Кабинет доктора Либидо. Том IX (Ц – Ч – Ш – Э – Ю – Я) - Александр Сосновский

В марте 1916 у Ц. уже появилось новое увлечение – поэт-футурист Тихон Васильевич Чурилин (1885—1946). Родился 30 мая 1885 в Лебедяни Тамбовской губернии в семье купца. Внебрачный сын провизора Александра Тицнера. Самостоятельно выучился грамоте. С 1905 жил в Москве, посещал лекции Московского коммерческого института. Называл себя «анархистом-коммунистом» и даже скрывался за границей, якобы, от политического сыска. Страдал манией преследования, несколько раз лежал в психбольницах. Вернулся в Россию в 1909; в 1912—1913 сблизился с молодыми художниками и поэтами-футуристами. В 1915 опубликовал стихотворный сборник «Весна после смерти» с иллюстрациями Натальи Гончаровой. Принимал участие в различных футуристических альманахах и сборниках («Московские мастера», 1916; «Весенний салон поэтов», 1918 и др.).

Ц. считала Т. Чурилина гениальным поэтом, сравнивала его с Лермонтовым и Бонапартом. С. Я. Эфрон болезненно переживал увлечение жены. Не желая мешать влюбленным, 9 марта 1916 он подал прошение о поступлении добровольцем в действующую армию. Ц. не хотела расставаться с мужем, но, при этом, была уверена, что Т. Чурилин без нее погибнет. С большим трудом удалось удержать С. Я. Эфрона от безрассудного поступка, а роман с Т. Чурилиным вскоре закончился сам собой.

В 1918 появилась фантастическая повесть Т. Чурилина «Конец Кикапу». Среди героев фигурирует некая Денисли, в которой угадываются черты Ц.: «коварная мартовская любовь», «лжемать, лжедева, лжедитя», «морская» «жжженщина жжостокая». В последние годы жизни Т. Чурилин сильно нуждался. Умер в психиатрической больнице им. Ганнушкина 28 февраля 1946.

Ц. крайне враждебно встретила октябрьскую революцию и захват власти большевиками. В октябре 1917 ее муж С. Я. Эфрон отправился сражался в рядах Белой армии. Оставшись одна с двумя детьми, Ц. мучилась от неизвестности и тяжелых бытовых условий. В начале января 1918 она познакомилась с молодыми актерами студии Е. Вахтангова, среди которых был будущий известный театральный режиссер Ю. Завадский (1894—1977). Молодой человек пользовался огромным успехом у женщин и имел репутацию ловеласа. Ц. не избежала общей участи и некоторое время была сильно увлечена Ю. Завадским; посвятила ему более двух десятков стихотворений. По утверждению американского профессора С. Карлинского, в тот же период Ю. Завадский находился в гомосексуальной связи с поэтом П. Антокольским (1896—1978). Неизвестно, насколько это утверждение соответствует действительности, поскольку никаких документов на сей счет не сохранилось.

Глубоко обиженный изменой жены, С. Я. Эфрон в 1923 писал своему другу, поэту М. А. Волошину: «…Я тебе не пишу о московской жизни М <арины>. Не хочу об этом писать. Скажу только, что в день моего отъезда (ты знаешь, на что я ехал) после моего кратковременного пребывания в Москве, когда я на все смотрел „последними глазами“, Марина делила время между мной и другим, к <отор> ого сейчас называет со смехом дураком и негодяем…» Впоследствии Ц. действительно отзывалась о Ю. Завадском довольно иронически: «…не гадкий. Только – слабый. Бесстрастный. С ни одной страстью, кроме тщеславия, так обильно – и обидно – питаемой его красотой…»

Весной-летом 1918 Ц. создала ряд лирических и гражданских стихотворений, которые впоследствии составили цикл «Лебединый Стан». В ее личной жизни настали очередные перемены. Весной 1919 Ц. познакомилась с молодой актрисой Софьей Евгеньевной Голлидей (1896—1934). Родилась в семье обрусевшего отца-англичанина и матери-итальянки. С детства воспитывалась в творческой музыкальной атмосфере. Закончила Санкт-Петербургскую Мариинскую гимназию. Рано осиротела, переехала в Москву, поступила на сцену Второй студии Художественного театра. В 1937 Ц. посвятила памяти своей подруги документальную «Повесть о Сонечке»: «Передо мною маленькая девочка… С двумя черными косами, с двумя огромными черными глазами, с пылающими щеками. Передо мною – живой пожар… И взгляд из этого пожара – такого восхищения, такого отчаяния, такое: боюсь! такое: люблю!»

