Принцессы, русалки, дороги... - Екатерина Шевелёва

— Месье, скажите, ради бога, где здесь Шмен де фийетт?

Полицейский, или, как говорят во Франции, ажан, удивленно присвистнул и подозвал другого. Оба стали оживленно обсуждать что-то, поглядывая на меня и на Галку, топтавшуюся на тротуаре.

— Там собрание какое-нибудь? — спросил первый полицейский.

— Откуда я знаю? Мы просто идем к знакомой в гости!

— В гости на Шмен де фийетт?! — присвистнул второй ажан, листая справочник Парижа. — Где-то она здесь запуталась! Никогда ее никто не спрашивает, а сегодня вот уже второй раз, а мы и сами толком не знаем, где она!.. Идите прямо, первая налево и еще раз налево!..

Мы торопливо зашагали дальше.

— Валя! — вдруг завопила Галка. — Ну, да! Это мой муж в такси. Я же ему сказала заехать за нами.

— Валя! — закричала я вслед человеку, существующему для меня лишь с именем, отчеством и фамилией.

Мы снова побежали.

Шмен де фийетт оказалась похожей не на улицу, а на тропинку, идущую вдоль длинного ряда низких, плохо различимых в темноте домишек. Такси «Вали» уже было здесь. Водитель, точно так же, как и мы, долго расспрашивал дорогу у ажанов. Понятно, что адрес их удивлял: трудно представить себе, что кто-то едет в гости в девять часов вечера на Шмен де фийетт. Когда мы вошли в домик Лаби, хозяева уже ложились спать. Два светлоголовых глазастых мальчонка вскочили с расстеленного на полу матраца слева от нас. Справа появился высокий плотный блондин в пиджаке, наброшенном на плечи. Прямо перед нами Франсина ставила на стол большое блюдо с салатом.

— Мы только что поужинали. Но этого не трогали. Думали, может, вы все-таки придете!

В одноэтажном домике Лаби — три комнаты: кухня (и одновременно столовая), в которую попадаешь сразу же, переступив порог жилища, детская и спальня. Но, войдя сюда, кажется, что вся квартира — не то амбар, не то сарай, перегороженный на три части.

— Нет, вы не совсем угадали! — воскликнула Франсина. — Не амбар и не сарай, а конюшня. Мы живем в бывшей конюшне. И главная беда здесь — не теснота, а сырость. Ничего, если бы ребята спали на деревянном полу. Но здесь пол каменный. Грибок ест стены. У всех тут ревматизм.

Глядя чуть-чуть в сторону, Франсина рассказывала о том, как трудно живется семье, как почти ежедневно дорожают продукты, одежда, как почти невозможно свести концы с концами. Но слова ее звучали не уныло, а резко, энергично и даже как бы торжествующе.

— Я очень рада, что вы пришли, — возбужденно засмеялась она, — я рада, что вы видите, как живет семья рабочего-железнодорожника. Все семьи здесь живут так... Я рада даже тому, что вы нас долго искали. Это Париж, в котором мы живем. Другого Парижа мы не знаем. Однажды поехали с детьми в зоологический сад — надо же как-то развивать мальчишек, — так нам это путешествие стоило семнадцать франков. Больше, чем зарабатывает мой муж за день! Нет, мы бываем очень редко в том, другом, Париже!

— Когда же вы были там последний раз?

Муж и жена переглянулись. Громкий, со звонкими всплесками шепот мальчишек вдруг затих.

— Она была последний раз в том Париже восьмого февраля! — сказал Жан-Клод Лаби.

Восьмое февраля... Станция метро «Шаронн»... Многотысячная демонстрация к площади Бастилии — демонстрация протеста против разбойничьих действий французских фашистов. Полицейские отряды заблокировали демонстрантам путь, а народный прилив нарастал. Началась давка. Полицейские стали сбрасывать людей с лестниц метро вниз. Били и топтали всех подряд — мужчин, женщин, стариков, подростков. Восемь человек были убиты. Многие тяжело ранены.

— Женщины и девушки со Шмен де фийетт были там. Мы шли, взявшись за руки. Пели. Потом я помню, что меня долго били по голове. Потом я несколько недель лежала в больнице... — сказала Франсина.

— Пока девочка лежала, я сводил концы с концами в доме. Я делал все, что обычно делает она: стирал, мыл пол, готовил для детей! — с достоинством и какой-то неумелой нежностью сказал Жан-Клод. И стройная высокая Франсина вдруг показалась мне действительно девочкой.

— Муж все делал! — гордо подтвердила она. — Может быть, ему снова придется делать это. У меня до сих пор очень болит голова. Трудно поворачивать голову.

Перед нами была героиня Шаронны. Я спросила:

— Франсин, почему вы не сказали раньше, что были там?

