Неистовый узник - Александр Тамоников

Люди покидали лагерь – даже те, кто боялся это делать.

– Илюха? – недоверчиво прозвучало рядом. – Илюха Ткач?

Он резко повернулся, уставился на худого узника. Волосы у парня висели клочьями, борода торчала пучками, под глазами красовались мешки, старящие его лет на сорок. Но он улыбался, неуверенно тянул дрожащую руку.

– Немченко? Немченко, ты? – Илья заключил своего бывшего товарища в объятия. Тот даже застонал от боли. – Прости, Немченко, прости, – спохватился он, отстранился, начал жадно всматриваться в лицо парня, единственного выжившего из тех, с кем он имел дело. Тогда он отказался бежать с Ильей, у него просто не было сил.

– Да не смотри ты так, я это, – попытался улыбнуться арестант. – Живой, как видишь, в мертвяка не превратился, сил, правда, с гулькин хрен осталось, ну да ладно…

– А я вспоминал тебя. Все время думал, вот какого хрена ты не пошел со мной – ведь я же вырвался. И ты сейчас гулял бы на свободе…

– Ерунда это, – отмахнулся Немченко. – Я бы тормозил тебя, и хрен бы ты прорвался. Да ладно, все нормально, не сдох же.

– Как тут после меня было?

– Как обычно, не курорт, – ответил Немченко. – Все по-прежнему, надзиратели лютуют, лупцуют всех подряд, особенно когда поддадут, трудимся в Кашланах – там на ноябрь намечена сдача поселка… А ты что же, Илюха? – как-то недоверчиво уставился он на Илью. – Вроде сбежал, рванул из этого гадюшника, а теперь опять сюда лезешь?

– Лезу, Немченко, воспоминания покоя не дают. – Илья легонько похлопал товарища по плечу. – А ты молодец, что выжил, не сломался. Есть куда пойти?

– Разберемся, – расплылся тот в улыбке. – Уж теперь сидеть не буду, точно куда-нибудь пойду, надоело. Двоюродный брательник в Некрасово, а еще старые кореша есть в Липовце, примут. Главное, дойти.

– А как дойдешь?

– На этот случай предусмотрены ноги, – подмигнул Немченко. – Ладно, Илюха, не буду навязывать тебе свою дружбу, ты, по ходу, еще не все свои дела сделал. Спасибо, корифан. Пойду в лес, может, прорвусь. Отсижусь в какой-нибудь берлоге пару деньков, потом побреду потихоньку к Липовцу.

– Пара советов, приятель. Уходи один, не присоединяйся ни к какой компании. У одиночки больше шансов улизнуть, как бы веселее ни было сообща. По крайней мере, будешь думать собственной головой. И второй совет: сегодня ночью старайся уйти как можно дальше. Будешь валиться от усталости, засыпать на ходу – все равно иди, через «не могу» иди. Вырвешься из зоны поисков – утром легче будет.

– Хорошо, приятель, спасибо. Ну, бывай.

Они опять обнялись. В глазах у Немченко что-то заблестело, как бы даже не слезы. Он махнул рукой – дескать, прорвемся, где наша не пропадала – и заковылял прочь.

Еще не все заключенные покинули зону, а спецназ уже выполнял вторую часть задачи. Латышевич остался на воротах – подгонять арестантов и следить за обстановкой. Остальные бросились к машине. Фещенко отогнал ее задним ходом от крыльца, лавируя между мертвыми телами. Из тайника под сиденьями извлекали реактивные гранатометы «РПГ-7», старенький, но рабочий ранцевый струйный огнемет советского производства (с отличительной способностью – многоразовостью применения). Груженные оружием и гранатами, побежали на аллею.

Начали с дальних бараков. По информации Фещенко, в зданиях никого не осталось. Гранатометчики работали с центральной аллеи – посылали в барак кумулятивную гранату. Промахнуться с такого расстояния было невозможно. Она взорвалась с оглушительным треском. Рушились стены, перегородки. Приближался Беженцев с ранцем за спиной и громоздкой штуковиной, оснащенной раструбом, – он имел кое-какой опыт пользования огнеметом. Струя пламени устремлялась вперед, облизывала часть подорванного здания. Этого было достаточно – само разгорится. Осадков не было, дул ветерок, способный раздуть пламя. Спецназовцы ударили по другому бараку, потом по третьему. Это была какая-то нездоровая идея фикс – просто стереть дьявольский объект с лица земли! Пламя разгоралось, трещали доски и балки перекрытий. Гремели взрывы, работал огнемет, выстреливая огненные струи, покалеченные бараки вспыхивали, как стога сена, пламя перебрасывалось на мелкие хозяйственные постройки. В небо летели искры, поднимались клубы зловонного дыма. Загорелась псарня и буквально на глазах развалилась. Из огня выскакивали обуянные ужасом овчарки, у многих дымилась шерсть. У гигантской палевой псины горел хвост и при этом чадил, как дымовая шашка. Собака вертелась, подпрыгивала от боли, но не могла дотянуться до хвоста. Четвероногие с воем разбегались. На людей они не обращали внимания – слепой ужас гнал их прочь из лагеря.

