Люди и время - Геннадий Михайлович Черкасов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пацаны
Шёл 1955 год. Страна отстраивалась после страшной войны и разрухи. Мне было десять лет. Летом, как всегда, я поехал к отцу на море в Одессу. Отец мой работал шофёром на грузовике, но находил время встречаться со мной не только в выходные дни, но и в будни. Чаще всего время мы проводили на море. В основном на Большом фонтане 16-й станции. Отец научил меня не только уверенно держаться на воде, но и плавать стилем брасс. А самое главное — правильно дышать, то есть делать выдох в воду. Это мне спасло жизнь во время возникшей экстремальной ситуации.
Как-то пошёл на пляж один. В те годы это было нормально. В трусах, конечно, босиком и без головного убора. Пацанами того времени панама презиралась. Для того, чтобы ходить босиком по горячему песку, а тем более по гальке, нужна привычка. Подошёл к пирсу, к которому причаливали морские трамваи. Они были намного больше, чем те, которые я видел на Москве-реке. У местных была забава — прыгать с пирса. Это где-то около пяти метров. Самые отчаянные ныряли, залезая на фонари, которые стояли на нём. Высшим классом считалось прыгнуть с носа пришвартовавшегося парохода, проскочив мимо матроса, который не давал этого сделать. А тот, кто не проскакивал, получал от матроса пендаль, но не сильный. В общем, была мальчишеская такая забава. Я подождал, когда отчалит пароход, прыгнул, не разбегаясь, с пристани головой вниз. Как только выплыл, меня стали топить два пацана. Сначала руками, а, когда ушёл под воду, ногами, попадали и по голове. До настоящего времени не могу понять, как я сообразил начать медленно выпускать воздух из лёгких и пошёл ко дну. Увидев, это они уплыли. Я наблюдал за ними, так как под водой в море плавал всегда с открытыми глазами. Сделал несколько гребков, вынырнул под пирсом. Выйдя на берег, увидел, что пацаны, которые меня топили, продолжали спокойно нырять.
Я пошел домой, на дачу, где проживал, но остановился и подумал: «А что завтра? Не отцу же жаловаться!» Решил вернуться и прыгнуть с носа парохода. Дождался, когда пришвартовался очередной пароход, залез на пристань, проскочил мимо матроса, разбежался, с подскока оттолкнулся, сделал сальто и вошёл головой в воду. Замечу, я два года занимался спортивной гимнастикой. Небезуспешно. В то время это была единственная секция в нашем районе, так что переднее сальто я крутил на дорожке, в воду намного проще. Выхожу на берег, тут подходят те двое, что меня топили. Один из них говорит: «Здорово сальто скрутил. Ты где живёшь?» Показал рукой наверх: «На даче». Он спрашивает: «Ты москвич?» И, не дождавшись ответа, улыбаясь: «По говору видно».
Подошло ещё несколько пацанов. Все по возрасту старше меня, мы познакомились. Имя помню только старшего — Владимир. Ему было четырнадцать лет, а на правой руке отсутствовали два пальца — отголосок войны. Все они были детдомовцами. Каждый день приходили на пляж, купались, играли в футбол, ныряли, а вечером всей толпой ходили в кино в санатории или дома отдыха, конечно, бесплатно — через забор. Так и подружились. Я ещё года четыре приезжал в Одессу летом.
Как-то вечером мы с отцом и его друзьями пошли в ресторан. Навстречу Володя. Шёл 1958 год, ему было уже семнадцать лет. Очень прилично одет, в белой рубашке и американских джинсах. Для ребят из Одессы того времени это был обычный прикид. Он почтительно поздоровался с моим отцом и со мной, удивлённо меня спросив: «Это что, твой отец?» Я ответил утвердительно. «А что же ты тогда на пирсе не сказал?» Отец, обратившись, к нам: «Вы знакомы?» Мы сказали, что уже три года. О том, как познакомились, промолчали. Мы пошли дальше. Отец: «Детдомовец. Толковый парень. Восемь классов у него есть. Надо устроить его в ШМО — школу морского обучения». Отца я так и не спросил, что связывало его с ребятами из детдома, но в мореходку его отец устроил.
Контора
Эту историю рассказал мне мой товарищ, которого уже нет в живых.
«В двенадцать лет от роду я остался сиротой. Отец рано ушёл из жизни от ран, полученных на войне, мать вскоре последовала за ним. Воспитывала меня бабушка — детский врач по профессии. Жил я в ближнем Подмосковье. Учился хорошо, проблем не было, занимался спортом в двух секциях сразу — самбо и бокса. Выполнял разряды по этим видам спорта. Окончив школу, поступил в Московский госуниверситет на истфак, но взял после первого семестра академический отпуск — не хотел сидеть на шее у своей бабушки. Служил в ВМФ на Северном флоте. Спорт помогал в службе. Выступал на соревнованиях по боксу, многоборью, гребле. Через год службы меня приняли кандидатом в члены компартии. В ВМФ тогда служили три года. Демобилизовавшись, доучивался на вечернем отделении. Мой тренер помог устроиться инструктором по спорту, а через год я поступил в школу тренеров, через два её закончил. Жить стало легче. Заработок был хорошим. Всегда помогал бабушке. В двадцать семь лет получил высшее образование — окончил МГУ.
А теперь о том, как я оказался в конторе. Видимо, мной заинтересовались ещё во время службы в ВМФ. Две беседы со мной провёл особист, как мне тогда показалось, ни о чём, как в песне Владимира Высоцкого: «Но особист Суэтин, неутомимый наш, ещё тогда приметил и взял на карандаш». Как-то с другом пошли в ресторан — мы когда-то учились в одном классе. Он после школы поступил на филологический, окончив его, работал в школе, писал диссертацию. Ну, в общем, ботаник. Нашли стол. Там уже сидело два человека. Мы поздоровались и начали трапезу, не обращая внимания на них. Друг был из очень бедной еврейской семьи, хотя и мы с бабушкой жили «не очень весело». Я часто бывал у них дома, и видел их быт
