Потерявшая имя - Анатолий Ковалев

Эта мысль не давала покоя князю, он думал об этом, отдавая последние распоряжения и все больше распаляясь гневом на строптивую девицу. Именно в таком желчном и нервическом настроении Илья Романович незадолго до начала съезда вошел в комнаты, отведенные для племянницы. Девушка была уже одета и готова выйти к гостям. Она стояла перед большим зеркалом, оглядывая свое траурное платье, скромно оживленное накинутым на плечи кремовым шарфом из кружев шантильи. Горничная, стоя перед нею на коленях, подкалывала булавками подол, который оказался длинноват. Заслышав шаги, она привстала и поклонилась князю. Елена, увидев отражение визитера в зеркале, обернулась и, слегка сдвинув брови, приветствовала его легким наклоном головы, словно боясь потревожить завитые ради приема локоны.

Белозерский сделал прислуге знак удалиться и, оставшись с Еленой наедине, немедленно заговорил о том, что его терзало.

— В последний раз тебя спрашиваю, — угрожающе прошипел он, — пойдешь со мной под венец или нет?

— Опять вы за свое, дядюшка! — с досадой воскликнула она, не заметив, как изменился его тон и каким колючим стал взгляд. — Ведь это просто дико! И охота вам быть посмешищем всей Москвы?

— Прикуси-ка язычок, моя милая!

Князь стиснул руку Елены выше локтя и силой усадил в кресло, так что та даже вскрикнула — больше от неожиданности, чем от боли.

— У меня нет времени на уговоры, да и ты, как я вижу, доброго обращения не ценишь. Вот тебе мое последнее слово — сейчас мы выйдем к гостям и объявим о нашей помолвке.

— Никогда этому не бывать! — Елена в сердцах ударила кулаком по подлокотнику кресла, разом вспыхнув. — Яне желаю этого и уже помолвлена, наконец!

— Забудь о графе Шувалове, — снисходительно ухмыльнулся Илья Романович, — ему сейчас не до женитьбы. Ты ему уже без надобности.

— Я запрещаю говорить о нем в подобном тоне, вы, старый негодяй! — закричала девушка, уже теряя голову от гнева. — Эжен всегда был хозяином своего слова! И он в отличие от вас не способен на низкие поступки!

— Хорошо, не будем о Шувалове, — ничуть не обидевшись на «старого негодяя», согласился князь. — Нам и без него есть о чем поговорить с глазу на глаз, пока гости веселятся.

Он уселся в кресло напротив, закинув ногу на ногу, вынул из кармана золотую табакерку, отобранную когда-то у разбойников, и, глубоко втянув ноздрей табак, начал:

— Да будет тебе известно, любезная племянница, что на будущей неделе я вступаю в права наследства… твоего то бишь наследства…

Тут Илья Романович не выдержал, разразился громким чихом и полез в карман за носовым платком.

— Что за вздор вы несете? — брезгливо поморщилась Елена.

— Это не вздор, а сущая правда. Ведь тебя на самом деле нет. — Князь встряхнул платок и шумно высморкался. — Ты сгорела вместе со своими родителями, как это ни прискорбно, и честь по чести похоронена в Новодевичьем монастыре. Сегодня утром ты сама могла в этом убедиться.

— Но… — попыталась было возразить Елена, однако спазм, перехвативший горло, не дал ей договорить. На миг у нее появилось подозрение, что перед нею опасный сумасшедший. Тогда все объяснялось — и нелепое предложение руки и сердца, и грубость, проявленная им в последние минуты. Девушка замерла, боясь шевельнуться.

— Тебя нет, Аленушка, — обратился князь к ней ласково, по-родственному, погладив ее дрожащую руку, которая только что так неистово ударила кулаком по подлокотнику кресла, — и только в моей власти сделать так, чтобы ты снова появилась. Сиротка, пригретая на груди у любимого дядюшки… Какая бы это была идиллия! — вдохновенно произнес он и даже облизнул тонкие губы, словно попробовав что-то очень сладкое. — Я, как благородный человек, предлагаю тебе единственный выход из сей запутанной ситуации. Другой бы на моем месте даже не посмотрел в твою сторону! Право, довольно на этом свете живых девиц, чтобы еще воскрешать мертвых!

— И вы смеете говорить о благородстве? — возмутилась Елена, выйдя из оцепенения. Белозерский уже не казался ей безумным, и теперь, начиная проникать в его замысел, она возненавидела его по-настоящему. — Вы что же, собираетесь меня ограбить на глазах у всей Москвы?

— Ты, видать, настолько глупа, что все еще не можешь оценить моего предложения! Не тебе бы отказывать, бедная ты моя! — вздохнул князь, изобразив на лице сочувствие. — Когда поймешь, что натворила, поздно будет. Посмотри, какое я тебе свил гнездышко! Во сто крат краше прежнего! Кому же тут и жить, кому песенки чирикать да меня, бедного вдовца, веселить, как не тебе, пташечка? — Он фамильярно подмигнул, словно предлагая Елене поддержать шуточку. — Ты вот меня подлецом величаешь, а того в расчет не берешь, что я мог на те же самые денежки сперва восстановить свой сгоревший дом на Пречистенке. Вот тогда бы ты имела право в меня пальцем ткнуть, кричать: «Грабеж!», тянуть к мировому… Да разве этак я сделал-то? Разве не твой домок сперва отстроил? Где же благодарность, я спрашиваю? Справедливость где? Ты же волком на меня смотришь, гляди — не укуси, сделай милость!

Глаза Елены округлились, губы задрожали от гнева. До нее дошел наконец смысл «безумных» дядюшкиных речей.

— Так вы восстановили дом и приобрели всю эту роскошь на деньги моего батюшки? На мои деньги?! Без спросу?!

— А на чьи же еще деньги я мог это сделать, душа моя? Свои-то капиталы я давно профукал.

Рассмеявшись, князь снова втянул ноздрей табак и чихнул так оглушительно, что на туалетном столике задребезжали склянки с помадами и духами.

Елена не находила слов, задыхаясь от возмущения, а дядюшка, ничуть не смущаясь ее яростными взглядами, вдохновенно продолжал:

— Мне теперь, пташечка моя, отступать некуда, да коли рассудить, то и незачем. Видать, так Богу было угодно, чтобы деньги твоего отца оказались в надежных, сильных руках. — Он простер к девушке руки с растопыренными узловатыми пальцами, словно предлагая ими полюбоваться, и та невольно отпрянула. — Ну, посуди сама, что бы ты стала делать с этакой страшной суммой? Доверилась бы какому-нибудь смазливому вертопраху, а он бы в два счета пустил тебя по миру. Каких только злодеев на свете не бывает! Иные сироту до нитки оберут, глазом не моргнешь…

Илья Романович так увлекся собственным красноречием и ролью доброго наставника, что не заметил, как переступил грань разумного и понес ахинею.

— Да разве Евгений похож на вертопраха? — высокомерно возразила девушка, стараясь сохранять присутствие духа. — Или матушка его, графиня Прасковья Игнатьевна — злодейка?! Им бы я доверилась в первую очередь, и состояние мое только бы приумножилось. А как вы распорядились моими деньгами, я уже видела! Эта ненужная роскошь, эта пыль в глаза — что за вульгарное мотовство! Мои предки не для того наживали, чтобы вы тратили, да еще на пустяки! Батюшка мой Денис Иванович позволял себе единственную прихоть — собирание редкостных книг, вы же…