Мир в подарок. (Тетралогия) - Оксана Демченко

– Он все равно говорит только «да» и «нет», – вздохнула Митэ горестно, с восторгом включаясь в забаву и пиная «братца» в бок. Увернулся и ловко спровадил мелкую через борт, вроде бы случайно. Та фыркнула, ничуть не обидевшись, мигом забралась снова в повозку: – Ну вот, когда совсем молчит, еще хуже. Сами видите.

– Понятно, убедила. У чистокровных арагов почти не растут усы и бороды, порода такая, – пояснил умный старостин сын. – У них есть, само собой, даже легенда отдельная, чтобы странности объяснить. Ну, как водится, спустился с неба к их первой женщине первый мужчина, и он был такой вот, безбородый и безусый. И с тех пор араги, кроме прочего, живут подольше, чем другие. Бред, конечно. Но вот этот будет выглядеть неизменно так, как теперь, лет до пятидесяти, а то и дольше. Пока в степи текли реки, почитай, все араги бодро перешагивали столетие, так наш травник утверждает. Они очень живучие, хоть и немногочисленные. Брусы совсем вымирают, а эти приспосабливаются. Упорные.

– Ничего себе! – выдохнула я. – А у того предка глаза были темные с серебряными нитями?

– Я его вообще не видел, имей совесть, – возмутился Тамил.

– А я, возможно, видела, – задумчиво пробормотала я. – Или его родича.

– Приедем в Агрис, сходи к лекарю, – посоветовал он со смешком.

– Вот расскажу Риану про ваше сельцо, и ты увидишь, – обиженно откликнулась я. – Он айри. Тебе это что–то говорит? Знакомая порода?

– Нет, – признался он чуть расстроенно. – Главное, чтобы на княжну не работал, тогда милости просим.

– Ручаюсь!

Он серьезно кивнул. Наири вновь принялся усердно искать облака в прозрачной предвечерней синеве, я устроилась на дне повозки, незаметно для себя задремала, убаюканная нашим тихим ходом. И спала, пока спустившееся солнышко не пристроилось шаловливо пробивать рыжим лучом ресницы, словно приглашая поиграть. Араг по–прежнему смотрел в небо. Мне совсем не понравились его глаза – сухие, с лихорадочным блеском. Митэ тихо сопела, устроив голову на «братовой» руке. Заботливый Тамил соломинкой гонял от девчонки мух. Я привстала, глянула на пару впереди и тихо рухнула в ковры, сраженная зрелищем. Дела–а…

Мирах по–прежнему придерживал давно успокоившегося гнедого и что–то негромко говорил. Слов я не разбирала. А Карис… Она шла рядом, крепко вцепившись левой рукой в его пояс и то и дело оборачиваясь, чтобы заглянуть рассказчику в лицо. Иногда улыбалась коротко, неуверенно, или поправляла рыжему ворот рубахи. А он на пальце крутил прядь ее волос.

Я проморгалась и вопросительно посмотрела снизу вверх на старшего из братьев. Тот развел руками, довольно ухмыляясь. А что тут скажешь? Потом с хрустом потянулся и окликнул Мираха:

– Меньшой, таким ходом мы все одно никуда сегодня не добредем. Вороти коней к озеркам, поедим вечерком горячего. Рыбы наловишь?

– Легко, – пробасил Мирах и, обернувшись к своей, уже наверняка, невесте, добавил деловито: – Ты коней во–он туда веди. Левее холма откроется лощинка неприметная, двухсот шагов не будет до старого кострища. А я скоренько, только воду вскипятите, с рыбкой буду. Места знатные, озеро большое рядом, может, угря привезу.

Забрал с повозки свой мешок, вскочил на кобылку и запылил в сторону недальних курчавых орешников. Митэ сладко и звучно зевнула, щелкнув зубами. Удивленно тронула передний, утром еще щербатый, глянула на меня и довольно погрозила пальцем: мол, знаю, чья работа. Лощинка открылась действительно неожиданно, а в ней – рощица старинных узловатых ив, окаймляющих тихий берег. Наири без слов стек с борта и пошел рядом. Тамил порылся на дощатом дне под сеном и выудил топорик. Кинул арагу, указав на могучий сухой ствол, наполовину искрошенный прежними ночевщиками.

– Ты, парень, дровами займись. Тин, бери мою… хм–м, невестку, распрягай коней и веди поить–купать. А мы с… – он опять хмыкнул, – с племянницей, получается, да, шатер малый тут поставим, для вас, девок.

Солнце заспешило к закату, румяня тихую теплую воду. Мы только–только выкупали коней, когда к разгорающемуся огню подъехал рыбак, гордо тряхнув еще живым, вьющимся черным угрем в два с лишним аршина длиной. Митэ от неожиданности взвизгнула, но тут же рассмеялась звонко и азартно. Охотно отзывавшаяся на «клеща» девочка получила в свое распоряжение удивительную змею и вдвоем с «папой» – она уже всерьез пробовала его так звать, деловито присматриваясь к реакции Карис, – отправилась чистить и потрошить диковину.

