Бабло пожаловать! Или крик на суку - Виталий Вир

В своей смятенной душе Рамсес не мог ничего разобрать, где так и не зародилось понимание услышанному. Он думал, что Юля не должна с восторгом относиться к родителям, зная, как они с ней поступили. Но… Толи он что-то упустил, когда обо всем говорила Юля, толи в нем противился и никак не подключался к чему-то более возвышенному некий невидимый лучик связи, который способен относиться ко всему с пониманием, как это, возможно, происходило с ним, когда он был здоров на голову. Но сейчас Рамсес слабо мог осмыслить, почему у Юли нет обиды на отца и мать?

Посчитав, что достаточно уже головоломкам прыгать от одного вопроса к другому, он спросил:

— Родители сами отдали Вас к бабушке с дедушкой?

— Наверное, да. Если бы бабушка с дедушкой не забрали меня к себе, то я бы отправилась в детдом. А бабушка говорит, если Бог дал кому-то душу, то с ней надо хорошо обращаться. Вот они меня и обучили всему тому, что я умею. Благодаря им, я посещала специальные занятия и полюбила ходить в ту школу. Теперь я горда, что могу работать. Я трудилась при церкви, а пока я только с Верой. Но мы с Дэвисом ни на что не жалуемся. Нам платят социальную пенсию и отец Велорет нам помогает вместе с прихожанами.

— Постой, но, если бабушка с дедушкой так отнеслись к Вам, почему тогда они противились Вашей взрослой жизни и сейчас Вы не с ними?

По мере того, как Рамсес узнавал подробности о Юлиной жизни, он никак не мог ни то, чтобы понять, а уже и не в силах был сопоставлять услышанное. Ровно настолько было скудно теперь с мозгами из-за проблем с головой, считал он. Параллельно плачевному мыслительному фону, его все больше тянуло к аналитике, где все должно было выглядеть, хотя бы более-менее логичным. Сам он отчетливо не понимал с чем это связано, но по какому-то зову сердца чувствовал.

— Я же сбежала из дома и никто не знает, где я сейчас.

— Как?! — удивлению Рамсеса не было предела.

— Когда я выросла, бабушка с дедушкой взяли надо мной опеку, как за большим «ребенком».

— Разве плохо, когда о тебе заботятся?

— Нет, не плохо, пока мы растем, — очаровательно улыбаясь, ответила Юля, но тут же стала серьезной и с серьезным видом добавила: — А я уже не ребенок. Я такой же человек, как все! Вот, Вам, я думаю, не понравится, если скомандовать, как Вам сейчас поступать. И правильно. Ведь взрослые делают все для детей, чтобы они потом могли жить, как обычные люди. Но, когда я захотела замуж, по их мнению, почему-то мне этого было нельзя. Они боялись, что у нас родятся такие же дети — с синдромом Дауна и им сразу становилось страшно подумать об этом. Они не хотели таких же деток, как мы с Дэвисом, чтобы с ним потом им сидеть. Представляете?.. Но я не собираюсь Веру кому-то отдавать. Понимаете?

Рамсес, в знак согласия, задумчиво покачал головой, но все больше погружался в нервические раздумья. Так же он предположил, что его, как и Юлю, кто-нибудь тоже ищет: минимум, тот один, кто ударил по голове и это точно! Еще искать могли родители или девушка, если, конечно, он не один на белом свете.

— Получается, они не знают, куда Вы ушли?

— Я взрослая. Я им сказала, что ухожу жить с Дэвисом и, чтобы они не волновались. Раз в неделю я им пишу письмо. Об этой церкви они не знают. Ее построили недавно, после ухода отсюда военных. Когда я познакомилась на улице с Дэвисом, то он привел меня сюда. В первый день он сказал мне, что так и не признался своей прабабушки про помощь церкви. В последнее время она даже просто так на что-то сильно обижается. То же самое сделала и я в первый раз, когда вернулась из церкви домой. И потом, я так и не сказала. А как получилось все с Дэвисом, я стала вовсе скрывать о том, что, уходя на прогулку, встречаюсь с ним в церкви. Я боялась, что они придут сюда и запретят мне вообще все.

— Но ваши родственники — они знакомы друг с другом?

— Нет. Мои и слушать не хотели, что я буду жить с мужем. И у него не лучше. Прабабушка, как узнала, что я забеременела, то, чуть не умерла от переживаний!

Юля отмахнулась и не стала в очередной раз пересказывать эту историю. Улыбаясь, она посмотрела на Веру и потом, недоумевая, немного с грустью пожала плечами.

— Получается, бывает так, что люди сами хотят потеряться? — тихо спросил Рамсес, но, не обращаясь конкретно к Юле, а задумываясь вслух.

— Чего?

— Это я к слову сказал.

В задумчивости, он посмотрел на церковь. В свете уходящего солнца уже с трудом различался облик прельстительного Божьего храма, но очертания куполов строгим и четким золотым клеше продолжали тесниться к небу.

