Ангельское личико - Лили Феррари

— Эта шлюха, — продолжил он, — призналась, что Лино преследовал ее и Сильвию, когда они в тот вечер ушли из клуба. Она сказала, что он неожиданно подбежал, ударил Сильвию ножом и скрылся.

— Прекрасно, — заметил Томмазо. — Теперь мы можем поужинать?

Марионетта внимательно присмотрелась к брату.

— И где же это произошло? Там, где нашли тело Сильвии, на аллее у Руперт-стрит?

Антонио кивнул. Голос Марионетты стал спокойным.

— Ты вынудил ее изменить показания, так? Ту самую девушку. Ту, которая была там, когда тело увозили. Ты заставил ее изменить показания?!

Тони промолчал. Томмазо ничего не понимал.

— Какая девушка? Какие показания?!

Марионетта не сводила с брата глаз.

— Там была девушка… когда Сильвию убили, — объяснила она отцу. — Она настойчиво повторяла, что убийца — Уолли. Уолли Уоллас.

— Кто такой Уолли Уоллас? — устало спросил Томмазо. День выдался тяжелым. — Я не поспеваю за вами, не знаю, о ком вы говорите. Кто-то из клуба, Нетта? Так?

Она отрицательно покачала головой и неожиданно повернулась к отцу.

— Нет, папа. Он работает на Моруцци. На Барти Моруцци… — Последние слова она произнесла с нажимом. — Да, на Барти Моруцци, твоего дражайшего друга!

Тони с печальным лицом сгорбился за столом.

— Брось это, Нетта, ладно? Держись подальше. Не твое это дело.

Марионетта снова обернулась к брату.

— Трус, — отрезала она. — Codardo! Все мужчины в этой семье обманщики и трусы! Ты поступил в полицейские, поскольку утверждал, что хочешь делать жизнь людей лучше, но не прошло и пяти минут, как ты стал таким же продажным, как и все остальные! Сколько это стоит, Тони? Сколько платят Моруцци тебе и таким, как ты? — Она ненадолго замолчала, не находя слов. Затем швырнула ложку на стол, та со звоном ударилась о стеклянную вазу с фруктами. — Я ненавижу и презираю тебя, Тони, и никогда больше не буду с тобой разговаривать!

Идти Марионетте было некуда. Спала она в гостиной, так что была лишена даже возможности вылететь из комнаты и хлопнуть дверью. Она стояла, дрожа и сдерживая желание наброситься на брата с кулаками. Затем повернулась и направилась в единственную комнату, куда, она знала, за ней не пойдут, — в темную спальню деда.

Девушка вошла, закрыла дверь и постояла, чтобы немного успокоиться. Дедушка, наверное, спит, и отец не станет заходить сюда и уговаривать ее не нервничать и продолжать готовить ужин. Она немного постоит, пока сердце не перестанет бешено колотиться, потом с достоинством вернется и закончит готовку. Она подаст им ужин, как подобает примерной дочери в итальянской семье, но разговаривать с ними не будет, ни в коем случае, что бы они ни делали, ни с братом, ни с отцом…

— Нетта…

Девушка вздрогнула и подняла голову. Дед не спал. Ну, конечно, разве можно спать, когда вокруг все орут? Он жестом подзывал ее к кровати. Она подошла.

— La lampada,[31] зажги свет…

Марионетта щелкнула выключателем настольной лампы. Осветилось серое потное лицо старика, выделяющееся на белой подушке. Она со страхом поняла, что состояние деда ухудшилось.

— Дедушка, — прошептала девушка, села на стул рядом с кроватью и взяла его за руку. Рука была холодной, и, когда он сжал ее ладонь, холод его плоти напомнил ей о близкой смерти. — Прости, — попросила она, досадуя на саму себя, — прости, дедушка, что я такая эгоистка… Я не хотела разбудить тебя.

Он покачал головой, и, казалось, что это движение вызвало сильную боль.

— Я не спал, Нетта. Я слышал, что ты там говорила.

— Дедушка, мне очень жаль…

— Нет, — прохрипел он. — Слушай, я должен тебе кое-что рассказать. Я должен… — Она попыталась успокоить его, уговорить лежать спокойно, но он лишь упрямо мотал головой. — Ты должна позволить мне рассказать, Нетта. Это важно. Это поможет тебе многое понять, понять твоего отца и брата и, возможно, не презирать их столь сильно…

Она сжала губы.

— Они трусы, дедушка. Оба. Тут уж ничего не изменить.

Старик вздохнул, вздох перешел в кашель, поднимающийся из груди и рвущий горло.

— Я хочу тебе сказать, — выдохнул он, — насчет Сицилии. О твоей бабушке Джульетте и обо мне.

Марионетта пыталась уговорить его, успокоить, тихонько поглаживая руку.

— Я все знаю, дедушка. Мне мама рассказала. — «Перед самой смертью, совсем, как ты», — едва не произнесла она, но вовремя прикусила губу. Может, так все и есть, однако нельзя напоминать больному о близкой кончине. — Тебе нечего добавить, дедушка. Поспи.

Он снова покачал головой, нахмурив брови.

— Ты слушай, — почти прошептал Франко, — ты только слушай.

Она кивнула, решив, что лучше не спорить.

— Я в молодости был боевой, — начал дед свой рассказ. — На Сицилии. Я организовывал стачки против землевладельцев…

— Мама мне рассказывала… — Марионетта вспомнила слова матери по поводу fasci, социалистической крестьянской организации.

Он улыбнулся, гордясь воспоминаниями.

— В своей деревне я был вожаком.

Она наклонилась и ласково погладила дедушку по голове. Он выглядел таким хрупким. Трудно себе представить, что этот больной старик был когда-то крутым парнем и что седые волосы, прилипшие к потному лбу, были в свое время черными кудрями, обрамляющими сильное лицо крестьянина, такое, как на фотографии на комоде.

— Я знаю все о твоем соперничестве со старым Моруцци, дедушка. Мама рассказала. Потому и отдала мне куклу.

Он нетерпеливо махнул рукой, неожиданно проявив свой прежний раздражительный характер.

— Не обращайся со мной, как с идиотом, внучка! Я еще не выжил из ума. Разумеется, ты знаешь историю про куклу, я не собираюсь повторять тебе все эти старые байки…

— Извини, — поспешила сказать Марионетта, чтобы успокоить его.

Дед приподнялся в постели, опершись на локоть, и тяжело, с присвистом, дышал, глядя на нее. Он немного успокоился.

— Вепе[32]. Начну сначала. Это было в тысяча восемьсот девяносто четвертом году… — пробормотал Франко. — Я руководил fasci, местной группой крестьян. Организовал забастовку против землевладельцев. Мы требовали, чтобы latifundia была поделена между крестьянами… — Неожиданно он внимательно посмотрел на внучку. — Ты понимаешь, что такое latifundia?

— Думаю, что да. Большое земельное угодье, правильно? Вроде… ранчо в Америке.

Он мрачно взглянул на нее.

— Больше напоминает прерию. Огромные участки пахотной земли, полностью принадлежащие негодяям, в том числе и Моруцци.