Сосредоточение России. Битва за русский мир - Наталия Нарочницкая

Запад построил свой рай на земле, который действительно поражает своим благосостоянием, но вряд ли чем-то другим. «Куда ты идешь, Россия?» – задает вопрос Европа. Но порой и мы в недоумении задаем вопрос: куда идет Европа?

Для русских Европа, Франция всегда были культурным понятием. И сегодня русские приезжают во Францию любоваться дворцами и мостами, Собором Парижской Богоматери, музеями, замками Луары, вкусить благоустроенного быта французской глубинки, отведать французской кухни. Они мечтают увидеть галантных героев Дюма, для которых честь и долг дороже жизни, и элегантных дам, которые, увы, встречаются лишь в старшем поколении. Но никого из русских не вдохновляют троцкистские посягательства на семью «ювенальной юстиции» и парады сексуальных меньшинств, но именно этим «апогеем демократии и прогресса», похоже, Западная Европа гордится сегодня больше, чем Лувром.

Постсоветская интеллигенция, прошедшая через 75 лет принудительного атеизма, поражена неожиданной для нее левизне и атеизму французского интеллектуального сообщества. Тщетно искать сейчас на Западе примеры духовного поиска смысла бытия. Быть рабом своей плоти и своей гордыни, жить по принципу «где хорошо, там и отечество» – вот что кажется сегодня смыслом жизни европейского «демоса». Но этот демос все еще слепо уверен в своей мнимой «кратии», хотя за спиной охлоса судьбами Европы и мира вершит всесильная олигархия, которая не реагирует даже на массовые протесты политике. Не пора ли дискутировать не о пути России, а о «пути демократии»? Обсуждать ее давно нужно только в рамках «теории элит».

Поистине, русский интеллигент прошлого, очарованный улыбкой Джоконды и шекспировскими страстями, блеском картезианской логики и жаждой познания Гете и павший перед заклинанием «свободы, равенства и братства», увидел бы в III Тысячелетии лишь кабалистические столбики Internet и «Царство Банка» Жака Аттали. Банк – вот подлинный хозяин «liberte», крушитель цивилизаций и могильщик великой европейской культуры.

Евросоюз территориально вырос, но «Старая» Европа утрачивает духовную перспективу, и это опаснее, чем финансовый кризис. Европа в сознании европейской элиты – это гигантское хозяйственное предприятие для удовлетворения индивидов, напоминающих ε из антиутопии О. Хаксли. Европейская конституция – скучнейший образчик творчества либерального «Госплана». Еще философ К. Шмитт с сарказмом предсказал схожесть марксового и либерального экономического демонизма: «Картины мира промышленного предпринимателя и пролетария похожи как братья-близнецы – это тот же идеал, что у Ленина «электрификация» всей земли. Спор между ними ведется только о методе».

В разделе «ценности» вообще не перечислены оные. «Священные коровы» либерализма XXI века – «права человека», «свобода» и «демократия» – это лишь возможности для реализации ценностей. Так для чего же Европе нужна Свобода? Чтобы «гнать перед собой врагов и грабить их имущество», как определил высшее благо Чингисхан? Или чтобы спастись «алчущим и жаждущим правды» (Нагорная проповедь)? Или чтобы уравнивать порок и добродетель, добро и зло? Сегодняшний мир Европы поражает нравственным релятивизмом. По сравнению с коммунистическим СССР и его чисто материальным эгалитаризмом, современная Европа куда глубже опустилась в «культуру, движимую всепоглощающей страстью к равенству», как охарактеризовал ее Франсуа Фюре.

Ценностный нигилизм – и есть конец истории. Поэтому для Европы заканчивается эпоха культуры как порождения духа. Остается технократическая цивилизация. Это уже не метафизический «Рим», где свершается вселенское противостояние добра и зла. Это Рим языческий с его паническим страхом перед физическим несовершенством, старением и смертью. Но такой Рим со всем его материальным превосходством – водопроводом, термами, Колизеем, и с его демократией-Форумом – уже был сметен Аларихом вестготским. Сегодня технократия бессильна перед мигрантами не потому, что тех много и они иные, а потому, что у нее самой нет святынь.

Что же Россия? Что стоит за идеей ее новой модернизации?

