Стилист - Александра Маринина

– Ну и что теперь? – сердито сказал Соловьев. – Что я, по-вашему, должен теперь делать? Влюбилась – это ее проблемы, не мои.

– Но вы можете хотя бы быть с ней помягче. Она говорит, что о таком мужчине, как вы, она мечтала всю жизнь.

– Да? – скептически поднял брови Владимир. – Об инвалиде, передвигающемся в коляске, она мечтала? Или о богатом владельце собственного дома?

– Вот и вы туда же, – в сердцах бросил Андрей. – Она как раз об этом и говорила вам за обедом. Никто не хочет видеть в ней человека, все видят только щучку-потребительницу. А того, что вы – умный, образованный, тонкий, интеллигентный, она, по-вашему, оценить не может? Между прочим, она считает вас очень красивым.

– Что еще она считает? – сухо спросил Соловьев.

– Что в вас есть тайна, настоящая мужская тайна, скрытая сила, невероятная притягательность. Она от вас совсем голову потеряла, а вы…

– Я не намерен это обсуждать, – жестко сказал Владимир, снова открывая книгу.

Андрей ушел в кабинет, но Соловьев уже не мог сосредоточиться на том, что читал. Глупость какая! Эта статуэточка с глазами восторженного олененка влюбилась в него. Впрочем… Взгляды ее были очень выразительными. Да и возится она с его компьютером что-то очень уж долго. Время тянет? Может быть, Андрей не так уж и не прав. И этот разговор за обедом… Хотела дать понять хотя бы в такой форме? Забавно. Глупо, конечно, но забавно. Жалко девочку, если это правда. Глаза у нее изумительные. И фигурка. И улыбка.

Внимание его привлекли странные звуки, доносящиеся с кухни. Какое-то утробное рычание вперемежку с бульканьем. Соловьев развернул кресло и подъехал к двери. То, что он увидел, привело его в ужас. Из раковины на пол вытекала отвратительная черная вонючая вода.

– Андрей! – заорал он. – Срочно перекрывайте воду! У нас авария!

Андрей пулей вылетел из кабинета. Через несколько минут стало понятно, что без сантехника тут не обойтись – трубу надо прочищать специальным гибким тросом. Марина и Андрей схватили тряпки и принялись собирать с пола грязную воду, пока она не протекла на ковер в гостиной. Диспетчер сказала, что «аварийка» приедет в течение двух часов, не раньше.

– Ну как назло! – расстроился Андрей. – Вы же меня на сегодняшний вечер отпустили, вы не забыли? Теперь я не смогу уехать, пока воду не наладят.

Он действительно отпрашивался у Соловьева именно на этот вечер, причем загодя, еще два дня назад. Мать Андрея купила новую мебель и просила сына быть у нее, когда мебель привезут, чтобы помочь ее собрать и расставить. Она предварительно посоветовалась с сыном, на какой день договариваться о доставке, и после разговора с Соловьевым Андрей пообещал приехать во вторник после обеда. Отменять заказ на машину и грузчиков было поздно.

– Если хотите, я могу остаться, – робко сказала Марина, – подожду слесарей.

– Правда? – обрадовался помощник. – Вы не торопитесь?

– Нет, будем считать, что я все еще лечу ваш компьютер. Только вы мне покажите, где у вас трубы и вентили. А то вдруг сантехник не найдет.

– Спасибо, Мариночка, вы так меня выручите!

И только тут Соловьев сообразил, что волею обстоятельств он остается наедине с влюбленной (якобы?) в него молодой женщиной, да еще и на неопределенное время. Хорошо, если «аварийка» приедет через обещанные два часа, а если через четыре? Но ничего не поделаешь, он не может оставаться один, если в дом должны явиться посторонние. Непреложное правило элементарной безопасности. И потом, этим слесарям все время нужно что-нибудь: то тряпку подать, то показать, где вентиль, то ведро принести.

Что ж, давно он не оставался наедине с влюбленной женщиной. В конце концов это может даже оказаться любопытным.

Сантехники давно ушли, а Марина все еще была в доме, хотя работа по уничтожению упрямого вируса тоже была закончена. К собственному удивлению, Соловьев не тяготился ее обществом. Выполняя указание Андрея, она даже вывезла Владимира Александровича на прогулку, несмотря на его сопротивление, впрочем, довольно вялое. Ему действительно хотелось подышать воздухом, и против беседы с кареглазкой он тоже ничего не имел. После прогулки они пили чай, а теперь сидели в гостиной, залитой приятным полумраком и освещаемой только торшером возле низкого журнального столика. Соловьев маленькими глотками пил коньяк, Марина от спиртного отказалась – она за рулем, ей еще домой ехать.

