Один лишний труп - Эллис Питерс

Глава восьмая

В понедельник перед рассветом королевские военачальники разослали небольшие патрули, чтобы перекрыть все дороги из Шрусбери, тогда как другие отряды вступили в город и приготовились методично прочесать каждую улицу и каждый дом. Среди горожан ходили слухи, что за этим повальным обыском кроется нечто большее, нежели просто набор провианта и лошадей, хотя никто не сомневался в том, что, выполняя приказ, королевские вояки не упустят ни одного завалящего зернышка и ни одной захудалой клячи.

— Все указывает на то, что девушка скрывается где-то неподалеку, — настаивал Прескот. Он явился к королю с докладом после того, как выяснил о беглянке все, что мог. — Известно, что бродившая у реки лошадь, которую мы поймали, из конюшен Фиц Аллана, и тот парень, которого мы загнали в Северн, наверняка был не один, хотя нам и не удалось обнаружить его сообщника. В одиночку девушка не сумела бы далеко уйти. Все ваши советники сходятся в одном: никоим образом нельзя допустить того, чтобы она ухитрилась скрыться. Ведь если мы ее захватим, Эдни непременно вернется, чтобы ее выкупить. Посудите сами: это его единственное дитя. А может быть, удалось бы заманить даже Фиц Аллана: он скорее явился бы к нам, чем постыдно покинул в беде девушку, которой угрожает смерть.

— Смерть? — эхом отозвался вспыливший король. — Да неужто я стал бы посягать на ее жизнь? Кому это в голову пришло?

— Для того, кто хорошо знает вашу милость, — сухо заметил Прескот, — конечно, было бы нелепостью даже говорить о чем-то подобном, но для одолеваемого тревогой отца такая угроза может показаться вполне реальной. Само собой разумеется, что ваша милость не сделает ей ничего дурного. На самом деле нет нужды причинять вред и ее отцу, и даже Фиц Аллану — достаточно и того, что они попадут к нам в руки. Однако вашей милости следует понимать: мы должны сделать все возможное, чтобы не дать им укрыться во владениях императрицы. Речь идет уже не о том, чтобы сквитаться за Шрусбери, просто здравый смысл заставляет заботиться о сохранении собственных сил и об ослаблении противника.

— Все это верно, — нехотя признал Стефан. Гнев короля поостыл, и им овладела привычная беспечность, если не сказать леность. — Но выслеживать девушку мне все равно не по нраву, — заявил король, и тут же вспомнил, что он сам велел молодому Берингару выследить свою суженую, обещая взамен королевскую благосклонность. А молодой человек, при всей своей почтительности и услужливости, особого рвения в этих поисках не проявил. «Пожалуй, — подумал Стефан, — он уже в то время понял, чего я хочу на самом деле».

— Причинять ей зло нам ни к чему, — продолжал Прескот, — но когда она окажется в наших руках, никто не выступит против вашей милости под знаменем ее отца, а скорее всего, и под знаменем его сеньора. А коль скоро их вассалы не поддержат Матильду, вы избавите себя от многих хлопот и сбережете жизни многих своих соратников. Такой возможностью пренебрегать нельзя.

Совет был разумный, и король это понял. Никаким оружием не следует пренебрегать, а Эдни можно будет отправить в темницу — пусть там о многом поразмыслит. Обходиться с ним будут не слишком сурово, но и сбежать не дадут.

— Хорошо, — согласился король, — ищите, да ищите как следует.

Розыск и впрямь был подготовлен весьма тщательно. Адам Курсель со своими людьми и отрядом фламандцев нагрянул в аббатство, тогда как Виллем Тен Хейт отправился вперед и выставил сторожевой пост у часовни Святого Жиля, чтобы опрашивать каждого путника и осматривать каждую подводу, выезжавшую из города, а кроме того, распорядился расставить часовых по всем тропкам и у всех переправ вдоль берега реки.

Адам Курсель, хоть и не грубо, однако довольно бесцеремонно занял ворота аббатства и распорядился немедленно их закрыть, чтобы никто не мог ни войти, ни выйти. Уже рассвело и оставалось минут двадцать до заутрени. Все было проведено без особого шума, но приор Роберт заметил необычную суету у ворот, на которые выходило окно его кельи, и поспешно спустился, чтобы выяснить, в чем дело.

Курсель учтиво поклонился приору и обратился к нему с почтительной просьбой, без которой, впрочем, мог и обойтись. Любезность его никого не обманула, однако слегка смягчила негодование приора.

— Сэр, — пояснил Курсель, — согласно приказу его милости короля Стефана я уполномочен просить вас обеспечить моим людям беспрепятственный допуск во владения обители, где им надлежит изъять для нужд королевского войска десятую часть всех монастырских припасов, а также всех годных под седло лошадей, если они не принадлежат тем, кто состоит на королевской службе. Помимо того, мне поручено тщательно осмотреть монастырь и расспросить всех о девушке по имени Годит Эдни, дочери изменника Фалька Эдни, которая, как полагают, скрывается здесь, в Шрусбери.

