я снова попросил Кори-Кори пойти погулять к дому Тай. В ответ он показал пальцем на только что вставшее солнце и затем в зенит, объявляя, что наш визит должен быть отложен до полудня. Дождавшись назначенного часа, мы отправились в священную рощу. Там не было никаких признаков страшного пира. В доме Тай Мехеви и еще несколько вождей возлежали на циновках. Мехеви принял меня, как всегда, по-дружески и не сделал ни намека на недавние события.

Уходя, я заметил довольно большую, выточенную из дерева посудину, накрытую деревянной крышкой и похожую на маленькое каноэ. Она была окружена невысокой балюстрадой из бамбука, не больше фута высотой. Я не мог побороть любопытства и, проходя мимо, приподнял крышку. В тот же миг вожди, следившие за мной, громко закричали:

– Табу! Табу!

Но и одного взгляда было достаточно: я видел человеческие кости, с кусками мяса, висящими на них…

Кори-Кори обернулся, привлеченный криками вождей, и от него не укрылся мой ужас. Он поспешил ко мне и, показывая на каноэ, закричал:

– Пуарки! Пуарки!

Я сделал вид, будто поверил тому, что это кости свиньи, и несколько раз повторил его слова, как бы соглашаясь с ними. Остальные туземцы не проявили больше интереса к происшествию…

Всю ночь я не спал. Где искать спасения? Как бежать? У меня оставалась надежда, что французы не станут откладывать приход в эту бухту. Если они оставят часть своих войск в долине, то туземцы не смогут долго укрывать меня от них. Но какие основания были предполагать, что меня не прикончат раньше, чем наступит этот радостный день?

Дней через десять я, сидя после обеда дома, услышал крики:

– Марну! Марну пришел!

Это чрезвычайно обрадовало меня. Я снова смогу поговорить на родном языке! Кроме того, я решил во что бы то ни стало обсудить с Марну план своего спасения.

Когда он подошел ближе, я с тревогой вспомнил, как кончился наш первый разговор. Я с напряженным беспокойством следил за приемом, который ему оказывали туземцы. К счастью, его лицо было освещено радостью; он первый ласково заговорил со мной, сел рядом и вступил в беседу с туземцами, собравшимися вокруг. Но на этот раз он, казалось, не принес важных известий. Я спросил его, откуда он пришел. Он ответил, что из Пуиарка, его родной долины, и что он намерен вернуться туда сегодня же.

Мне пришло в голову, что если бы я мог достичь этой долины под его покровительством, то легко добрался бы оттуда до Нукухивы водой. Сердце мое замерло, когда Марну сказал на ломаном английском, что это невозможно.

– Они не позволяют тебе идти, – сказал он. – Ты табу. Почему ты не хочешь остаться? Много спать, много кушать, много девушек. О, очень хорошее место Тайпи! Если не нравится, зачем пришел?

Я был очень огорчен и снова рассказал ему об обстоятельствах своего появления в долине, стараясь вызвать сочувствие. Но он нетерпеливо прервал меня:

– Я не слушаю тебя больше! Скоро они разозлятся, убьют тебя и меня! Не видишь, они не хотят, чтоб я говорил с тобой? Скоро не будешь думать, они тебя убьют, они тебя съедят и повесят твою голову там, как голову гаппара! Скоро я иду; ты смотришь дорогу, где я иду, а потом одну ночь все спят, ты бежишь, ты идешь Пуиарка! Я скажу людям в Пуиарке, они не делают тебе вреда! Потом я беру тебя в каноэ в Нукухиву, и ты больше не бежишь с корабля!

Марну вскочил, оставил меня и завел разговор с несколькими вождями, вошедшими в дом.

Когда он поднялся, чтобы уходить, я вместе с туземцами пошел провожать его, рассчитывая заметить дорогу, по которой он уйдет из долины. Перед тем как выйти из дому, он схватил мою руку и, внимательно глядя на меня, воскликнул:

– Теперь ты видишь – ты делаешь, что я говорил, и ты делаешь хорошо! Ты не делаешь так! Тогда ты умираешь!

Затем он взмахнул копьем в знак прощания и, пустившись в путь по тропинке, ведущей к ущелью в горах, скрылся из виду.

Теперь следовало приступить к осуществлению плана побега.

Меня постоянно окружали туземцы. Я не мог в одиночестве даже перейти из одного дома в другой, островитяне замечали, казалось, каждое мое движение. Мне нужно было выбраться из долины по крайней мере за два часа до того, как туземцы заметят мое отсутствие. Мне необходимы были эти два часа, ведь я не знал дороги, хромал и был болен.

Бежать я решил ночью. Вход в хижину представлял собой низкое и узкое отверстие в плетеной стене, которое на время сна задвигалось тяжелым щитом из дюжины дощечек, скрепленных корой. Если кто-нибудь выходил из хижины, все просыпались, так как бесшумно отодвинуть этот щит было невозможно. Поэтому план мой был таков: ночью я встану, выйду из хижины, якобы для того, чтобы напиться воды из тыквенного сосуда, который стоит снаружи, а, возвращаясь, словно бы забуду задвинуть его; затем подожду, пока все заснут, и выберусь из хижины.

Около полуночи я поднялся и отодвинул щит. Туземцы подскочили, и кто-то спросил:

– Куда идешь, Томмо?

– Воды, – ответил я.

Туземцы улеглись на циновки, а я вскоре вернулся в хижину. Дикари заснули – наступила тишина. Я уже собрался встать, но вдруг послышалось шуршание. Темная фигура прокралась между мной и щитом, задвинула его и вернулась на циновку.

Пришлось отложить побег до следующей ночи. Но и новая попытка не увенчалась успехом. Я повторял попытки снова и снова, но так как предлог для выхода из хижины всегда был один и тот же, в конце концов Кори-Кори начал каждый вечер ставить тыквенный сосуд с водой рядом с моей циновкой.

Вскоре я мог передвигаться лишь с огромным трудом. Кори-Кори ежедневно носил меня на спине к ручью.

Часами я лежал на циновке, раздумывая над своей горькой судьбой. Меня охватывала щемящая тоска, когда я вспоминал о своих далеких друзьях и думал о том, что им ничего не известно обо мне и, вероятно, они будут надеяться на мое возвращение даже тогда, когда я буду мертв.

Я просил, чтобы циновки раскладывали возле двери. Напротив находилась хижина старого Мархейо. Мне нравилось наблюдать за ним, когда он, сидя в тени, то сплетал листья кокосовой пальмы, то скатывал волокна древесной коры. Часто он, видя мою печаль, поднимал руку, выражая свое сострадание. Затем он подходил ко мне на цыпочках, чтобы не потревожить дремлющих обитателей хижины, садился рядом и, тихо махая веером, пристально смотрел мне в лицо.

Однажды в полдень в нашу хижину пришел Моу-Моу. Он склонился ко мне и тихо сказал:

– Тоби пришел.

Я был взволнован до глубины души! Забыв о терзавшей меня боли, я вскочил на ноги и позвал Кори-Кори, спавшего неподалеку. Туземцы повскакали с циновок. Скоро я двигался по дороге к дому Тай на спине Кори-Кори, окруженный множеством островитян.