Один лишний труп - Эллис Питерс

— А я и вправду твоя дама сердца? — требовательно спросила Элин, желавшая, как и всякая женщина, чтобы то, что и так ясно, было подтверждено публично.

— Не сомневайся. Я думаю, сердце мое, что нам обоим уже поздновато идти на попятную!

И Хью предстал перед королем, а Элин стояла рядом, крепко держа его за руку.

— Ваша милость, — произнес Берингар, спускаясь с тех заоблачных высот, где забываешь о боли и усталости, — Господь подтвердил мою правоту, покарав убийцу, и ныне я вправе полагать, что признаете это и вы, ибо исход поединка ясен.

— Да уж куда яснее, — хмыкнул король, — если твой противник сам себя заколол, доказывая твою правоту.

Стефан задумчиво посмотрел на стоявшую перед ним пару.

— Но коли ты оказался прав, пусть это принесет пользу — и тебе, и мне. Ты лишил меня и это графство способного помощника шерифа, пусть даже он и был негодяем и сражался бесчестно. И раз уж из-за тебя освободилась эта должность, то почему бы тебе самому не занять ее и не послужить своему королю... Заодно тебе не придется и отлучаться от твоих замков и гарнизонов — что скажешь?

— С позволения вашей милости, — отвечал Берингар, — я должен сперва посоветоваться со своей невестой.

— Что устроит моего господина, — отозвалась Элин, скромно потупя очи, — то устроит и меня.

«Ну-ну, — подумал Кадфаэль, с интересом наблюдавший всю эту картину, — правильно, если уж объявлять о помолвке, то при всем честном народе. А еще лучше — просто пригласить на свадьбу весь Шрусбери».

Еще до повечерия брат Кадфаэль направился через двор к странноприимному дому. С собой он прихватил не только горшочек с целебным бальзамом из липушника, чтобы пользовать многочисленные, хотя и неопасные раны Берингара, но и кинжал Жиля Сиварда, в рукоять которого был аккуратно вставлен топаз.

— Брат Освальд — искусный серебряных дел мастер. Это подарок твоей невесте — от него и от меня. Отдай его ей сам, но попроси щедро наградить мальчика, который выловил его из реки, — расскажи ей об этом, и я уверен, она не откажется. Ну, а о том, что связано с ее братом, будем молчать — теперь и всегда. Пусть думает, что он был одним из многих, погибших за свои убеждения, сторонников незадачливой претендентки на трон.

Берингар взял в руки кинжал и посмотрел на него долгим, невеселым взглядом.

— Разве в этом и заключается справедливость? — грустно произнес он. — Мы с тобой вывели на свет Божий грехи одного человека, чтобы навсегда скрыть позор другого.

В этот вечер, несмотря на все, что принес ему прошедший день, Хью был очень серьезен и даже слегка печален, но не оттого, что ныли раны, а натруженное тело болело при каждом движении. Он испытал торжество победы, заглянул в лицо смерти, и это заставило его задуматься о превратностях человеческой судьбы.

— Неужели благородство подобает только безгрешным душам? В чем же высшая справедливость? Ведь если бы случай не вводил людей во искушение, они, может быть, и не тонули бы в трясине бесчестия... — произнес Хью, вопросительно посмотрев на Кадфаэля.

— Мы, смертные, имеем дело с тем, что есть, — ответил Кадфаэль, — а то, что могло бы быть, оставь тому, для кого это не тайна, ибо Он читает в сердцах. То, что тебе досталось, ты выиграл законно, в честном бою — цени это и пользуйся с честью. Теперь ты помощник шерифа Шрусбери, король к тебе благоволит, ты обручен с самой прекрасной девушкой, какую только душа может пожелать, и той единственной, которая полюбилась тебе с первого взгляда. Будь уверен, я и это приметил! И если завтра у тебя заноет каждая косточка, можешь не сомневаться, приятель, так оно и будет, — то чего стоит потерпеть боль такому молодому и важному господину... Это тебе даже полезно, чтобы не зазнавался.

— Интересно, — просветлев лицом, спросил Хью, — где сейчас те двое?

— Неподалеку от побережья Уэльса, ждут корабля, который увезет их во Францию. Даст Бог, все у них будет в порядке.

Кадфаэль не был приверженцем ни одного из претендентов на корону, что же до его молодых друзей, двое из которых держались Стефана, а двое — Матильды, то в них он видел будущее Англии, пережившей смуту и залечившей раны междоусобных раздоров.

— А что касается высшей справедливости, — задумчиво заметил монах, — то земное правосудие — это еще полдела.

Он знал, что, придя на повечерие, будет молиться за упокой души невинно убиенного Николаса Фэнтри, но будет молиться он и за погрязшего в грехе Адама Курселя, ибо всякий человек, погибший безвременно, всякий, ушедший из жизни во цвете лет и без покаяния, — это еще один лишний труп.

— Не стоит тебе, — посоветовал Кадфаэль, — оглядываться назад и сокрушаться о том, что уже линовало. Ты исполнил то, что выпала на твою долю, и исполнил достойно. Остальное в воле Божьей. Ибо от высочайших взлетов человеческого духа до глубочайшей бездны падения, повсюду, где есть место для справедливости и возмездия, остается и надежда на милосердие Всевышнего.