Сиротка для дракона. Боевой факультет (СИ) - Шнейдер Наталья Емелюшка

Родерик рассмеялся, а я ойкнула, поняв, как это прозвучало.

— В смысле, и так понятно было, чья возьмет.

Хотя Карл, на мой неискушенный взгляд, тоже был хорош. Может, он и правда не слишком умен, но натаскивают на боевом здорово. Неужели я тоже когда-нибудь так смогу?

Родерик снова рассмеялся.

— Так и быть, поверю. Но я все еще жду ответа насчет вечера.

— Разве тебе не нужно торопиться на занятия? — неловко попыталась я сменить тему.

— Успею, — отмахнулся он. — Времени еще полно, чтобы проводить тебя и метнуться в мужское общежитие.

В самом деле, на дорожках университетского парка пока было совсем немного студентов. То ли еще не проснулись толком, то ли уже завтракали.

— Если и не успею, ничего страшного. Первые два года учебы ты работаешь на репутацию, потом она работает на тебя, — продолжал Родерик.

— Не хочу добавлять тебе неприятностей. Ты и так сегодня из-за меня ночевал невесть где.

— Что за намеки? — делано возмутился он.

Щеки зарделись. Да уж, прозвучало в самом деле двусмысленно.

— Я хотела сказать, что в общежитие тебя не пустили, и…

— Эту ночь я, как паинька, провел в собственной постели. Один.

— Да хоть с десятком одалисок, это не мое дело! — огрызнулась я. Как у него получается раз за разом вгонять меня в краску?

— Зачем бы мне в постели понадобился десяток служанок? — не унимался Родерик. — Что бы я с ними делал?

— А то сам не знаешь! Еще скажи, что не справился бы. «И была в нем сила десяти мужей, ибо чист был он сердцем», — процитировала я старинную балладу. Сдается мне, автор имел в виду немного не то, но язык мой в который раз опережал разум.

Родерик расхохотался.

— Нори, одалиска — это просто прислуга на женской половине дома, а не наложница. Не стоит верить всему, что пишут путешественники. И в любом случае, десять… — Он хмыкнул. — Замнем для ясности. Сегодня я ночевал в общежитии…

— Ты не мог туда успеть до того, как закрыли дверь!

— Но успел. И успею на занятие, даже если придется снова утащить тебя в какой-нибудь глухой переулок, чтобы добиться ответа. Почему-то в таких местах ты становишься куда сговорчивей.

— Попробуй только!

— И пробовать не стану. Просто…

Он вдруг подхватил меня за талию и прежде, чем я успела опомниться, шагнул в сторону, увлекая меня за густой ряд кустов. Запустил пальцы в волосы на затылке, заставляя запрокинуть голову, и поцеловал — нежно, но настойчиво, и под этими нежными касаниями мои губы раскрылись навстречу, его язык вторгся ко мне в рот, а я позволила поцелую длиться дольше, чем казалось разумным. И только когда Родерик отстранился, я поняла, что не дышала все это время.

— Очень доходчивое «да», — шепнул он, и тепло его дыхания скользнуло по моему лицу. — Такое же доходчивое, как «нет» — палкой по хребту.

Я обнаружила, что прижимаюсь к нему всем телом, обнимая за шею, а трость валяется на земле у наших ног, и тут же забыла об этом, встретившись взглядом с Родериком. Вертикальный зрачок в золотых глазах укорачивался, превращаясь в обычный, круглый, а следом исчезло и золото.

Я схожу с ума?

Родерик

Он сходил с ума. Ничем другим Родерик не мог это объяснить.

Потеряв своего дракона, несколько лет он надеялся. Надеялся вернуть Сайфера. Надеялся на чудо. Потом перестал. Смирился, ведь, в конце концов, жизнь продолжалась и без дракона, и она стоила того, чтобы жить, даже если чуда не случится никогда.

Жить, чтобы однажды обнаружить, что душа его так и не смогла смириться и теперь подкидывает видения. Сначала — в том переулке, где Нори вдруг оказалась слишком близко. Разом обострились все чувства, как это было восемь лет назад, когда он призвал дракона. Серый камень стены вдруг заиграл десятками полутонов, носа коснулся аромат вербены — свежий и чистый запах магии Нори, а следом пришли чувства. Растерянность и… страх?