— Красивая у вас дочь, — сказал Рамсес, возвращая мысли в эту комнату.

— Очень! Некоторые люди, украдкой, — Юля хохотнула, — спрашивают у нее, хорошо ли мы о ней заботимся? Но… — счастливая, улыбающаяся Юля покачала головой, стараясь подобрать те выражения, которые смогли бы отразить самое искреннее отношение к ребенку. Но все же она ответила обычным предложением, которое, пожалуй, невозможно заменить ничем другим, — мы так сильно ее любим!

— Зачем спрашивать-то? По ней же видно.

— Наверное, потому что мы живем несложно. Но я стараюсь! Она чисто и красиво одета. И Вера всегда радостна. Дэвис охотно и мне помогает во всем, и продолжает заботиться о бабушке. Ей много лет, он не стал волновать ее во второй раз и не сказал о рождении дочери, чтобы с ней ничего не случилось, — на секунду Юля поджала губы, затем, продолжила: — Я его понимаю, никто не хочет оставаться один. Хотя, мы и есть у него, но, если умрет прабабушка, то он останется один: ни с кем из прошлой жизни, — далее Юля заговорила немного повеселев. — А еще, я люблю готовить и вязать. Что я делаю, Дэвис носит бабушке. А ей говорит, как о покупке, чтобы она не волновалась. Я такой ковер ей тоже смастерила и только с ее любимыми расцветками — желтым и зеленым.

— Уверен, что я, как человек непомнящий, — Рамсес виновато улыбнулся, — могу научиться от Вас не только улыбкам, но и, как жить самостоятельно, если вообще так ничего и не вспомню.

— Пожалуйста. А вообще-то, да. Вот, кто-то меня спрашивает, как мы — инвалиды можем жить самостоятельно? Несмотря ни на что, мы счастливы с Дэвисом. И самое райское у нас, что все получилось и никто не отнял нашу веру…

— Дочь? — перебивая, вырвалось уточнение у него: он попросту не поспевал в своем восприятии за ходом жизнерадостной Юли с ее восторженными рассуждениями.

Она рассмеялась.

— Что вы?! Зачем у родителей отнимать дочь? Нет! Я имела в виду, мы с Дэвисом всегда верили в то, что наступит тот день и час, когда нас примут, как всех людей. И это свершилось!.. Верочка — нам дочь. Значит, она состоит из полностью меня и Дэвиса. А нашу девочку воспринимают, как здорового ребенка! — похвасталась она. — Понимаете? — он не ответил, а Юля продолжала: — И нам не надо стараться ее прятать от чужих, чтобы дочу не обижали и не оскорбляли, — неожиданно для Рамсеса, Юля умолкла и стала серьезной. Она выдержала настоль продолжительную паузу, что он подумал, не переключила ли Юля внимание на что-либо другое и уже забыла, о чем хотела сказать. Это походило на то, как поступала в беседе прабабушка Дэвиса — Юля так же, как и она, впоследствии добавила, но с грустью: — Мы искренне не хотим, чтобы от комментариев людей Вера страдала, как мы.

У Рамсеса, до этой минуты прибывающего в легком, греющем душу, настроении, внутри пробежал холодок: внезапно он возник в груди, но, как-то легко и в то же самое время остро проскользнул по нервным окончаниям к голове, где и растворился так же неожиданно, как появился. По выражению лица нельзя было предположить, что Рамсес чувствовал внутри себя — он продолжал пить чай и, время от времени, поглядывал то на Юлю, то на Веру.

Пожалуй, короткая внутренняя перемена стала причиной того, что Рамсес по-другому начал относиться к истории с Юлей. Не пытаться анализировать. Вообще отбросить логическое мышление, чем до этого он занимался, сопоставляя тот или иной факт. Рамсес просто, безо всякого понимания, услышал (обычное для всех) желание — жить так, как хочется. Он перестал относиться к ее мечтам, как к чему-то сложному и только потому, что она — не такая, как (видите ли) он. А ведь ему даже сейчас, несмотря на состояние, хочется действовать так, как он сам желает — этому, вне всяких сомнений, не требовалось подтверждений. И уж точно Рамсес знал, что никто не сможет отобрать у него, столь родные ему, желания, где за обдуманным решением непременно он сделает выбор и обязательно сам!

Уйдя в себя в задумчивости, он машинально сделал очередной глоток чая. Все еще горячий напиток вернул мысли к происходящему вокруг и он посмотрел на Юлю. Она, как и прежде, сидела напротив, но теперь всматривалась в окно. Вместе с тем, милая улыбка хозяйки потеряла доброжелательность и вскоре — располагающей дежурной гримасой — она застыла на лице.

Боком сидя к окну, Рамсес заметил большую тень, которая скользнула в комнату и застыла на месте. Он не сразу повернулся, чтобы посмотреть, кто остановился у окна. Внимание было приковано к Юле: до этого радостная, она изменилась в лице, казалось бы, до неузнаваемости и, затаив дыхание, она замерла в ожидании.