– Я кажусь вам смешной, – полувопросительно сказала Марина.

Сейчас она была тихой и какой-то сосредоточенной, ничем не напоминая весело хохочущую молодую женщину, какой была всего несколько часов назад, за обедом.

– Ну почему же? – мягко возразил Соловьев.

Конечно, он не хотел ее обидеть. Но, кроме того, он и в самом деле так не думал. Если во время разговора с Андреем все это действительно казалось ему смешным и нелепым, то теперь, в эту самую минуту, он вдруг осознал, что ничего смешного и тем более нелепого тут нет. Почему он решил, что в него нельзя влюбиться? Из сорока трех прожитых лет пятнадцать пришлись на детство и отрочество, а на протяжении следующих двадцати шести лет он постоянно ощущал влюбленность в себя со стороны той или иной девушки или женщины. Уж в этом-то недостатка у него не было никогда. Красота, мужское обаяние, талант, сексуальная сила – все это привлекало противоположный пол, и Соловьев двадцать шесть лет плавно переносил себя из одного романа в другой и до женитьбы на Светлане, и во время совместной жизни с ней, и даже после ее гибели, вплоть до несчастья, сделавшего его инвалидом два года назад. А что, в сущности, изменилось? Он по-прежнему красив, и мужское обаяние, судя по всему, не иссякло, и талант все еще при нем. Сексуальность? Так это еще проверить надо. Главное – чтобы женщина была счастлива, а сделать партнершу счастливой Соловьев умел, в этом не может быть никаких сомнений. Каким путем? Это уже другой вопрос. Но при взаимном расположении людей друг к другу вопрос этот решается легко и к обоюдному удовольствию. Так почему же он решил, что Марина и в самом деле не может в него влюбиться?

– Мне очень приятно, что вы остались со мной, а не уехали домой сразу же вслед за сантехниками.

– Значит, я не кажусь вам излишне навязчивой? Я знаю, вы предпочли бы сесть за работу, вместо того чтобы развлекать меня светской беседой. Но у меня нет сил встать и уйти. Силы воли не хватает, – призналась она.

– И я этому рад, – улыбнулся Соловьев. – Поверьте, Марина, я искренне этому рад. Мне очень хорошо с вами. Легко, уютно, тепло. Вы удивительная женщина. Мне жаль, что вы так быстро починили мой компьютер.

– Неправда, вы сами говорили, что вам нужно работать и вынужденный простой выбивает вас из графика. Не утешайте меня, Владимир Александрович. Я все понимаю.

– Но если вы все понимаете, тогда почему до сих пор сидите на диване?

– А что я должна сделать? Уйти? Хорошо, я сейчас уйду.

– Вы должны меня поцеловать. А для этого вам следует как минимум встать с дивана и подойти ко мне.

Он вел свою партию привычно и уверенно, он обольщал женщин десятки раз и знал все тонкости и приемы этого приятного и щекочущего нервы действа. Марина встала и подошла к нему. Она была такая маленькая, что их головы находились почти на одном уровне. Соловьев осторожно взял ее за руку.

– Ну что же вы? Целуйте, коль подошли, – сказал он чуть наcмешливо.

Ее лицо приблизилось, ее губы коснулись его губ, и Соловьев ощутил такую мощную вспышку желания, что сам себе удивился. В следующее мгновение она уже сидела у него на коленях, накрытых мягким клетчатым пледом, ее руки исступленно гладили его плечи, спину, затылок, а он крепко прижимал ее к себе, упиваясь нежными губами и шелковистой кожей. Наконец Соловьев сделал над собой усилие и оторвался от нее.

– Ты хорошо подумала? – спросил он едва слышным шепотом.

– Да, – выдохнула она, не открывая глаз.

– Еще можно отступить.

– Я не хочу. Я не хочу отступать. Я с ума схожу.

– Ну что ж…

Он не повел ее в спальню, он даже не стал раздевать ее. Но все, что он знал и умел, чему научился за двадцать шесть лет беспрерывных романов, он сейчас положил к ногам этой миниатюрной женщины с огромными карими глазами. Он даже не думал о том, что в любой момент может вернуться Андрей, только слушал ее прерывистое дыхание и наслаждался ее стонами и сдавленными вскриками. Ему казалось, что все кончилось очень быстро, но, когда он бросил взгляд на часы, оказалось, что они занимались любовью сорок минут. Марина сидела на полу, обессиленная, стараясь справиться со слабостью в ногах.

– Вот теперь я поеду, – сказала она хрипло и поднялась. – Я должна унести это в себе, пока мы с тобой ничего не испортили.

– Но ты вернешься? – спросил Соловьев совершенно спокойно, будто ничего не произошло.

– Да. Завтра. Вечером, после работы. Не провожай меня.