Государево дело - Андрей Анатольевич Посняков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Шайзе! – Ланц громко выругался и, взглянув на море, покачал головой. – Самоубийца! Так он что… он вел нас на рифы, господин капитан?
– Ты весьма догадлив, дружище Герхард… Жалко, что упустили. Но черт с ним… – глянув на оранжевое пламя, Никита Петрович вдруг улыбнулся – зловеще и недобро. – Те разбойные рожи, что прячутся на берегу… Хорошо бы их напугать!
– О, да, господин капитан! Не худо бы.
– Юнга! Канонира Миллера сюда сей же час!
Канонир возник мгновенно – привычка, выработанная в многочисленных рейдах.
– Буди своих пушкарей! Левый борт – заряжай!
– Слушаюсь, господин капитан! Да они и не спали…
Быстрыми тенями артиллеристы метнулись на батарейную палубу…
– Шкипер! Курс к берегу… Прямо на огонь! Но – быть готовым к резкому повороту.
– Понял вас, сэр!
– Боцман?
– Ясно, господин капитан!
Свистнула боцманская дудка:
– А ну живо к шкотам, тысяча чертей!
Побежали матросы…
– Орудия готовы, господин капитан! – высунувшись из люка, доложил канонир.
– Гут! Внимание… Поворот оверштаг!
Заскрипел штурвал. Хлопнул, потянул ветер небольшой парус на бушприте – блинд. Ударила в борт волна… Судно повернуло… выпрямилось…
Ну, вот он – костер… И скалы!
– Пушки… Огонь!
Раздался грохот. Отразилось в небе вырвавшееся из жерл орудий адское желтое пламя! С воем пронеслись ядра… Не попасть, так хоть напугать!
А ветер все выл… Луна вновь зашла за тучи. Держаться у берега стало опасно…
– Команда! Шкипер! Тридцать градусов поворот на зюйдост!
– Есть – тридцать градусов зюйдост!
– Шкотовые готовы!
Забегали по всему кораблю помощники капитана, засвистела боцманская дудка… Шкипер закрутил штурвал, матросы ухватились за шкоты…
Сделав изящный разворот, фрегат повернул от берега и, набирая скорость, ушел в открытое море, подальше от рифов и скал. Ветер постепенно стихал, яркая серебряная луна вновь показалась в небе…
* * *
– Ээй! Помогите! – у самых скал в воде показался плывущий человек, в котором моряки «Глюкштадта» легко узнали бы спасенного ими англичанина… или португальца… оказавшегося гнусной разбойной сволочью!
И точно такие же сволочи – только черные – прятались на берегу.
– Помогите! Помо…
Пловец захлебывался и, похоже, держался уже из последних сил…
– Да помогите же ему наконец! – послышался властный женский голос.
Вспыхнул факел…
– Надеюсь, они не будут больше стрелять… – с опаской высказался один из чернокожих воинов в набедренной повязке и с перевязью на широкой груди. Из перевязи торчали пистолеты…
– Чертов корабль…
– Хватит ныть! Да спустите же лодку! Живо, кому говорю! – Похоже, именно эта женщина и была здесь главной.
Разговор шел то понемецки, то на какомто местном туземном наречии…
Женщина вышла из темноты, встала в свете факела и костра, горевшего у самых скал! Темные локоны, исхудавшее бледное лицо…
Белая! Белокожая женщина – во главе шайки африканцев! Очень молодая, скорей даже не женщина – девушка, фройляйн или фрекен… Худенькая красотка в узких мужских штанах, ботфортах и наброшенном поверх рубашки колете. Изза пояса торчала рукоять пистолета…
– Ну, что вы там возитесь? Вытащили?
– Да, госпожа!
– Это ты, Жозеу?
– Я… – с помощью темнокожих воинов пловец выбрался из лодки и виновато глянул на командиршу… – Я не виноват, фрау Марта! Клянусь Святым Яго, не виноват! Тот капитан… Это сам дьявол!
– Шайзе! – сплюнув, выругалась красотка. – Опять мы остались без добычи! Что я скажу королю?
* * *
После шторма «Глюкштадт», по настоянию Карлоффа, так и шел вдоль берега, покрытого густыми зелеными зарослями. Золотую полоску прибрежного песка сменяли обвитые лианами пальмы и прочие деревья, названия которых Никита Петрович не знал, да и не оченьто хотел знать – и так было видно, что не березы и даже не елки. За полосой зарослей, в дрожащей туманной дымке, маячили голубые горы.
Стоял январь одна тысяча шестьсот пятьдесят восьмого года. В выцветшем от зноя небе безжалостно сияло солнце. Ночь выдалась прохладной, однако уже с утра разжарило так, как на Руси и в той же Дании бывало далеко не во всякое лето! Экипаж прятался в тени, над штурвалом тоже натянули тент.
– Вот ведь палитто! – выйдя на палубу, покачал головой капитан. – И это мы еще в море! А? Что скажешь, Хенрик?
Прохаживающийся на полуюте Карлофф обернулся с усмешкой:
– А я предупреждал! Зимой на КабоКорсо – Золотом берегу – сухо и жарко! Вот гдето с апреля задуют ветра… А потом зарядят дожди – каждый день, почти до июля! И осенью – тоже, правда, уже не такие проливные, как летом! Так что зима здесь – лучшее время. Или тебя больше устроят дожди, друг мой?
– Нет. Пусть уж лучше жарит.
– Слева по берегу – город! – закричал марсовый.
Карлофф запрокинул голову:
– Ну уж, город… Это, должно быть, Геморея. Не такое уж и многолюдное селение. Небольшой форт. Нам бы надо его захватить… Если он еще шведский!
– Вижу крепость, господин капитан! – снова закричал марсовый. – Над ней – голубой флаг… Шведский!
– Что у пирса?
– Два небольших судна, господин капитан. Торговцы. В гавани много рыбацких лодок.
– Вижу, – опустив подзорную трубу, Бутурлин повысил голос: – Флаг и гюйс – снять! Поднять голландский!
Не прошло и трех минут как красный с белым крестом стяг Дании был заменен на оранжевобелосиний флаг Голландской республики. К которому на всех морях привыкли.
– Что скажешь про форт, Хенрик? – обернулся Никита Петрович. – Судя по всему – крепостенка так себе.
– С дюжину солдат гарнизон, – лениво зевнул швед. – Но – есть две двадцатичетырехфунтовые пушки. Или даже три…
Капитан усмехнулся и погладил висевшую на боку шпагу:
– Надеюсь, по голландцам палить не будут… А потом – не успеют! Канонир! Зарядить оба борта!
– Есть, господин капитан!
– Герр Ланц! Приготовиться к бою…
– Есть!
– Свободным от вахты – выйти на палубу и улыбаться!
Впрочем, все свободные и так толклись на палубе – смотрели во все глаза, хотя для многих моряков это была далеко не первая африканская экспедиция.
Геморея представляла из себя типичную европейскую факторию – сложенный из серых камней пирс, форт – скорее, просто небольшая каменная башня – и, на центральной площади – беленая кирха. Там же, на площади, несколько каменных строений, парочка нарядных домов. Собственно, это и была европейская часть селения, так называемый сеттльмент, а все остальное – круглые африканские хижины, с покатыми крышами из тростника. Меж хижинами лениво прохаживались чернокожие люди, пасся скот – коровы, козы, овцы…
– Те, кто здесь живет, считаются людьми зажиточными, – на ходу просвещал Карлофф. – Козы у них, овцы… Коровы, вон есть… Многие верят в Иисуса Христа и даже ходят в кирху!
– Аа! – обалдевший
