Магаюр - Маша Мокеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Полина вспомнила занимательный факт: в начале двадцатого века многие европейские гостиницы предлагали комнаты, оклеенные вместо обоев иллюстрированными открытками. Тема – по желанию жильца.
Забравшись под одеяло, она сразу уснула, но успела услышать, как шуршат в стенах мыши.
* * *Утром её разбудил стук. Полина вышла на крылечко. Над калиткой виднелась мужская голова. Полина крикнула:
– Кто там?
Мужик немного отошёл от калитки, чтобы его было лучше видно, и спросил с каким-то странным акцентом:
– Эй, хозяйка, лосиные рога есть?
– А что?
– Куплю!
– Нету.
– Ну посмотри, есть же…
– Нету, нету…
Полина зашла, волнуясь, обратно в дом и закрыла дверь. Посмотрела в окно – мужик ушёл.
Собрала сумку, закрыла дом и пошла в город на разведку.
Кадников оказался совсем маленьким: главная улица с каменными купеческими домами, от неё – прямые перпендикулярные улочки с избами, сохранившими остатки затейливости вроде мезонина или массивных резных наличников с нестандартным узором. В центре города – парк имени Пушкина. На маленькой площади белый коротконогий Ленин держит в руках стопку книг.
Скоро она вышла на улицу Розы Люксембург и нашла дом Ямановского. В старые времена он наверняка производил впечатление. Снаружи было видно, что в доме очень высокие потолки. Полина подошла к двери и потянула за ручку. Дверь поддалась. Вошла. Окна на первом этаже были заколочены. Свет сверху падал лишь на широкую деревянную лестницу, ведущую на второй этаж. Повеяло гнилью. Полина достала из рюкзака фонарь и юркнула в темноту.
Все комнаты были заперты, кроме одной. Полина вошла. Там было светло – на окнах не осталось занавесок. Диван, стол. Вещи вроде мягких игрушек и одеял валялись на истёртом паркете. Много мусора. Полина догадалась, что тут живут бомжи. Она вернулась обратно в тёмный коридор и поднялась на второй этаж. Там было светло. Некогда просторные комнаты были разгорожены на тесные закутки. Повсюду разбросаны бумаги и книги. Полина подняла с пола тетрадь и раскрыла её – оказалось, конспекты студентки педагогического колледжа. На стенах висели плакаты с Гарри Поттером, вырванные из журнала «Все звёзды», на полу валялись музыкальные CD-диски. Плинтуса кто-то отодрал.
Ничего, связанного с Ямановским, не было.
Полина вышла из дома и огляделась. На неё никто не обращал внимания.
В конце улицы было старинное кладбище. Кирпичную ограду наполовину растащили на хозяйственные нужды. Каменная запустелая церковь.
Полина вошла в неё и вдруг почувствовала, что находится внутри живого существа: сквозь кирпичи пробивалась травка, в алтаре колыхался бурьян, и казалось, что там кто-то прячется. На центральном своде виднелись едва различимые фрески – лики апостолов.
Сколько видели и слышали фресочные люди за три века? Крестины, венчания и отпевания, службы утренние и вечерние, трепетное целование икон. Босоногие юродивые, генерал-губернаторы, мошенники и купцы. Сюда залетали птицы, здесь прятались от дождя влюблённые, прятался какой-нибудь уголовник в девяностых. Они видели революционеров, плюющих на образа, видели пьяниц и картёжников, видели концерты с гармоникой, когда храм использовался как клуб. Они даже присутствовали на инструктаже по управлению тяжёлой сельскохозяйственной техникой, а позже видели туристов с фотоаппаратами. Видели реставраторов, разводящих руками.
Тем не менее разрушенный храм продолжает жить, став частью природы, как холм или валун. Теперь он неотделим от пейзажа, когда утром могилы и соседние дома растворяются в тумане.
Полина стояла там и прислушивалась к шорохам в бурьяне, а потом до неё донеслись голоса. На всякий случай она прижалась спиной к стене, чтобы её не увидели снаружи. Один голос был знакомый.
– «Рукой раздвинув тёмные кусты, я не нашёл и запаха малины, но я нашёл могильные кресты, когда ушёл в малинник за овины», – вещал кто-то, и Полина узнала скрипучий голос деда-краеведа, с которым познакомилась в автобусе.
– Какая хорошая у вас память! – залебезил женский голосок.
Пройдя мимо церкви, эти двое направились по тропинке вглубь заросшего погоста.
– «Я брожу… Я слышу пенье… И в прокуренной груди снова слышу я волненье: что же, что же впереди?..» – доносилось оттуда.
Полина тихо, стараясь не споткнуться на мусорных завалах на полу церкви, прошла к выходу и вскоре снова оказалась на одной из прямых и пустых улочек города – бездомных собак было куда больше, чем прохожих.
Не зная, куда ещё можно пойти, Полина решила найти музей. Он обнаружился в одном из купеческих домов на главной улице.
За тяжёлой входной дверью, которую Полина еле смогла открыть, была прихожая со столом для продажи билетов и единственного местного сувенира – магнита с белой колокольней. Появилась тётушка с шалью на плечах, хотя было лето, и повела Полину смотреть деревянные кадки, кокошники и выцветшие фотографии Кадникова. На одну из них она радостно указала, когда Полина спросила её о Ямановском. На фотографии был щупленький, низкий учитель в больших очках, а вокруг него ученики. Все улыбались.
Полина вглядывалась в старую фотографию, мысленно спрашивая учителя: «Где же ваша коллекция, Иван Леопольдович?» Но снимок был старый, нечёткий, нельзя было даже разглядеть глаза коллекционера, чтобы продолжить фантазировать. Был бы грустный взгляд, можно было бы предположить, что коллекция конфискована или уничтожена, лукавый – что он её спрятал, спокойный – она ещё у него.
Потом тётушка пригласила Полину спуститься по скрипучей лестнице в полуподвал, в запасники музея. Зажёгся жёлтый электрический свет – три лампочки, которые свешивались с потолка на проводах. Женщина подвела Полину к шкафу и сказала:
– Из дома Ямановских мебель. Посмотрите, может, что-нибудь найдёте. Зацепку!
Уходя, она приоткрыла форточку:
– Чтобы было не душно, пусть поддувает…
– Душно-бездушно… – грустно сказала Полина, когда тётушка оказалась за пределами слышимости. «Сколько затёртых до прозрачности, незаметности слов! – подумала она. – Мне бы хотелось говорить так, чтобы каждое слово было замечено, будто моя речь – это письмо, на которое не забыли приклеить марку».
Оставшись наедине со шкафом, Полина изучающе его оглядела. Затем выгребла из него: разваливающийся словарь Брокгауза-Ефрона, подборку «Отечественных записок», хрестоматийную книжку «Изогиза» о том, как собирать открытки, «Дон Кихота», Библию, стопку советских газет.
Всё в пыли. Ничего интересного. Только в одну детскую книжку было вложено несколько советских открыток с праздничными иллюстрациями Зарубина, подписанных мальчику Коле: ему желали прилежно учиться, чтобы, когда наступит светлая пора коммунизма, работать на благо Родины. Открытки Зарубина всегда пользовались большой популярностью. Выпускалось их очень много, так что они сейчас дёшевы, но всё равно стоило смотреть в каталоге – вдруг попался редкий экземпляр.
Полина часто думала о том, что у современных коллекционеров слишком меркантильное отношение к почтовым карточкам. Открытка вызывает у них радость не из-за своеобразного очарования картинки, а по той причине, что она вышла малым тиражом, на ней есть автограф знаменитого человека или она уцелела в
