Бабло пожаловать! Или крик на суку - Виталий Вир

— Юля, это… — Дэвис, продолжая пребывать в напряжении, поспешил представить Рамсеса, но, понятное дело, замешкал.

— Я не помню имени, — пояснил Рамсес в помощь Дэвису и протянул Юле руку. А, глядя на улыбающуюся девчушку, он добавил: — Я партизан, как называла меня прабабушка твоего папы.

Девочка звонко захохотала.

— Юля — жена и мама, — представилась она, пожимая руку Рамсеса.

Довольной Юле, он ответил дружелюбной улыбкой и снова посмотрел на их красивую дочь — невозможно было поверить, что родители (оба!) больны синдромом Дауна, в отличие от ребенка. Ему совершенно не было понятно, как подобное могло получиться? Не помня ничего о себе, в то же время, он определенно знал, что дети непременно похожи на папу или на маму. А то, кого сейчас мог видеть Рамсес, скорее, походило на чью-то шутку, чтобы Юля и Дэвис почувствовали себя родителями. Но едва ли ребенок мог выглядеть настолько счастливым, следуя чьей-то просьбе подыграть роль дочери? Да и могла ли, по сути, осилить такую роль маленькая девочка?

— Как тебя зовут? — обратился Рамсес к ребенку.

— Вера, — по-детски мило улыбаясь, ответила она.

— А я, вот, не скажу тебе, как меня зовут.

— Почему?

— Потому, что я и твой папа, мы идем искать мое имя.

— Оно потерялось?

— Потерялось.

— Папа, неужели имя может потеряться?

— Может, иногда.

— И мое, может?

— Твое, не может. Я читал, это бывает у больших, у кого было сильное умственное напряжение.

«Вдобавок, кому бьют по голове, — добавил Рамсес про себя, вспоминая обстоятельства, которые поведал ему Дэвис, чему очень порадовался, потому как это продолжало указывать на работу памяти хотя бы от момента пробуждения».

— А сколько тебе лет? — поинтересовался Рамсес у Веры.

В ответ она сжала кулачки на обеих ручках и старательно оттопырила три пальчика.

— Юля, как же вы на улице? — заботливо спросил Дэвис.

— Отцу Велорету пошли говорить спасибо, он передал Вере куклу.

— Идите домой. Я сам передам от вас спасибо. Отец Велорет сам тебе сказал, не выходить на улицу, пока болит у тебя горло.

То, с какой заботой разговаривал Дэвис с Юлей, заставило Рамсеса вспомнить о том, что, нечто подобное, он тоже когда-то испытывал по отношению к кому-то, но совершенно не понимал, к кому.

Желание Рамсеса вспомнить, к кому именно, прервал Дэвис:

— Нам надо идти. Я опоздаю.

— Но-о, — протянул Рамсес, сам до конца не сообразив, но, зачем-то размышляя между тем, куда ему пойти дальше: или с Юлей и Верой к ним домой или в церковь.

— Наш папа поет в хоре, — объяснила Юля, по-прежнему улыбаясь.

— Я иду туда репетировать, — не понимая замешательство Рамсеса, добавил Дэвис и растерянно глянул на него.

— Если б мы не встретили Юлю с вашей дочерью, — вкрадчиво заговорил Рамсес, — то, мы к ним бы не зашли?

Дэвис приложил ладонь к щеке, этим жестом неловко скрывая отчего-то некое смущение.

Как и все это время, с улыбкой на устах, Юля спросила у Рамсеса, чем отчасти спасла мужа:

— Может, пока идет репетиция, Вы пойдете к нам?

— Хорошо, — тут же согласился Рамсес, и спешно добавил: — если Дэвис не будет против.

— Идите, — сухо согласился он.

Они разошлись и Рамсес последовал за Юлей и Верой, а Дэвис поспешил в церковь.

Новые спутницы Рамсеса направились к тому углу, откуда только что вышли. Из-за продолжающейся головной боли, он плелся следом и, понимая, что это не вежливо, все же косился на Веру. Она настолько была весела, что шла вприпрыжку. Время от времени подбрасывала куклу и всякий раз, как ловила, заразительно смеялась. При этом упасть кукле не было никаких шансов: именно настолько преданно она выражала любовь к ней.

Рамсес поймал себя на мысли, что, повстречав их, он тоже не перестает улыбаться.

Они завернули за угол длинного строения с просевшей посередине крышей и, сделав несколько шагов, Юля открыла дверь, ведущую внутрь этого одноэтажного здания.

— Заходите, — пригласила она, широко улыбаясь.

Юля отпустила руку дочери и та забежала первой. Пропустив вперед Рамсеса, Юля зашла последней и закрыла за собой дверь на длинный продолговатый крючок, основание которого прочно крепилось к стене, что находилась сбоку.

