Принцессы, русалки, дороги... - Екатерина Шевелёва

И  в с е - т а к и  е с т ь  т а к  м н о г о  женщин и детей, которые отдали бы что угодно, лишь бы увидеть вас. И  т е п е р ь, п о с к о л ь к у  ф и л ь м  с д е л а н, появилась возможность получить некоторую долю той красоты, которую вы дарите.

Я сама отдала бы что угодно, чтобы иметь возможность повезти моих дочерей, Кэрол — 11/2 и Сюзанну — 161/2 — увидеть вас и вашу замечательную труппу, так же, как я видела многих великих звезд и балетные труппы в Лондоне, когда была молодая. А также моя мать танцевала в балетной труппе Ковент-Гардена, когда мой отец впервые встретил ее. Я много лет училась балету, но судьба была неблагосклонна ко мне: у меня слабое сердце, и пришлось отказаться... Обе мои дочки учились балету, не для сцены, а для красоты. А потом я уже не могла больше тратить на это деньги... Мы жили много лет на севере в Йоркшире, и все те годы я надеялась, мечтала снова увидеть балет. Больше всего мне хочется сидеть в солидном театре с моими девочками и наблюдать их лица, когда начнется музыка и балет развернет свое повествование перед их глазами. Я хотела бы почувствовать вместе с ними волнующее пробуждение, которое испытывают душа, ум и дух, когда вся музыка и красота движения увлекает человека из реального мира в сферу неведомого чуда, где только великие личности, как вы, могут выразить великую охваченность радостью, восторг и любовь. Только вам дай этот великий дар рождать в себе и доносить до других искусство, которое благодаря любви и тяжелой работе вы довели до совершенства.

Н е т  б а р ь е р о в  д л я  И с к у с с т в а, Музыки, Танца и Оперы. В этом мире Музыки и Балета Красотой наслаждаются, Красоту любят люди разных стран, рас и вероисповеданий. Все это кажется несущественным, когда мы все разделяем великое чувство счастья и радости как равные, когда наши ум, душа и дух едины.

Вы, дорогая госпожа, и ваша замечательная труппа дали такое великое счастье многим здесь, в Великобритании, и многие будут с гордостью говорить своим детям, что они видели ваш танец.

Как чудесно с вашей стороны, что вы поехали в Кройдон, там будет очень много жителей Сэррея и Сассекса, которые получат возможность увидеть вас... А мое сердце тоскливо сжимается потому, что я не смогу увидеть вас, ведь из-за моего больного сердца я не смогу стоять в очереди, а на предварительный заказ билетов нет средств. И вот мне грустно, потому что вы так близко и все-таки недосягаемы для меня. Значит, еще одна мечта так и останется неосуществленной... И все же есть считанные просветы на моем ограниченном горизонте существования. Я еще могу видеть, слышать и еще могу двигаться. Хотя каждое наступление зимы почти убивает меня...

Как я хотела бы, чтобы однажды в солнечный день вы сели в машину и совершили прогулку по прелестным местам Сэррея и Сассекса, полюбовались бы нашими милыми старыми деревнями, с их коттеджами и церквами, постояли бы на холмах, чувствуя на щеках легкое прикосновение ветра и видя вокруг вспаханные поля и деревья, наполненные веселым щебетом наших малиновок... Здесь истинная красота Англии...

С глубоким уважением, добрыми мыслями и хорошими пожеланиями хорошего здоровья, счастья и счастливых воспоминаний, да хранит Вас Бог,

искренне Ваша

PS. Надеюсь, вы воспримете мое письмо как проявление симпатии и признательности. Это очень личное письмо, никто не знает, что я написала вам, но я так благодарна Вам за Ваш фильм и Вашу многочасовую работу для его создания.

Кручусь как белка в колесе: из Ковент-Гардена с почтой к Улановой, от нее — на телеграф, передаю в Москву ежедневную корреспонденцию о гастролях Большого, из телеграфа — в наше отделение ТАСС посмотреть сообщения из Москвы... В этом кручении нет возможности почувствовать, или, вернее, прочувствовать, необычность обстановки. Но вот вдруг проняла меня эта необычность и, казалось бы, в самые будничные минуты дня: я торопилась со сцены в кафетерий для артистов по лабиринтовым коридорам Ковент-Гардена, по святая святых, недоступному даже лондонцам — любителям балета. Бежала, что называется, как дома, по почти подземным ходам, которые кто-то из нас в шутку назвал «траншеями». Узкие коридоры выкрашены по-модному, в разные цвета: одна стена — белая, другая — зеленая, низкий потолок — красный. Аккуратно закрашены и трубы отопления, идущие вдоль стен, и какие-то толстые тяжелые провода, обвившие стены и потолок. Но все равно трубы и провода напоминают ушедшие глубоко в землю корни деревьев, а к самим лабиринтовым коридорам плотно пристала кличка «траншеи».

