Куриный бульон для души. Прощение исцеляет. 101 теплая история о том, как оставить прошлое и начать двигаться вперед - Эми Ньюмарк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Приятный свежий ветерок холодил мое лицо, запах цветущих азалий кружил голову, листья платана шептали над головой, убаюкивая мою память, навевая сны об идеальном детстве с идеальными родителями… Я подняла глаза к небу, взгляд мой остановился на зеленых ветвях, плавно раскачивающихся над головой, словно волны… Я предвкушала начало новой жизни. Рост, цветение, силу и мощь, которые ждали меня впереди.
Этот платан, что привлек мой взгляд, был моим старым другом. Осенью я собирала его опавшие лисья, летом пряталась за ним, когда мы играли в прятки. Тротуар под ним в некоторых местах вздыбился от пробившихся из-под земли корней – с каждым годом дерево моего детства разрасталось все сильнее, становилось более мощным и могущественным. Так и я вместе с ним набирала свою силу…
Подойдя к нему ближе, я положила ладонь на шершавый ствол и почувствовала в сердце нежность и тепло. Старая кора на стволе кое-где отслоилась, обнажив гладкую живую древесину… Поддавшись импульсу, я отломила маленький кусочек коры на память. Мне захотелось увезти с собой что-нибудь в знак прощения, потому что я знала – это мой последний визит к родному дому. Больше я сюда не вернусь, мои дела здесь были окончены.
Последний раз бросив взгляд на окна детской, я повернулась и пошла вниз по улице, не оглядываясь и сжимая в ладони хрупкое доказательство того, что жизнь сильна и щедра и все, что происходит в ней – происходит нам на благо, при условии, что мы стремимся к добру.
Джудит Ингрэм
Патриарх
Внутреннего покоя можно достичь, лишь практикуя прощение.
– Джеральд Ямпольски
Моему отцу предстояла операция на головном мозге. Человек, всю жизнь муштровавший нас, требовавший беспрекословного послушания, идеального выговора и безупречных манер, воспитывавший нас исключительно ремнем и гневными окриками, сейчас был прикован к больничной койке и практически обездвижен. Кардиомонитор отслеживал слабое биение его сердца, через капельницы непрерывно в его вены поступали лекарства, а через катетерную трубку выводилась моча. Говорить отец не мог, правая нога у него отказала – немощный и слабый, опутанный трубками и проводами, подключенный к датчикам, теперь он полностью был в нашей власти.
Он очень устал, и похоже, его мало волновало то, что, мы, его дети, окружившие его больничную койку, наблюдали его наготу и слабость. Боль и близость смерти беспокоили его гораздо сильнее. Он пытался делать вид, что унизительное положение его не смущает, но я-то знала, каково ему и что он чувствует в этот момент из-за своей обездвиженности и беспомощности.
Пошарив слабой рукой под простыней, отец попытался поправить мочевыводящий катетер, но сил не хватило. Моя младшая сестра бросилась ему помогать: откинув одеяло, поправила катетер и, устранив дискомфорт, снова прикрыла медицинской сорочкой худые бедра отца и набросила на ноги одеяло. Отец расслабленно откинул голову на подушку и с удовлетворенным вздохом закрыл глаза.
Сегодня мы все четверо собрались в палате – я, два моих брата и наша младшая сестра. Все мы приехали из разных мест поддержать отца перед предстоящей операцией. Ведь он все еще был нашим патриархом – главой семьи, предводителем клана. Мы словно преданные вассалы с почтением склонили перед ним головы, отдавая дать уважения старости и немощности бывшего тирана. Мы развлекали его разговорами, гладили бледные руки, массировали ступни, чтобы их не сводило судорогой. В благодарность за заботу отец слабо улыбался. Веки его дрожали, бледные ввалившиеся щеки слегка розовели – наше присутствие его радовало. Мы старались продемонстрировать отцу свое участие и заботу, говоря с ним о том, какой он сильный, напоминая ему, что любим его, обещая непременно быть рядом, когда он очнется от наркоза. Он слушал нас с отрешенным видом. Он не стонал, не жаловался, не отвечал нам – он не мог говорить. Но я чувствовала, что у него внутри!
Сестра время от времени поправляла его подушки, помогая принять удобное положение. Старший из двух моих братьев обсуждал с врачом детали предстоящей хирургической процедуры, оперируя информацией не хуже высококлассного специалиста. Младший брат «поддерживал общий эмоциональный фон», стараясь разрядить тяжелую обстановку шутками, забавными каламбурами и анекдотами.
Я не делала ничего – только наблюдала. Драматическое действо, разворачивающееся вокруг меня, занимало меня не меньше остальных, но каждый из присутствующих играл какую-то роль в этой пьесе – я же выбрала для себя роль зрителя. Я смотрела на беспомощного незнакомца на больничной койке и пыталась узнать в нем отца, вспоминая, каким он был в нашем детстве. К счастью, от того человека не осталось и следа, он исчез. А этот, за которым я внимательно следила, ничем его не напоминал.
Поймав мой безучастный взгляд, сестра, вероятно, пожелала продемонстрировать свою заботу еще активнее и, наклонившись к отцу, ласково спросила:
– Пап, может, немного поднять кровать?..
Мы все очень надеялись на его выздоровление – по крайней мере на то, что он будет ходить и говорить, как это было неделю назад. Чего-то большего ожидать было трудно – мы все понимали, что вряд ли отец после операции сможет сохранить мыслительные способности на прежнем уровне. Мы не задавали себе вопрос: каким он будет после того, как удалят опухоль. Никто из нас не желал поднимать эту тему.
Но что мы точно знали, так это то, что завтра утром ему обреют голову, надрежут фрагмент кожи, вскроют череп и удалят ту загнивающую массу, сгусток крови (не важно, как по-научному называется та субстанция, что украла его способности говорить и чувствовать себя сильным), и его жизнь пойдет по новому витку.
А сейчас отец нуждался во внимании и заботе врачей и медсестер, но гораздо больше ему нужны были мы – его отпрыски, которыми он всю жизнь управлял как собственными подданными, лепя из них тех людей, какими, по его мнению, они должны были стать. Вероятно, он все же добился своего, раз сейчас все мы собрались возле него и по-настоящему были обеспокоены его состоянием. Он был напуган – мы тоже. Нам было жаль его. И мы сочувствовали ему, даже несмотря на то, что в нашем детстве к нам он никогда не проявлял жалости. Все мы уважали его старость. И с почтением относились к его статусу патриарха, сердечно проявляя к нему свою любовь, выказывая преданность