Она боялась — его?

Едва Родерик подумал об этом, все исчезло. Стена снова стала серой, исчез тонкий аромат вербены, а на лице Нори невозможно было прочитать ничего, кроме вызова. Если бы он сам не чуял ее страх миг назад, ни за что бы не поверил, что она напугана, а не готовится дать отпор.

Чуял или придумал?

Он бродил с ней по городу, развлекал разговорами — впрочем, с ней в самом деле было легко и весело — и вслушивался, вглядывался. Не станет ли слишком острым слух, не расцветится ли мир новыми оттенками. Но все оставалось обычным, разве что шепот нищенки явно не предназначался для его ушей. Но могло быть и так, что порыв ветра донес слова, которые Родерик не должен был услышать.

Он разозлился тогда. Во-первых, за кого они его принимают — ради мимолетного удовольствия ломать девчонке жизнь? Тем более когда в столице хватает доступных женщин: красивых, утонченных, умеющих развлечь мужчину не только в постели.

Во-вторых, нашлось, понимаешь, сокровище: пару часов погуляли, а надумала-то о себе! Да, Родерика тянуло к ней так отчаянно, словно он снова стал мальчишкой, для которого каждое новое увлечение — неземная любовь всей жизни… на месяц, пока не появится новая, столь же неземная. Но если подумать не тем местом, что поднимало голову, стоило Нори оказаться слишком близко или случайно коснуться его руки… Схлынет первое очарование, и что останется? Простолюдинка, умненькая, но плохо образованная. Безумно обаятельная в своей непосредственности; но Родерик прекрасно понимал, что обратная сторона этой непосредственности — отсутствие манер, которое не раз и не два поставит в неловкое положение и ее саму, и его, если он окажется рядом. Да, хорошенькая; если не обращать внимания на мешковатый наряд, даже красивая, и, мало того, было в ней какое-то очарование, не позволявшее отвернуться и забыть; но мало ли красивых девушке в столице. Тем более что ему-то еще ни одна не отказала.

Проводить до ворот, как обещал, проститься и выбросить из головы.

Вот только до университета оставалась еще пара кварталов, а он понимал, что ни проститься, ни выбросить из головы не получится. Почему? Да кто его знает, почему женщина оставляет след в сердце мужчины, каким бы коротким ни было знакомство.

Пусть этот ежик, готовый чуть что ощетиниться колючками, бежит от него — далеко не убежит. И дело было вовсе не в том, что ему примерещилось тогда в переулке или сейчас.

Целоваться девочка не умела совершенно, но когда ее мягкие губы доверчиво раскрылись навстречу, когда ее руки обвили ее шею и вся она, трепеща, прижалась к нему, аромат вербены разлился в воздухе, и Родерика вдруг затопила волна эмоций. Чего только не было в ней — растерянность, радость, надежда. Желание — робкое, почти невинное. Он захлебывался, задыхался в вихре чужих чувств. Забыв, что этот поцелуй должен стать просто одним из множества мимолетных поцелуев, не в силах был оторваться от ее губ, разучившись на время дышать.

А когда все же оторвался глотнуть воздуха, наваждение исчезло.

Нори отшатнулась от него, и во взгляде ее были лишь изумление и растерянность.

Ему снова померещилось.

Или он все же начал сходить с ума, так и не приняв потерю своего дракона. И если зачатки безумия подбираются к нему только рядом с этой девчонкой, решение напрашивалось очевидное.

Но вместо того, чтобы последовать доводам разума, Родерик снова склонился к ее губам.

22

Лианор

Этот поцелуй совсем не походил на первый — требовательный, жадный, словно Родерик хотел взять что-то, принадлежавшее ему по праву. Испугавшись этого напора, я толкнула его в грудь, отчетливо понимая, что не смогу с ним справиться. Но Родерик отстранился тут же — и я едва не застонала от разочарования. Губы словно кололо невидимыми иголочками, внизу живота разливалось тепло и странная, непривычная тяжесть.

— Пойдем, а то ты опоздаешь, — Родерик улыбался, но во взгляде его мне почудилось разочарование. Словно он ждал чего-то и не получил этого.