Бремя государево (сборник) - Михаил Лебедев

— Где государь ваш? Где князь московский? Надо мне видеть его!..

— Вот княже великий! — указали ему воины, и он спрыгнул с лошади, приблизившись к великому князю.

На нем был просторный шелковый халат, какой носили монголы, но вместо татарской шапки на голове был надет блестящий шлем с вычеканенным крестом впереди. Лицо совсем не походило на монгольское. Это удивило всех, а в особенности великого князя.

— Кто ты? — спросил его Василий Дмитриевич, отвечая кивком головы на его почтительный поклон.

— Я бывший начальник телохранителей хана Тимура. Зовут меня князь Бартом, князь Георгий Бартом… Я убежал от Тимура… Я православным человеком был раньше… Выслушай меня, княже…

— Что ж Тимур? — перебивая, спросил великий князь и так и впился глазами в говорившего.

— Тимур вышел из пределов русских. И все воинство свое увел… Пресвятая Богородица явилась ему во сне аль наяву, может быть, и повелела из русской страны удалиться…

И князь Бартом передал подробности чудесного видения Тамерлана, о чем тот рассказывал сам в кругу своих приближенных… Василий Дмитриевич не верил своим ушам.

— Значит, уж нет Тимура? Значит, бояться нам его нечего? — спрашивал Бартома.

— Удалился он в страны полуденные, княже великий. Владычица Небесная повелела… Славьте и благодарите Ее, великую Заступницу рода христианского! А без Ее милосердия не устоять бы было Руси перед Тимуром: воинства с ним более четырехсот тысяч было!..

— О, Владычица! — воскликнул Василий Дмитриевич и, соскочив с коня, крепко обнял и расцеловал доброго вестника, крайне обрадовавшего его…

Ликование русских людей было безмерное. Приехавшие с Бартомом дети боярские из Рязани, посланные для сопровождения его, подтвердили, что Тимур действительно обратился назад и это было известно князю Олегу от его разведчиков, помимо Бартома, — и все веселились и радовались, благодаря Бога за свое спасение.

О преследовании монголов или вообще о неприязненных действиях против них не могло быть и речи. Великий князь, собирая войска, не оставлял мысли, что дело может обойтись без столкновения с грозным завоевателем, и надежда его исполнилась. Небесная Заступница и Молитвенница за род христианский спасла Русскую землю от погибели, и никто не сомневался в том, что никакие иные причины, а только веление свыше заставило Тимура отказаться от похода на Русь.

И полетели грамотки и вести во все концы земли Русской о радостном событии. «Тимур обратился вспять, гроза прошла стороною!..» Эти слова действовали на всех оживляюще, и везде, куда ни приезжали гонцы, русские люди первым долгом спешили в храмы, духовенство служило благодарственные молебствия и все от души ликовали, славя Небесную Спасительницу.

После прибытия в русский стан на Оке Бартома великий князь приказал дьякам написать две грамотки: одну митрополиту Киприану, другую — князю Владимиру Андреевичу с уведомлением о «Божьей милости» и послать их в Москву с боярскими сыновьями Сытой и Всеволожем, находившимися при его особе.

Да, все трое бывших собутыльников московского государя, Сыта, Всеволож и Белемут, состояли при Василии Дмитриевиче, но теперь они и думать не хотели о пирах хмельных.

Через несколько дней после этого великий князь окончательно убедился, что Тамерлан повернул на юг, и уехал с берегов Оки в Москву, приказав воеводам распустить собранное войско, в котором уже надобности не представлялось.

Москва встретила великого князя торжественно, и хотя он не совершил никакого подвига, все видели его готовность пожертвовать собою ради спасения земли Русской, и даже не отличавшийся нежными чувствами Василий Дмитриевич прослезился, когда молодая супруга при встрече, вопреки тогдашнему приличию, упала ему на грудь и залилась счастливыми слезами…

Все страхи и тревоги миновались. После смятения наступило успокоение. Митрополит Киприан передал великому князю о данном обещании воздвигнуть обитель на месте встречи чудотворного образа Пресвятой Богородицы, и Василий Дмитриевич с полным усердием дал слово осуществить на деле эту мысль. В непродолжительном времени на Кучковом поле уже возвышался красивый каменный храм, а затем образовался и монастырь, существующий и по настоящее время под названием Сретенского.