В отношениях с С. Голлидей распределение ролей было иным, чем с С. Парнок. Ц. ощущала себя старшей сестрой, защитницей и наперсницей. Поддерживала профессиональные амбиции подруги; специально для нее выписала несколько пьес («Фортуна», «Приключение», «Феникс» и др.). Актриса Анастасия Зуева говорила о С. Голлидей: «Талант-то маленький был! Это все Марина придумала…»

К лету 1919 отношения с С. Голлидей закончилась. Ц. восприняла разрыв, как должное: «Сонечка от меня ушла – в свою женскую судьбу. Ее неприход ко мне был только ее послушанием своему женскому назначению: любить мужчину – в конце концов все равно какого – и любить его одного до смерти. Ни в одну из заповедей – я, моя к ней любовь, ее ко мне любовь, наша с ней любовь – не входила. О нас с ней в церкви не пели и в Евангелии не писали». С. Голлидей умерла 6 сентября 1934 от рака в институте имени Склифософского. Похоронена в Москве на кладбище Данилова монастыря.

В годы Гражданской войны на долю Ц. выпали тяжкие моральные и материальные лишения. Не имея никаких средств существования, 27 ноября 1919 Ц. вынуждена была отдать дочерей в детский приют в Кунцево. Зимой 1920 старшая дочь Ариадна тяжело заболела и Ц. забрала ее домой. Младшая дочь Ирина осталась в приюте и умерла от голода 15 (или 16) февраля 1920. В ее смерти окружающие обвиняли Ц. Художница Магда Нахман писала своей приятельнице: «Умерла в приюте Сережина дочь – Ирина <…> Ужасно жалко ребенка – за два года земной жизни ничего, кроме голода, холода и побоев».

В записных книжках Ц. сама неоднократно признавалась, что была Ирине дурной матерью. В самый разгар драматических событий она пережила еще несколько сердечных увлечений. Одним из них явился художник-график Николай Николаевич Вышеславцев (1890—1952). В 1906—1908 занимался в художественной студии Ильи Машкова, много путешествовал по Италии и Франции, прекрасно разбирался в западно-европейском искусстве и философии. Н. Вышеславцев оказался полной противоположностью Ц. Его житейские принципы («День – для работы, вечер – для беседы, а ночью нужно спать») никак не подходили Ц. Впоследствии она даже называла Н. Вышеславцева ханжой, «который меня <…> хотел спасти от моих дурных страстей». Именно Н. Вышеславцеву адресовано знаменитое стихотворение:

Кто создан из камня, кто создан из глины, —А я серебрюсь и сверкаю!Мне дело – измена, мне имя – Марина,Я бренная пена морская.

К осени 1920 отношения с Н. Вышеславцевым окончательно себя исчерпали.

В декабре того же 1920 Ц. познакомилась с князем Сергеем Михайловичем Волконским (1860—1937). По отцовской линии – внук декабриста, по материнской – прямой потомок героя Отечественной войны 1812. Человек высочайшей культуры, «уходящая раса», по определению самой Ц. Почти всю свою жизнь он отдал служению искусству, одно время являлся директором Императорских театров. Князь был гомосексуалистом, поэтому Ц. предложила ему «быть мальчиком твоим светлоголовым». Упорное отрицание действительности принесло свои плоды: «Я сама так любила 60-летнего кн (язя) Волконского, не выносившего женщин. Всей безответностью, всей беззаветностью любила и, наконец, добыла его – в вечное владение! Одолела упорством любови». Ц. сохранила дружеские, теплые чувства к С. Волконскому на всю жизнь. Ему посвящен цикл стихов «Ученик».

В конце 1920 С. Я. Эфрон оказался в Крыму вместе с врангелевской армией. Ходили слухи о его гибели. Ц. не находила себе места от беспокойства за судьбу мужа: «О Сереже думаю всечасно, любила многих, никого не любила». Тем не менее, в ее жизни появлялись все новые и новые герои. Одним из них стал двадцатичетырехлетний поэт Евгений Львович Ланн (настоящая фамилия Лозман; 1896—1958). «Мучительный и восхитительный человек!» – отзывалась о нем поэтесса. Скоротечный роман, начавшийся в конце ноября 1920, продолжался не больше месяца. Его результатом стала поэма «На красном коне».

В январе 1921 Ц. окончательно простилась с Е. Ланном: «Красный Конь написан. Последнее тире поставлено. – Посылать? – Зачем? – Конь есть, значит и Ланн есть – навек – высоко!.. Жизнь должна была переменить упор. – И вот, товарищ Ланн… опять стою перед Вами, как в день, когда Вы впервые вошли в мой дом… – веселая, свободная, счастливая. – Я». Наваждение закончилось, Ц. уже воодушевилась новым открытием. Борис Александрович Бессарабов, восемнадцатилетний русский добрый молодец, простодушный и влюбленный в стихи романтик. «В комнату вошел, – вспоминала дочь Ц. Ариадна, – молоденький красноармеец, по-крестьянски румяный и синеглазый; в тощем вещмешке его лежали черные сухари, махорка и томик Ахматовой…»