В числе последних вспыхнул барак администрации. Фещенко не пожалел на него двух гранат. Здание пылало торжественно, ярко. С грохотом что-то вылетело – дверь из подвала! Видно, перепад давления был высок. И полезла из подземелья, выход откуда теперь оказался на улице, всякая нечисть – отнюдь не сказочная! Выжившие надзиратели решили попытать счастья – они выскакивали из подземелья как угорелые, падали, спотыкаясь о горящие обломки. Их было десятка полтора, остальные задохнулись или хорошо прожарились. Горела одежда, дымились волосы. Истошно голосил какой-то рослый бугай – у него покрывалась пузырями и лопалась кожа на лице. Он долго не выдержал, подкосились ноги. Люди метались в огне – ослепленные, дезориентированные. Фещенко подлил масла в огонь – выстрелил из гранатомета. Взрыв прогремел в самой гуще мечущихся надзирателей. Посыпались остатки стен, упали на головы последние горящие перекрытия. Несколько человек сумели вырваться. Они блуждали по площадке, где валялись тела их коллег-охранников, – обгоревшие, страшные, испуская вонь горелого мяса. Стрелять по ним не стали, это были уже не жильцы. Если и выживут, навеки останутся прокаженными…

Лагерь горел. Стали взрываться боеприпасы в оружейной комнате, расположенной в караульном помещении. Трещали патроны, ухали гранаты. Находиться во всем этом становилось опасно. Скоро явится целая колонна – будет большая истерика. Потом подтянут специальные подразделения и пойдут облавой на окрестные леса. Введут режим «контртеррористической операции» по всему району, поставят посты на всех дорогах, патрули на каждом углу.

Внедорожник «Тойота» на полной скорости вынесся на центральную аллею и покатил сквозь дым, огонь и взрывающиеся боеприпасы.

– Мужики, вы хоть что-нибудь снимали на сотовые телефоны? – опомнился Илья.

– Да так, немного… – хором отозвались подчиненные.

Он тоже кое-что снимал в свободные секунды, но, черт возьми, он же не оператор! Ладно, что-нибудь смонтируют для скептически настроенного общественного мнения.

У ворот Фещенко притормозил – наперерез машине бежал раскрасневшийся Латышевич. Ему открыли дверь, он ввалился внутрь с задорным воплем: «А вот и я!» Машина выехала за ворота. Пожар за спиной разгорался. Пламя перекидывалось на забор, облизывало караульную вышку. Все прожектора давно погасли, нужда в них пропала – лагерь освещался, как днем. В поле за дорогой было пусто – заключенные разбежались по лесам. «В принципе, не так уж плохо, – подумал Илья. – Все свои живы, все мерзавцы уничтожены. Лагерь смерти прекратил свое существование, и новость об этом скоро распространится по всему свету». Еще одна приятная новость – в заднем отсеке возился и кряхтел майор СБУ Зейдлиц, о существовании которого, честно говоря, забыли. Не сбежал, поганец. Хотя как бы он сбежал – вдоль и поперек связанный, да еще и с риском остаться без руки.

– Наше вам, господин майор! – засмеялся Латышевич. – Хорошо сидим, да?

– Послушайте, Ткач… – бормотал, срываясь на хрип, майор. – Вы же не можете нарушить слово офицера, которое дали, вы же человек чести?

– К сожалению, это так, Виктор Акимович, – пришлось признать Илье. – Трудно в наше время быть человеком чести. Куда проще таким, как вы, – беспринципным, лицемерным, лживым, торгующим на каждом углу своими убеждениями. Вам легче живется, не так ли? Находись вы на моем месте – ведь не стали бы заморачиваться, верно? Пристрелили бы, и все дела… Да, господин майор, я собираюсь сдержать обещание, но только после посещения хутора Отрадный.

– Видит Бог, я начинаю сомневаться в том, что вы не идиот. До сих пор считаете, что я могу вас выдать? Я мог бы это сделать еще несколько часов назад, но точка невозврата пройдена. Меня не спасет, даже если я вас принесу на блюдечке с голубой каемочкой… Сколько времени нужно для того, чтобы выяснить, что я работал на вас, и только маскарад, в котором я был главным героем, позволил вам уничтожить лагерь? Все кончено, Ткач, вашими действиями кончено. Мне остается только бежать. Одному, без семьи, еще не знаю, куда…

– Рекомендую острова Кука, – встрепенулся Беженцев. – Самая южная часть Тихого океана. Экстрадиции на Украину, разумеется, нет. Можно купить замечательный райский островок, у вас же хватит денег? А какая там природа, господин майор, какие там девчонки народа маори… Не скупитесь, мы к вам приедем отдохнуть после войны – оплатите проезд, снимите нам миленькие бунгало…