Что касается князя Бартома, то великий князь отнесся к нему весьма благосклонно и, приняв его к себе на службу, через два года возвел его в бояре. Для бывшего начальника телохранителей хана Тимура нашлось третье отечество, и, сжившись с Русью, он навсегда остался в ней, верно и нелицемерно служа московским государям…

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ПЕРМИ ВЕЛИКОЙ

I

Богато и привольно жил боярин, князь Федор Давыдович Пестрый, один из ближних советников московского великого князя Ивана Васильевича III. Дом у него был чаша полная. Челяди, слуг разных, холопов насчитывалось чуть ли не более сотни при его московских хоромах, выстроенных на берегу Москвы-реки, неподалеку от стен каменного города — Кремля. Семейство его было небольшое: жена, два сына да дочь, в которых он души не чаял.

— Хорошо тому на свете жить, — говаривал он под веселую руку, благодушествуя за кружкой пива в дружеской компании, — у кого, братцы мои, совесть чистая да у кого в дому мир да любовь обстоит! А у меня уж чего лучше, все как по маслу идет. Никакими пакостями я не занимался, со своей старухой да с детками как некий Авраам древний живу! Государь великий князь меня жалует…

— Любит тебя княже великий, чего говорить, — поддакивали приятели, такие же бояре, как Пестрый, но не столь сильные при великокняжеском дворе, как он. — Это хоть кто скажет. Завсегда на тебя милости государевы сыплются. Стало быть, есть за что. А семейному житию твоему всякий позавидовать может. Такое ли радостное житие, просто глядеть любо!..

— Нечего Бога гневить, взыскан я всяческими щедротами, слава и благодарение Господу! — крестился боярин, отличавшийся большою набожностью. — Чего же желать еще мне?..

— Вестимо, всего у тебя довольно, князь Федор Давыдович, — вздыхали приятели, втайне завидовавшие невозмутимому благополучию Пестрого. — Просто как у Христа за пазухой ты живешь!.. Чего же желать еще тебе?

— Н-да, живем помаленьку! — самодовольно поглаживал свою седую бороду Пестрый и в глубине души посмеивался над друзьями-боярами, которых он подзадоривал речами о своей счастливой жизни.

Но не одни только бояре завидовали этому любимцу Иоанна III. Все жители московские, не исключая купцов и суконников, не без зависти поглядывали на его пышные хоромы, изукрашенные резьбою и даже позолотою, весело поблескивавшею на солнце. Между ними зачастую можно было слышать разные речи, характеризующие личность Пестрого.

— Ишь ты, богатый какой этот боярин, — говорили одни, останавливаясь перед хоромами Пестрого, уступавшими разве только дворцам великого князя по красоте и по роскоши отделки. — Эдакие палаты заворотил! Видать, что птица не маленькая, мошною шибченько потряхивает! Да и то: на вотчинах своих он живет, а вотчины — кормление изрядное, можно добра прикопить!..

— Не вотчинами, а милостью князя великого богат боярин Федор Давыдович, — вставляли другие, более знакомые с жизнью и истинным положением при великокняжеском дворе Пестрого. — Не много таких людей, как он. Правдив паче меры этот боярин, везде правду-матку режет. Недаром про него говорят, что он самому князю великому Ивану свет Васильевичу брякнул раз, что-де ты, государь, такое-то дело рассудил неправильно, не следно ли бы было тебе споначалу совет держать со старыми боярами, ежели-де своего разума не хватает?..

— Ну, и что ж княже великий? Не прогневался?

— Вестимо ж, нет. Только промолвил с лукавой усмешкою: вот времечко-де настало — выше лба уши расти начали! Однако по-евоному сделал и даже слово ласковое к нему обратил: так завсегда режь правду-матку, князь Федор! Люблю-де правду слушать!..

— Гм! Так оно… Только отколева ему такое богачество досталося, ежели он за правду-матку стоит? Неужто от правды богатеть можно? А он, вишь, какие палаты понастроил!

— Э, милый человек, не ведаешь ты про богатства боярские! А у него уж раньше все было… дедами и прадедами накоплено. Из роду в род, значит. Оттого и правдой он живет, потому как нет ему нужды кривить душой корысти ради…

— Тоже нужды нет, сказал ты слово эдакое! — посмеивались торговые люди, почесывая руками затылки. — Это для кого как. Вестимо, Пестрый-князь такой правдолюбец, каких днем с огнем поискать надо. Про него нельзя худой сказки сказать. А уж про других бояр да приказных много худых сказок отыщется… Шибко уж крепко нас давят, просто дыхнуть не дают! Не страшатся даже грозного государя Иван свет Васильевича. А он ли уж их не наказывает!..