Навстречу мне шел англичанин в синей спецовке. Дружелюбное «хелло» и вежливый, но глубоконастойчивый вопрос:

— Почему ваша примадонна Карельская не сделала сегодня «фуэтэ» в 3-м акте «Лебединого»?.. Все рабочие сцены заметили, что она вместо 32 поворотов на месте пошла по кругу!..

Пришлось пообещать — полушутя-полусерьезно, — что в следующий раз Карельская сделает «фуэтэ» — 32 поворота на месте.

Рабочий, с которым я встретилась в «траншее», как и многие его товарищи, явно любил танцы. «В каждом народе живет любовь к танцам», — подумала я.

Наверху грохотало так, словно там разыгрывалось сражение! Я остановилась. Где-то далеко-далеко в памяти хранилось: человек с красной ленточкой на сюртуке с дочкой на руках — мой отец; и оружейные залпы революции 1917 года, и красноармеец, который, сорвав с головы кепочку, швырнул ее на белесую мостовую и с разлета пошел вприсядку.

Что сделала Советская власть из обыкновенной девчонки, дочки обыкновенных московских служащих? Был бы у девчонки танцевальный артистический талант — стала бы балериной! А так стала сначала работницей московского завода, потом — журналисткой, потом поэтом... (А может быть, поэтом была все время?..) И вот бегаю как дома по святая святых королевского Ковент-Гардена!

Не только в Ковент-Гардене, но и за его стенами толпа поздно вечером по окончании спектаклей долго аплодирует выходящим из театра Галине Улановой, Стручковой, Жданову, Фадеечеву и вообще советскому балету, вообще советскому искусству, Москве, как крикнул кто-то из толпы.

Какую же особенную «магию», по выражению английской прессы, привез в Лондон балет Большого театра?

Что это за сила, раздвигающая стены Ковент-Гардена, выносящая свет рампы, радость музыки и танца, творческого созидания со сцены на вечерние туманные улицы Лондона?

Именно об этом однажды зашла речь в небольшом номере гостиницы «Ховард», где жила скромная женщина, великая балерина Галина Сергеевна Уланова.

— Мы хотим в каждом спектакле сохранить богатое хореографическое наследство русского балета и в то же время решить по-новому драматургическую сторону спектакля.

Во многих английских постановках действия или совсем нет или оно не опирается на высокую идейную основу. Вот, например, фильм «Красные башмачки». В нем подчеркивается роль судьбы, с которой человек бороться не в силах. Мы же, наоборот, стремимся подчеркнуть активную борьбу человека за счастье. У них сохранились и «Жизель» и «Лебединое озеро», но только как музыкальные спектакли: условные жесты, условность мимики. Советский балет отказался от условного жеста, от условной мимики. Мы стремимся создавать сценический образ по логике человеческого поведения. — говорила Галина Сергеевна. Она напомнила о том, что в советском искусстве всегда подчеркивается жизнеутверждающая борьба человека. И слова эти тем более весомы, что их искренно и убежденно произнесла актриса, взволновавшая тысячи лондонцев в спектаклях «Ромео и Джульетта» и «Жизель».

Галина Сергеевна считает, что балет Большого театра встретился в Лондоне с квалифицированным, серьезным зрителем, понимающим и чувствующим искусство.

— Артисты лондонского балета «Сэдлерс Уэллс», с которыми мы здесь познакомились, очень пытливые и вдумчивые. Видно, что они хотят понять пашу методику, наши принципы работы. Часто артисты балета «Сэдлерс Уэллс» приходят на утренние занятия к нам в «классы», — говорила Уланова.

...Был поздний вечер. Уже закончился напряженный трудовой день труппы балета Большого театра в Лондоне. Галина Сергеевна Уланова, разговаривая со мной, деловито зашивала розовую атласную туфельку. Такая черновая подготовка к очередному спектаклю еще не была закончена...

«ВИКТОРИЯ» И ВОЕННЫЕ КОРАБЛИ

Из окна гостиницы «Медитерранео» видны глубоко внизу по-зимнему хмурые и еще тихие улицы утреннего Неаполя. Дома в этом районе, между портом и центральной магистралью Виа Рома, похожи на скалы, аккуратно сложенные из светлых ровных кирпичиков и неожиданно взбунтовавшиеся против городской планировки. Улицы здесь очень узки, и дома глядят друг другу в окна, будто глаза в глаза. Обитателям гостиницы «Медитерранео» видно, как в домах, что напротив, появляются на столиках подносы с утренним кофе, булочками и сыром, как, надев темные зимние плащи, люди уходят на работу.