Кабинет доктора Либидо. Том IX (Ц – Ч – Ш – Э – Ю – Я) - Александр Сосновский

Сама Ц. описала первую встречу так: «Мы с Т <атьяной> Ф <едоровной> у одних ее друзей. Входит высокий красноармеец. Малиновый пожар румянца. Представляется и – в упор: – «Я коммунист-большевик. Можно мне слушать Ваши стихи?». Днем Б. А. Бессарабов колол дрова и таскал воду, а вечерами вел нескончаемые беседы с Ц.: «Я: – «Б <орис>, Вы наверное замерзли, – если хотите – сядьте ко мне.» – Вам будет неудобно. – Нет, нет, мне жалко Вас, садитесь. Только сначала возьмите себе картошки… Садится на краюшек. Я – ГАЛАНТНО – отодвигаюсь, врастаю в стену. – Молчание. – …«М <арина> И <вановна>, у Вас такие ясные глаза – как хрусталь – и такие веселые! Мне очень нравится Ваша внешность». Я, ребячливо: – «А теперь пойте мне колыбельную песню» – … или – знаете, Б <орис>, поцелуйте меня в глаз! – В этот! – Тянусь. – Он, радостно и громко: – Можно?! – Целует, как пьет, – очень нежно. – Теперь в другой! – Целует. – Теперь в третий!».

Б. Бессарабов вдохновил Ц. на создание поэмы «Егорушка», послужил прототипом героя стихотворения «Большевик». В первых числах февраля 1921 он уехал на фронт. Отчаяние Ц. было безмерно: «Борюшка! – Сыночек мой! Вы вернетесь! – Вы вернетесь потому что я не хочу без Вас, потому что скоро март – Весна – Москва – п <отому> ч <то> я ни с кем другим не хочу ходить в Нескучный сад, – Вы, я и Аля -п <отому> ч <то> в Н <ескучном> с <аду> есть аллея, откуда, виден, как солнце, купол Храма Спасителя, п <отому> ч <то> мне нужен Егорушка – и никто другой! Б <орис> – Русский богатырь! – Да будет над Вами мое извечное московское благословение. Вы первый богатырь в моем странноприимном дому. – Люблю Вас».

Летом 1921 Ц. получила известие, что ее муж жив и находится в Константинополе. Ни минуты не колеблясь, она приняла решение ехать к нему. Власти долго не давали разрешения на выезд, не было денег на билеты. В мае 1922 Ц. получила гонорар за сборник стихов «Версты» и сказку «Царь-девица». Лишь 15 мая 1922 Ц. с дочерью прибыли в Берлин. На первых порах русская эмиграция встретила ее благожелательно, считая жертвой большевистского режима. Ц. общалась с находившимися за границей деятелями русской культуры: Андреем Белым, Ильей Эренбургом, Алексеем Толстым и др. В начале 1922 в издательстве «Геликон» вышла книга стихов Ц. «Разлука».

Этим издательством владел Абрам Григорьевич Вишняк (1893—1944). Сын состоятельного фабриканта из Киева. Обучался в Московском университете; пользовался репутацией эстета и страстного любителя поэзии. В 1919 эмигрировал из большевистской России вместе с женой Верой (Ревеккой) Лазаревной Аркиной и двухлетним сыном. В сентябре 1921 занялся издательским делом. Сблизился с Ц. на почве переживаний из-за измены жены. Роман продолжался всего несколько недель. Последнее стихотворение берлинского цикла «Земные приметы», адресованное А. Вишняку, датировано 31 июля 1922. В 1923 А. Вишняк издал еще один сборник Ц. «Ремесло». В 1933 вышла в свет эпистолярная повесть Ц. «Флорентийские ночи», включавшая девять писем А. Вишняку.

В июне 1922 в жизни Ц. произошло знаменательное событие. Она получила восторженное письмо от Бориса Леонидовича Пастернака (1890—1960), положившее начало их т.н. «роману без поцелуя». Знакомство Ц. с Б. Пастернаком состоялось в Москве, еще до революции, однако носило поверхностный характер: «Три-четыре беглых встречи – и почти безмолвных, ибо никогда, ничего нового не хочу. – Слышала его раз с другими поэтами в Политехническом Музее…» Уже после отъезда Ц. из России, Б. Пастернак прочел ее сборник «Версты» и был буквально потрясен. Через много лет он вспоминал в своей автобиографии: «В нее надо было вчитаться. Когда я это сделал, я ахнул от открывшейся мне бездны чистоты и силы. Ничего подобного нигде кругом не существовало».