Двойственность природы России выразилась в парадоксальном опыте последних трех веков. Россия по собственной инициативе регулярно переживала волны «вестернизации». Но все заимствованное у Запада, перерабатывалось Россией по-своему и рождало нечто свое. В итоге это лишь воспроизводило дилемму.

В XX в. так произошло сначала с западным марксизмом на российской почве, преобразованном до неузнаваемости, а затем – с либерально-демократическими реформами 90-х годов. Их сугубо нигилистический и гедонистический дух был отвергнут обществом, как только исчезла угроза реставрации надоевшего и исчерпавшего себя коммунизма. Именно само русское общество востребовало смену мировоззренческих координат и политического спектра.

Западная либертаристская доктрина объявляет чуть ли не главной проблемой отношений России и Европы пресловутое несоответствие России западным стандартам демократии. При этом самые громкие адепты новой мессианской идеи не скрывают своей нетерпимости, заимствованной у недавнего идейного соперника – коммунизма. Так левый дух с претензиями на трон в «царстве человеческом» блуждает с Запада на Восток и обратно подобно идее метафизического Рима в предыдущем споре о христианской истине!

Бессмысленно отрицать, что нынешний российский политический режим в своем функционировании отличается от европейской модели. Сами русские считают его нуждающимся в последовательном совершенствовании. Но для русских он несовершенен вовсе не потому, что не похож на Европу, а в собственных критериях, которые в чем-то совпадают, но в чем-то сильно отличаются от тех, что нам навязывают. Тем не менее, нынешняя система России, безусловно, построена на демократических основах, на идее фундаментальных индивидуальных свобод. А пороки и грехи любой политической системы бывают двух свойств – законотворческого и правоприменительного, что особенно характерно для всей истории России. Однако европейцам следует признать, что российское общество собственным демократическим выбором предпочитает государство, основанное на исторической традиции сильной централизованной власти, способной контролировать процессы на огромной территории с невиданной многоукладностью и разницей в развитии.

Серьезные социологические исследования показывают: в российском социуме сформировался консенсус в том, что историческая модель России должна иметь, прежде всего, национальный характер. Некоторое разочарование в «европейском выборе» обусловлено среди прочего и крепнущим убеждением в том, что в своих отношениях с Россией сами европейцы в целом руководствуются чисто эгоистическими мотивами. При этом никакой враждебности к Европе россияне не проявляют. Да и разве процессы в мире не демонстрируют: демократия, распространяясь по миру, обретает совершенно разные формы точно также, каким многоликим сегодня являет себя капитализм?

Именно в этом смысле мы подходим и к идее модернизации России.

Две крайние позиции: «развитие только по западной модели» и «развитие исключительно самобытное» – уже опровергнуты опытом и одинаково губительны для России. За века послепетровской модернизации Россия усвоила многие из отдельных нужных ей элементов западной экономики, политики, образования, культуры и т. п. и еще нуждается в освоении ряда западных достижений. Но она никогда не станет Западом, у нее свои особенности и свои задачи.

Тотальный нигилизм ко всему русскому постсоветских западников побудил их следовать устаревшей теории модернизации в линейном прогрессе. Они убеждали в правильности и неизбежности стадии первоначального накопления капитала, описанной Фернаном Броделем. Попытки имитировать прошлое Запада и догонять его лишь сдвинули Россию на периферию. «Догоняющая» модель модернизации создает лишь островки. Таковы Москва и Санкт-Петербург, отличающиеся от российской провинции и образом жизни, и сознанием. Эти анклавы могут побуждать к модернизации, но они создают недопустимый уровень социального неравенства, разрушают единство нации, которая распадается на разные цивилизации и теряет исторические ориентиры.

Модель «догоняющей» модернизации давно обнаружила свою ограниченность. Новые концепции мировой науки отрицают единый образец развития. Национальные культуры сегодня повсеместно перемалывают капитализм, а раньше думали, что капитализм способен перемолоть все культуры. Сейчас наступила эпоха национальных модернизационных проектов.

Глобализация положила начало неотвратимой социальной трансформации самого Запада. Для остального мира глобализация давно не синоним модернизации, ибо часто оборачивается прогрессирующим отставанием. Простое подражание Западу не приносит модернизацию. Сегодня надо искать собственную незаменимую нишу, быть лучшим хотя бы в чем-то, или уникальным.