Лик избавителя - Наталия Ломовская

Ему пришлось применить свой собственный фокус, специфический прием, по странному совпадению походивший на старинный прием флирта. Иногда он задумывался над этим сходством – неужели некогда женщины владели этой тайной и нарочно придумали незамысловатую игру глаз? В угол – на нос – на предмет. Давалось не всем, только избранным.

В угол – на нос – на предмет.

Теперь он отчетливо видел человека, держащего мальчика.

Вот только человек ли это?

Он давно решил для себя этот вопрос в положительном смысле. И не потому, что у него были какие-то резоны. Просто не хотелось сойти с ума.

Итак, человек. Существо.

Как и все подобные существа, он выглядел неопрятным и неухоженным. Это всегда неприятно поражало Вагаева. Тимур полагал, что они просто-напросто не любят свою телесную оболочку – как вот иной раз нелюбимое платье рвется и мнется сильнее других, на него капает соус, брызги из-под машин, на нем остаются подпалины от утюга. А быть может, обладая способностью в любой момент стать невидимыми, они не придавали большого значения внешности?

– Поставь ребенка, – сказал Вагаев негромко и повелительно-спокойно. Кинологи рекомендуют говорить таким тоном с крупными собаками. Но его нелегко соблюсти, если стоишь перед противником в одних трусах.

Мужчина вздрогнул и вдруг ощерился, как крыса. Он был еще очень молод – не более двадцати трех-двадцати пяти лет, но зубы у него были уже испорченные. Еще одна отличительная черта их породы – они терпеть не могут посещать врачей и делают это как можно реже, разве что их госпитализируют в бессознательном состоянии или принудительно…

Но этот пациент пришел к нему вполне добровольно. И пришел вовсе не затем, чтобы лечиться. Похоже, он сам собирался лечить доктору Вагаеву мозги.

– Так вот ты какой, горный олень, – насмешливо процедил невидимка. – А я-то, дурак, не верил, думал, болтают… Как, доктор, будем говорить по-хорошему или по-плохому?

– Ты уже сделал выбор, – ответил Вагаев. – Если бы ты хотел говорить по-хорошему, то пришел бы не сюда, а ко мне домой и оставил бы в покое ребенка…

– Да ладно, – демонстративно надулся ночной гость. – Забери этого щенка, а то он мне уже ботинки обдул…

Его ботинки были жирно облеплены глиной, и, по мнению Вагаева, им уже вряд ли что-то могло повредить. Тимур перехватил мальчика и уложил его на кровать. Ребенок похныкал еще, но глаза его уже слипались. Потянул в рот большой палец, почмокал. Плохая привычка. Заснул.

– Так что тебе нужно?

– Чтобы ты оставил нас в покое. Не мешал нам. Не появлялся там, где появляемся мы.

– Вот как? Завидев одного из ваших, я должен бежать куда глаза глядят? Не проще, в таком случае, было бы меня убить? – вежливо осведомился Вагаев. Тоном человека, которому не терпится оказать услугу своему ближнему.

– О, если бы я решал эти вопросы! – так же любезно вскричал пришелец. – Но, к сожалению, я не располагаю полномочиями… Так что не передергивай, доктор. Просто не появляйся там, где мы питаемся, и все будет хорошо. Ты нас немного достал. Подыщи себе другую работенку, с твоими дарованиями это будет несложно. Хочешь, мы тебя спротежируем? У нас и возможности, и связи найдутся.

– Покорно благодарю. Как-нибудь обойдусь без вашей помощи.

– Это как угодно. А лучше всего для тебя было бы нас не видеть. Не качай головой. Даже я знаю, что это возможно. Стоит только захотеть. Живи, как все, доктор, и твоим близким ничего не будет угрожать. Сегодня я пришел к тебе, а завтра могу навестить твою бабенку и ее отпрыска, когда ты будешь спокойно дрыхнуть дома… Ты этого хочешь?

– Скотина, – тоскливо процедил Вагаев, отводя взгляд в сторону. Очертания его ночного гостя тут же стали расплываться. Воздух вокруг него дрожал и струился, как бывает в очень жаркие дни.

– Не ругайся, доктор. Тебе не идет. Допустим, бабенку ты себе новую сыщешь, ведь эта после моего визита будет уже непригодна… А как же твои мама и папа? Уважаемые старики! Прекрасные люди! Эта потеря…

– Уходи. Я согласен на все ваши условия.

Вагаев не стал смотреть, как ночной гость уходит. Договор уже вступил в силу. В свою очередь, пришелец тоже проявил своеобразное благородство, демонстративно хлопнув дверью.

Выпущенная с балкона Нина кинулась к ребенку. Она дрожала от холода. К тому же ее одолела нервная икота. Кричать на Вагаева Нина не посмела, только глядела с упреком и ужасом и гладила, чуть прикасаясь, сына по худенькой спине. Мальчик вздыхал во сне. Вагаев пошел на кухню, нашел в холодильнике пакет молока. Согрел молоко в ковшике, перелил в чашку, добавил немного желтого засахаренного меда. Помешивая, вернулся в комнату.