Глядя чуть-чуть в сторону, женщина буднично проговорила:

— Право, не знаю. Может быть, потому, что, хотя там было очень трудно, еще труднее... сводить каждый день концы с концами!

...Елисейские поля очень красивы поздно вечером. Здесь разрешены лишь белые огни реклам. Сияют огни кинотеатров, кафе, магазинов. И каждый раз кажется, будто вокруг ярко расцвели белые вишни.

Но в тот вечер нам представлялось другое: будто вся Шмен де фийетт, вся Дорожка девочек, израненная и избитая, глядит тихими темными глазами на Елисейские ноля и куда-то дальше, в сторону, поверх Елисейских полей.

ПЕРВАЯ ДАМА

— Итак, вы неожиданно стали первой дамой города Вардё? — спросила я.

— Абсолют! — подтвердила Герда, жена мэра. Весело фыркнула. Или, может быть, это была громкая усмешка? — И провозгласила на весь музыкальный салон теплохода: — Какой была, такой и осталась. Аккурат! Хотя и жена мэра.

На этом наша беседа оборвалась. Интервью не получилось. От других норвежцев, жителей города Вардё, я узнала кое-что о супруге мэра.

Герда родилась и выросла на норвежском рыбачьем острове Вардё, как бы придавленном тяжелыми вьюгами и ветрами. Отец Герды был владельцем крохотного рыбачьего суденышка, хорошо ловил семгу и зубатку, палтус и сельдь. Мать помогала ему как могла продавать улов местным и приезжим торговцам.

— Одиннадцать детей в семье. Аккурат. До образования ли нам было?! — лаконично сообщила мне Герда, когда мы продолжали беседу.

Любимые словечки Герды — «аккурат» и «абсолют». Они органически входят в ее неторопливую, протяжную речь. А в первые дни нашего знакомства жена мэра вообще обходилась почти только этими двумя словами.

— На острове Вардё только город Вардё? Больше никаких поселений нет? — спросила я.

— Аккурат!

— Ваш муж недавно избран мэром?

— Аккурат! Весь город решил, что он должен быть мэром. У нас хорошая лавка. Абсолют!

И удивительно не вязалась с этими энергичными, категорическими «аккурат» и «абсолют» тень неуверенности, которая изредка появлялась на круглом румяном лице Герды в первые дни нашего знакомства. Появлялась, сменяя выражение гордости и торжества, с которым она следила за беседами мужа с общественными деятелями, находящимися на теплоходе. Словно Герда опасалась, что какой-нибудь неожиданный «порыв ветра» пошатнет нынешнее высокое положение ее мужа, владельца небольшой лавки, сына мастера по ремонту парусников.

Вопрос о том, есть ли сейчас какие-либо проблемы у жителей города Вардё и у нее лично, Герда, кажется, сочла обидным для своего мужа:

— С моим-то Ялмаром какие могут быть проблемы?! И тут же фыркнула: — Разве кому-нибудь нужны чужие заботы?!

По категорическому заявлению Герды, их торговля шла отлично благодаря удобному расположению лавки — в центре города — и благодаря тому, что она, жена мэра, считает разумным и дальновидным совмещать свое нынешнее высокое положение с обязанностями продавщицы. Товары приходят в Вардё из Осло морем. Заказывает и выбирает товары для лавки: конфеты, фрукты, безалкогольные напитки — сам Ялмар, ибо никогда не передоверяет никому своих забот.

— Лавка наша. Никому до нее дела нет. И никто переизбрать ее не может... А чем больше работаешь, тем дольше живешь. Абсолют! — сказала Герда.

Кто-то из мурманчан, уже не раз бывавших на острове Вардё, объяснил мне, что норвежские рыбаки — народ гордый, что лишь в очень редких случаях рыбацкая семья сочтет возможным поделиться с кем-либо из чужаков своими горестями или радостями. А в самом рыбацком коллективе — семье или даже в целом городке — крепки давние традиции взаимопомощи, выручки в беде, совместного празднования чьей-либо личной удачи.

Как многие жители острова Вардё, как и ее муж Ялмар, Герда — коренастая, крепкая, невысокого роста. Добротный серый свитер с ярко-красной каймой как бы придавал ей еще большую плотность.

Обычно она втискивалась в угловое кресло музыкального салона теплохода и сидела там часами, наблюдая острыми глазами рыбачки за всем происходящим.

А жизнь на теплоходе «Вацлав Воровский» шла, что называется, своим чередом.

Участники самодеятельности репетировали в том же музыкальном салоне, готовясь к выступлениям на «Днях мира» в Тромсё, а на обратном пути обсуждали, что надо подготовить для будущих выступлений. Руководители делегации Советского комитета защиты мира советовались с членами делегации по разным вопросам обширной программы праздника в Тромсё, а потом совместно оценивали его результаты. Туристы вспоминали, как Советская Армия освобождала Северную Норвегию, пели песни, танцевали.