С улицы они пошли по совершенно темному узкому коридорчику. Но где-то через десяток шагов вправо предстал довольно просторный продолговатый и менее безнадежно темный коридор, где было множество дверей по обе стороны, а вдалеке, напротив, виднелось окно, тускло пропускавшее свет.

Идти далеко им не пришлось: первую же дверь Юля открыла и радушно предложила всем заходить. Продолжительный на всю длину и ширину в этой комнате яркий половик ручной работы состоял из различных лоскутов материи и располагал войти не менее гостеприимно.

«Вероятно, над ним поработал тот же мастер, — подумал Рамсес, вспоминая похожее изделие в доме прабабушки Дэвиса и проведя аналогию с мебелью там же».

Они жили в комнате, которая была просторна, без излишеств и, если можно так расценивать, то, единственной тут доступной им роскошью служил вид из окна на чарующе ярко-позолоченные купола. Но, пожалуй, было и еще одно богатство — многообразие Вериных фотографий, которыми были увешены стены.

Комната была так же продолговата и по объему копировала длинный коридор, но раз в десять короче. Здесь пахло домашней едой вперемешку с резким запахом, который отдаленно напоминал Рамсесу женские духи — настолько запах был резок, а не выразителен и тонок, как представлялось это ему. Тут, за скромной домашней обстановкой и, выкрашенными в бело-голубой цвет, стенами и потолком, угадывалась радушная хозяйка, которая поддерживала идеальный порядок. Основным подтверждением тому, служил, явно пошитый своими руками белоснежный открахмаленный тюль — настолько он выглядел бережно и идеально сшит по размерам. Убранство окна венчали шторы, — уложенные красивыми узкими многочисленными полукруглыми фалдами сверху, они, в том же исполнении, свисали длинными полотнищами по обе стороны высокого зауженного окна. За этим, если угодно, облачением, откуда исходил свет, с улицы не сразу можно было заметить решетку из мелких прутьев.

Вдоль одной стены размещались два предмета — небольшой стол, за которым кушали и сразу же за ним диван-«Книжка». Оба, но по-отдельности, они были накрыты одной и той же пестрой тканью. Аккуратно облегая очертания мебели, она прохудилась, а в некоторых местах виднелись дырочки. За предметами утвари пол был усыпан яркими детскими игрушками. В том числе, они находились и на полочках различной величины, расположенных выше. Вдоль противоположной стены пришлись шкаф, удлиненный стол для приготовления еды и узкая детская кровать. Над местом для кухни, которая обрамлялась размером стола, также находились полки, но, в отличие от «игрушечных», тут объемные и массивные, на которых бережно была расставлена всякая посуда. Столовые же приборы стояли вертикально в специальном для этого приспособлении и на большой столешнице, край которой упирался в высокий и объемный шкаф. Он величественно занимал один, но весь угол.

Из приборов в комнате были — небольшая электроплитка и чайник: они тоже располагались тут же, где положено было готовить еду.

— Здесь мы живем, — скромно произнесла Юля, но, как и всегда, улыбаясь.

Не найдя, что ответить, Рамсес восхитился:

— Уютно тут у вас.

Пока Рамсес осматривал комнату, он не заметил, когда Вера сняла яркую красную куртку и теперь она знакомила куклу с игрушками.

— Вы хотите кушать?

— Спасибо, Юля, мы с Дэвисом… — он замешкал, вспоминая, что тот не ел, но решил не уточняться и лишь добавил, соврав: — уже поели.

— А-а, — протянула доверчиво Юля, — тогда чаю, хотите?

Юля была столь восторженна и постоянно улыбалась, что ее радость, пожалуй, можно было сравнить с довольной Верой, которая обходительно обращалась с куклой и ей тоже (последовав примеру мамы) предложила попить чай в обществе других игрушек.

Рамсес согласился. Он занял место за обеденным столом, а Юля взялась хлопотать, готовя необходимое для чаепития, рядом, напротив, за соседней «кухонной» столешницей. За этим занятием улыбка хозяйки казалась более радостной — определенно было видно искреннее отношение Юли к происходящему, а глаза, наполненные небесной синевой, источали добро и теплоту.

После знакомства, наблюдая за Юлей, у него буквально вырвалась мысль, которая только что его посетила:

— Юля, как я с Вами познакомился, Вы постоянно улыбаетесь, словно сегодня самый счастливый день.

Пожалуй, только сейчас Рамсес понял, почему он не особо желал идти в церковь. Ему определенно хотелось продлить знакомство с Юлей, которая улыбалась в отличие от его угрюмого состояния Рамсеса и не особо разговорчивого Дэвиса.