– На вот, выпей. Тебе бы коньяку сейчас. Слушай, у тебя спирт есть?

Нина помотала головой, не отрывая губ от края чашки.

– А еще медсестра…

– У мамы есть, – шепотом сказала Нина. – А что с мамой, а?

– Вопрос законный, – согласился Вагаев. – Ты сиди. Я пойду сам посмотрю.

Пришлось все же одеться на всякий случай. Не стоит вваливаться в квартиру к пожилой леди, матери близкой тебе женщины, в неглиже. Тем более если… Нет, нет, самое плохое, что могло случиться, – сильный испуг.

Но даже этого не произошло. Матушка Нины крепко спала, богатырски похрапывая. Значит, Нина с возрастом тоже будет храпеть. Боже упаси. Вагаев взял в серванте бутылку водки, вернулся к Нине. Та уже не дрожала, но смотрела на него, явно ожидая объяснений. Он свернул голову бутылке и сделал глоток прямо из горлышка. Водка была теплая, противная. Нина сказала:

– Я сейчас принесу рюмку. И закусить.

Тогда он понял, что с ней все будет в порядке, и кивнул. Она побежала на кухню, Вагаев пошел за ней. Нина сунула бутылку в морозильник, быстро соорудила какие-то маленькие, но весьма аппетитные бутербродики, поставила на стол рюмки. Сели вместе. Нина почти не пила, только окунала в рюмку губы и морщилась, а он позволил себе расслабиться…

– Ты мне ничего не хочешь сказать?

– Не хочу.

– Этот человек… Эти люди… Они еще придут?

– Нет. Думаю, что нет. Я согласился с их требованиями. Они не будут больше тебе докучать.

– Скажи, Тимур… Это – мафия?

Он взглянул на нее поверх рюмки. Голос у Нины подрагивал, но глаза спокойные, нити бледно-голубые. Значит, она уверена, что он сможет защитить ее и ее ребенка. Это хорошо.

– Я к тому говорю, что слышала – многие хирурги связаны с мафией. Я работала в третьей городской, и к нам тогда ночью привезли раненого. Огнестрельное ранение. О таких случаях врач обязан докладывать в милицию. Но они говорили с врачом, и он никуда не доложил, а мы все, конечно, тоже молчали, потому что страшно ведь…

Под его взглядом она замолчала.

– Нина, иди спать. Я еще немного посижу… Выпью…

У нее брови встали домиком.

– Тебе же завтра на работу?

Она привыкла к тому, что он всегда в седле, что он соблюдает режим, не позволяет себе выпить больше одной рюмки, не отключает служебного телефона… Но ведь он только что принял решение уйти с работы, разве нет? Значит, можно выпить, даже напиться. Только совсем не хочется, вот странность-то! Выпитая водка плескалась где-то на уровне глаз. Глаза жгло и щипало.

Нина все же ушла спать, а Вагаев остался на кухне. Свет он погасил, темнота навалилась на него, как душное меховое покрывало. Вместе с тьмой пришел стыд. Как он мог сдаться так быстро? Почему не сделал попытки вступить в единоборство с непрошеным гостем? Почему, на худой конец, не торговался?

Увы. Это только в кино герой умудряется разом мир спасти и уберечь от опасности своих близких. В жизни же мир, нуждающийся в спасении, выглядит слишком абстрактным, а близкие – вот они. Теплые, заспанные, испуганные. А потом – родители! Они-то как?

…Отец отказался переезжать в Петербург, хотя всегда любил этот город. Там он учился, там встретил свою будущую жену. Русская девушка пленила пылкого осетина. У нее был тихий голос, но яркий румянец. Он женился на ней и никогда не пожалел об этом. В Петербурге родился и вырос его сын. Разумеется, они всей семьей ездили навещать родственников, потом Тимура каждый год отвозили в Осетию на каникулы. За три месяца он загорал до черноты и забывал русский язык. Мать пугалась, когда видела его в конце лета: «Как я тебя в школу поведу?»

Отец переезжал с объекта на объект. Строил и в Ленинграде, и в области, и в Москве. Но всегда мечтал построить себе дом в Осетии. И мечта его сбылась, правда, не совсем так, как он хотел. Отец все же вернулся на родину, в маленькую гордую республику. Это случилось после того, как его младший, любимый брат погиб. Тимур помнил дядю Ибрагима. Он хорошо рисовал и умел лепить из пластилина коней и людей, танцующих девушек, сражающихся воинов. Он мог бы стать художником, но стал водителем автобуса. Однажды возле грузинского села Ередви его автобус остановили бандиты – ах да, в прессе их уклончиво и неуклюже называют «вооруженным бандформированием». Женщин и детей, после долгих препирательств, они отпустили, а двенадцать мужчин, в том числе и дядю Ибрагима, забрали с собой. Бессмысленность и жестокость их действий была непостижима.