Приор Роберт поднял тонкие серебристые брови и наморщил длинный аристократический нос:

— Едва ли вы можете рассчитывать найти упомянутую девицу в наших владениях. Ручаюсь, что в странноприимном доме таковой нет, а это единственное место в обители, где допускается пребывание особ женского пола.

— Уверяю вас, сэр, что это пустая формальность. Однако мне предписано осмотреть все монастырские здания без исключения.

Поодаль молча, настороженно прислушиваясь к разговору, стояли монастырские служки да пара юных послушников с сонными глазами. Наставник послушников, явившийся, чтобы загнать отбившихся неслухов обратно в помещение, забыл, зачем пришел, и застыл, боясь пропустить хоть слово.

— Обо всем этом следует без промедления известить отца аббата, — с поразительной выдержкой заявил приор, и тут же повел Курселя в покои Хериберта.

Фламандцы уже закрыли ворота и выставили часовых, собираясь, не откладывая, заняться опустошением амбаров и конюшен.

Брат Кадфаэль, который две ночи подряд блуждал по окрестностям, воспользовался тем недолгим временем, что оставалось для отдыха, и заснул так крепко, что проспал начало вторжения. Его разбудил лишь колокол, призывавший к заутрене, — предпринимать что-либо было уже поздно. Оставалось только поспешно одеться да вместе с остальными братьями идти в церковь. И лишь увидев осторожно перешептывающихся монахов, слоняющихся у ворот фламандцев, переглядывающихся притихших и растерянных послушников, и услышав деловитый шум и клацанье копыт, доносившееся с конюшенного двора, он понял, что угодил в водоворот событий и упустил инициативу из рук. Ибо среди перепуганных мальчуганов, столпившихся у церкви, не было и следа Годит.

Как только окончилась служба и Кадфаэль освободился, он помчался в сад, к своему сарайчику. Дверь не была заперта на засов, а открыта настежь, открывая взгляду выстроившиеся в безукоризненном порядке ступки, бутыли и гирлянды сушившихся трав. Одеяла с лавки были убраны и на ней сиротливо стояла корзинка с недавно собранной лавандой да пара склянок. Годит и след простыл: ее не было ни в сарае, ни в саду, ни на гороховом поле у ручья, на краю которого высилась куча сухих, бледных, как льняная кудель, стеблей, дожидавшихся, когда их отправят на сеновал. Нигде не было видно ни здоровенного, обернутого во влажную мешковину свертка, который наверняка провел ночь под грудой побелевших стеблей, ни маленькой лодки, которая должна была быть перевернута и старательно укрыта.

И лодка, и сокровища Фиц Аллана, и Годит — словно сквозь землю провалились.

Годит проснулась незадолго до заутрени с гнетущим ощущением лежащего на ней теперь нелегкого бремени ответственности и, еще не ведая тревоги, вышла на улицу — взглянуть, что происходит у ворот. Хотя особого шума не было, в воздухе повисла какая-то напряженность, да и в звуках доносившихся голосов не слышалось благолепного монашеского спокойствия, и она насторожилась. Девушка уже собралась выйти из-за ограды сада, когда увидела, как фламандцы спешиваются и закрывают ворота, а Адам Курсель шагает навстречу приору.

Она оцепенела, услышав, как холодный голос произнес ее имя. Если они решились обыскать даже святую обитель, подумала Годит, то непременно до нее докопаются. Когда ее, как и всех остальных мальчиков, начнут допрашивать, и она окажется под прицелом враждебных, испытующих глаз — ей этого не выдержать. А когда они найдут ее, то, скорее всего, на этом не остановятся, а в конце концов доберутся и до сокровищ. Кроме того, надо подумать и о брате Кадфаэле, и о Торольде. Торольд, благополучно проводив ее с казной до сарая, послушно вернулся на мельницу. Прошлой ночью она чуть было не попросила его остаться с ней, а теперь была рада, что он ушел, и между ним и врагами лежит пойма Гайи. За спиной у него лес, и чутьем его Бог не обидел: если заподозрит неладное — успеет унести ноги.

Прошедшая ночь пролетела как в невыразимо сладком, полном захватывающих приключений сне. Затаив дыхание, отсиживались они в укрытии, пока Кадфаэль не увел подальше от моста неотступно следовавшую за ним тень, а потом отвязали маленькую лодчонку, подняли промокшие седельные сумы и переложили их в сухие мешки, чтобы сделать сверток похожим на тот, что унес на плечах Кадфаэль. Они выбирали цепь, стараясь удерживать ее подальше от каменной опоры, чтобы она не звякнула, и руки их соприкасались.