Маленькое одолжение. Продажная шкура - Джим Батчер

Он сделал почти незаметное, по-змеиному быстрое движение когтями, и мое лицо вдруг обожгло огнем. Больно было так, что я даже крикнуть не сумел. Я сложился пополам, прижав руки к правой щеке и скрипя зубами.

– Как хочешь, – сказал нааглоши, пригибаясь ближе. – Но позволь мне подбросить тебе одну мысль, маленький заклинатель духов. Ты думаешь, что одержал победу, вырвав фага из моих рук. Он пробыл у меня больше суток, и я ничего не оставил. У тебя слов не найдется для того, что я с ним делал. – Я услышал, как ухмылка его сделалась еще шире. – Он голодает. Обезумел от Голода. И я унюхал в этой хибаре молодую самку-заклинательницу. – Он буквально замурлыкал от удовольствия. – Я как раз подумывал, не бросить ли фага туда, к ней, прежде чем ты так любезно избавил меня от хлопот. Подумай об этом на пути в вечность.

Даже боль и страх не помешали моему желудку застыть ледяным комом.

О господи.

Молли.

Правым глазом я ничего не видел, да и чувствовать ничего не чувствовал, кроме боли. Я вывернул голову как мог вправо, чтобы левый глаз сфокусировался на нааглоши – тот склонился надо мной, шевеля окровавленными когтями прямо-таки с сексуальной чувственностью.

Я не знал, бросался ли кто-либо прежде смертным проклятием, усиленным Огнем Души. Я не знал, означает ли использование собственной души в качестве топлива для финального костра то, что она никогда не попадет туда, куда положено попадать душам, когда они покончат с земными делами. Я знал только одно: как бы все ни обернулось, терпеть боль мне осталось не так долго, и я очень хочу стереть эту ухмылку с физиономии Перевертыша, прежде чем все закончится.

Не знаю, насколько дерзким можно выглядеть, глядя одним глазом, но я постарался как мог, даже готовя плюху, которая наверняка вытянет из моего тела остаток жизни.

А потом что-то замерцало и пролетело над спиной нааглоши. Тот охнул от неожиданности и резко выпрямился, отвернувшись от меня в поисках источника света. На спине его, поперек плеч, темнела длинная неглубокая рана – такая узкая и ровная, словно ее нанесли скальпелем.

Или макетным ножом.

Тук-Тук заложил боевой разворот, как пику выставив перед собой окровавленный макетник. Он прижал к губам крошечную трубу и протрубил сигнал – точь-в-точь команду кавалерийской лаве, только на несколько тональностей выше.

– Прочь, злодей! – заорал он пронзительным голосом и снова устремился на Перевертыша.

Нааглоши взревел и взмахнул рукой, но Тук увернулся и прочертил ему ниже локтя еще одну кровавую полосу длиной дюймов девять.

Страшила в ярости повернулся к крошечному фэйри. Тело его снова изменилось, приобретя кошачьи очертания, только с длинными передними конечностями. Он размахивал когтями, пытаясь зацепить Тука, но мой маленький гвардеец каждый раз на волосок опережал удар.

– Тук! – заорал я во весь голос. – Улетай отсюда!

Нааглоши произнес какое-то зловещее ругательство – Тук в очередной раз увернулся от его когтей. Он взмахнул рукой, словно разрубая пустой воздух, и прошипел несколько слов на каком-то диком языке. Из ниоткуда налетел злобный шквал, подхватил крошечное тельце Тука и швырнул его в кусты ежевики на краю поляны. Он с треском врезался в заросли, и окружавший его шар света окончательно и бесповоротно погас.

Нааглоши повернулся и швырнул в ту сторону задними лапами несколько комьев земли. Потом, злобно скалясь, направился обратно ко мне. Я смотрел, как он приближается, понимая, что больше ничего сделать не могу.

Что ж, по крайней мере я отбил у этой нечисти Томаса.

Желтые глаза нааглоши горели ненавистью. Он приблизился и поднял когти.

– Эй, – негромко произнес новый голос. – Ты, урод.

Я повернул голову одновременно с Перевертышем.

Не знаю, как Индейцу Джо удалось прорваться сквозь кольцо нападавших и подняться на холм, но он это сделал. Он стоял на краю поляны в мокасинах, джинсах и рубахе из телячьей кожи, украшенной всякими костяными бусинками и бирюзой. Длинные седые волосы его были, по обыкновению, заплетены в косичку, а костяное ожерелье почти светилось под луной.

Нааглоши, не шевелясь, смотрел на старого знахаря.

Все на вершине холма стихло и замерло.

Слушающий Ветер улыбнулся. Он опустился на колени и погрузил руки в грязь и рыхлую землю, кое-где тонким слоем покрывавшую гранит. Сложив руки лодочкой, он зачерпнул землю, поднес ее к самому лицу и потянул воздух носом, принюхиваясь. Затем неторопливо потер ладонь о ладонь, как человек, готовящийся к тяжелой рутинной работе, и встал.

– Мать говорит, – произнес он негромко, – что тебе здесь не место.

Нааглоши оскалил клыки. Он зарычал, и эхо этого рыка вернулось к нам, отраженное от деревьев и башни.

В небе полыхнула молния, но удара грома за ней не последовало. Мгновение Перевертыш стоял, залитый зловещим зеленоватым светом. Слушающий Ветер запрокинул лицо к небу, чуть склонив голову набок.

– Отец говорит, что ты урод, – сообщил он. Потом прищурился и расправил плечи, глядя на нааглоши в упор. Гром наконец докатился до острова, эхом вторя голосу старого знахаря. – Я дарю тебе шанс. Уходи. Сейчас же.

– Старый заклинатель, – проревел в ответ Перевертыш. – Невезучий хранитель умерших. Я не боюсь тебя.

– А стоило бы, – заметил Слушающий Ветер. – Мальчик