– Карис, почему ты на нее смотришь, словно спасти уже не можешь? Вы обе будете жить свободно, в замечательно добром и тихом месте.

– Я всегда мечтала ее увидеть, как младенцем тогда отняли. Одна бедняжка выросла, и ведь такая славная, веселая, смелая. Людям верит, – она улыбнулась, но губы кривились жалко, как от боли, по ресницам одна за другой покатились слезы, она совсем тихо быстро зашептала: – Митэ одиннадцать лет. На меня еще в караване рабском, что в Карн шел, белый ошейник надели. Ее отец ведь окаянный, степь предавший илла. Всем говорил, проверяет, есть ли у меня дар, а это, мол, требует времени, особый случай. Полгода с собой таскал, танцевать заставлял, а у меня ноги отнимались. Насмотрелась всего, потом уже и страшно не было. Как забирают одаренных, издеваются, клеймят. И как их пьют, до смерти высушивая душу, да выбрасывают. Руки на себя наложить хотела, едва о ребенке от этого зверя узнала. Потом ее увидела первый раз, такую кроху славную, радость мою единственную, и стыдно мне стало за прошлые мысли. Никому не рассказывала, и в селе не скажу, тотчас выгонят, а ее вовсе забьют. Так часто бывает, сама видела. Нам с ней в лесу только и жить, от людей подальше.

– Вот еще глупости! Ей друзья нужны, семья нормальная, сестры, братики. В девочке ничего злого нет, я–то чую, – почти сердито отрезала я, – и в Агрисе детей не забивают. Скорее она всех изведет своим упрямым непоседливым характером. Знай, у Митэ большой талант, она будет травницей и лекаркой, если даже дар не проснется.

– Дар? Может, и так, она не в меня, сильная, – вскинулась Карис, явно гордясь дочерью, и снова сжалась. – Я даже с ней не могу решиться поговорить о прошлом. Как подумаю, что ее в корчме… Сама года два проданная жила неподалеку, в «Пенной кружке». Может, Най говорил, таких, как мы, «ночными грелками» зовут. Кем я была, что с ней сделали, Мираху надо все сказать про нас обеих. Какая свадьба, пусть хоть служанкой берет, хоть «грелкой», все одно потом–то одумается, да и добрые люди найдутся, еще много всякого подскажут. И как сын о нас уважаемому старосте скажет? А соседи? Он славный, но…

– Он все поймет. И Мирах твой, и папа его, они удивительные, они тебя больше никому не позволят обижать, никогда, – я тихонько гладила ее по волосам, успокаивая больше своим даром, чем словами. – Ты поговори с женихом, не копи в себе. И еще. Твою строптивую дочь лупили, хотя араг и заступался как мог. За лохмы нечесаные таскали, кормили через раз. Но продать на ночь пробовали в тот день впервые. Бугаю, которого она покусала и, спасибо Наири, от него сбежала. Дело ограничилось разбитой коленкой и щербатым зубом. Уже, кстати, исправленным.

– Правда?

– Ты знаешь мои способности, ошибаться я не могу. Но с Мирахом прямо сегодня поговори. Только не проси прощения, не плачь и от свадьбы по глупым поводам не отказывайся, – я деловито умыла ее, чуть встряхнула. Впустить в эту душу хоть немного света и надежды оказалось труднее, чем вернуть молодость телу. Меня буквально шатало. – Ему жена нужна, а не рабыня, изволь уважать будущего мужа и ценить его отношение к вам обеим. Да хоть себе признайся, младший медведь тебе очень нравится, ведь вижу!

– Да, – синеглазая смущенно пожала плечами, – Я его еще тогда в толпе заметила, когда на площади танцевала. Глаза у него не жадные.

– Ну и думай себе о хорошем. Он, бедняга, тебя расстроить или огорчить каждую минуту боится. Княгинюшкой зовет. Я знаю, для него танцевать, – это совсем особый случай. Ты ведь соскучилась по музыке.

Она вытерла слезы и еще раз пристально посмотрела на меня, в упор. Потом робко улыбнулась. С купанием кобылы, потрясенной нашим усердием, мы закончили уже в глубоких сумерках, когда туман липким киселем размазался по озеру, полностью скрыв воду.

Костер прогорел, копченый угорь был съеден подчистую за считанные минуты. Готовил Мирах, деловито посвящая в секреты притихшую внимательную девочку. Старший только усмехался, наблюдая суету заботливого брата, выбирающего для Карис и «клеща» лучшие куски, кутающего обеих в теплый плащ. А после ужина сразу залег спать, оставив посуду на «молодых». Араг свалил за сушняком, из глуховатого тумана слышался частый треск. Наверное, ему было странно и даже неосознанно обидно, что у мелкой теперь так много надежных защитников. Выходит, он и не нужен больше. Ничего, помашет топориком – развеется, дров впрок наготовит. Его заботами и так на две ночи уже припасено.