Между Ц. и Б. Пастернаком завязалась переписка, продолжавшаяся тринадцать лет. Более ста писем, которые, согласно последней воле дочери Ц. Ариадны, могут быть опубликованы не раньше середины XXI века. Известно, что во время поездки в Германию в 1922 Б. Пастернак хотел встретиться с Ц. 17 августа 1922 он вместе с женой Евгенией Владимировной Лурье отплыл на пароходе из Петрограда в Берлин. Однако, еще 1 августа Ц. в спешном порядке отправилась к мужу в Чехию. По мнению Ариадны Эфрон: «В ее отъезде из Берлина накануне прибытия туда Пастернака было нечто схожее с бегством нимфы от Аполлона…»

Ц. действительно была охвачена глубоким чувством: «Мне нужен Пастернак – Борис – на несколько невечерних вечеров – и на всю вечность…» Однако, понимала: «И жить бы я с ним все равно не сумела – потому что слишком люблю». Они встретились лишь в июне 1935 в Париже на Международном антифашистском конгрессе в защиту культуры. К этому времени жизнь уже развела их полностью. Вместо любовного свидания произошел недолгий и ничего незначащий разговор о текущих новостях.

Б. Пастернак сыграл в жизни Ц. еще одну важную роль. В мае 1926 он заочно познакомил ее с австрийским поэтом Райнером Марией Рильке (1875—1926), жившем тогда в Швейцарии. Романтическая переписка Ц. с Р. М. Рильке продолжалась вплоть до самой его смерти. В марте 1935 Ц. записала в своем дневнике: «Всю жизнь напролет пролюбила не тех… И равных себе по силе я встретила только Рильке и Пастернака. Одного – письменно – за полгода до его смерти, другого – незримо».

В августе 1922 С. Я. Эфрон поступил на философский факультет Карлова университета и семья Ц. переселилась в предместье Праги. В Москве одна за другой вышли несколько ее книг, на которые отозвалась зарубежная критика. Одна из рецензий привлекла особенное внимание Ц. Ее автором был двадцатитрехлетний Александр Васильевич Бахрах (1902—1985). Ц. ответила молодому литератору личным письмом и между ними завязалась переписка. Как это уже случалось ранее, вскоре она переросла в эпистолярный роман: «Вы – чужой, но я взяла Вас в свою жизнь, я хожу с Вами по пыльному шоссе деревни и по дымным улицам Праги». Ц. снова придумала себе любимого и воспела его в цикле «Час души»:

В глубокий час души и ночи,Нечислящийся на часах,Я отроку взглянула в очи,Нечислящиеся в ночах.

Реальность уступила место поэтическому воображению. Ц. исступленно обращалась к никогда не виданному адресату: «Я глядела на буквы конверта. <…> Внутри было огромное сияние <…> я душу свою держала в руках <…> Вы мое кровное родное, обожаемое дитя, моя радость, мое умиление <…> Думай обо мне что хочешь, мальчик, твоя голова у меня на груди, держу тебя близко и нежно. <…> Большой ты или маленький – для меня ты – все мальчик! – беру тебя на колени, нет, так ты выше меня и тогда моя голова на твоей груди – суровой!». Ответные письма А.В.Бахраха не сохранились, но, судя по всему, он не был склонен к взаимности. Страсть угасла также быстро, как и возникла. Еще 10 сентября 1923 Ц. признавалась в любви, а уже 20 сентября написала: «Мой дорогой друг, соберите все свое мужество в две руки и выслушайте меня: что-то кончено <…> Я люблю другого».

В жизнь Ц. вошел Константин Болеславович Родзевич (1895—1988). Родился 2 октября 1895 в семье военного врача. Бывший мичман Черноморского флота. Во время гражданской войны находился в Красной армии, попал в плен, чудом избежал расстрела. Служил на стороне белых, вместе с С. Я. Эфроном попал в лагерь беженцев на острове Галиполи, затем перебрался в Прагу. Учился на юридическом факультете Карлова университета, занимал скромную должность секретаря и казначея евразийского общества. Внешне непритязательный человек невысокого роста: «Un petit cog – un petit coiffeur» (маленький петушок – маленький гребешок) – подшучивали над ним русские эмигранты.

Ц. познакомился с К. Родзевичем в апреле 1923. По-началу он сопровождал Ц. в прогулках по окрестностям: «Мой спутник – молоденький мальчик, простой, тихий <…> Называет мне все деревья в лесу и всех птиц. Выслеживаем с ним звериные тропы <…> Он сам, как дикий зверек, всех сторонится. Но ко мне у него доверие». В конце сентября 1923 зыбкая грань между дружбой и близостью была преодолена. Пока С. Я. Эфрон с дочерью находился в отъезде, влюбленные встречались ежедневно. Обычно свидания происходили в дешевых кафе или номере отеля. О характере отношений можно судить по письмам Ц. к К. Родзевичу: «Мой Арлекин, мой Авантюрист, моя Ночь, мое счастье, моя страсть. Сейчас лягу и возьму тебя к себе. Сначала будет так: моя голова на твоем плече, ты что-то говоришь, смеешься. Беру твою руку к губам – отнимаешь – не отнимаешь – твои губы на моих, глубокое прикосновение, проникновение – смех стих, слов – нет – и ближе, и глубже, и жарче, и нежней – и совсем уже невыносимая нега, которую ты так прекрасно, так искусно длишь. Прочти и вспомни. Закрой глаза и вспомни. Твоя рука на моей груди, – вспомни. Прикосновение губ к груди <…> Друг я вся твоя».