Мэрилин Монро - Игорь Беленький

Да, если исключить не очень содержательные роли в не очень содержательных фильмах (числом в тридцать), кажется, и действительно «более ничего». Что ж, право, делать? У каждого своя судьба. Не придумывать же за нее подвиги на государственной или иной ниве! Некоторые, кстати, так и поступают помимо профессии придумывают себе общественные занятия — кто публично занимается производственной гимнастикой, кто покровительствует животным, кто — индейцам. И еще неизвестно, что останется от подобной деятельности спустя десятилетия — к примеру, роли, сыгранные в кино, или физические упражнения под музыку.

Что же до моей героини, то и сегодня, спустя тридцать лет после гибели, красавица Мэрилин отнюдь не забыта: ее изображения опять на календарях, на журнальных полосах, на аукционах, на фотовыставках, на обложках новых книг — она вновь «чарует всех нас своей красотой»! Но главное — ее фильмы на экранах, на видеокассетах. Те самые не очень содержательные фильмы, в которых ей пришлось играть не очень содержательные роли. Вот об этой загадке писать, наверное, и придется.

Красота Мэрилин вызывает в памяти фразу из одного письма XVIII столетия, где автор делится впечатлениями о ее литературной предшественнице и двойнице — Манон Леско: «Девушка была до того хороша, что могла бы восстановить в мире язычество». По мне, в этой фразе важна не только красота Манон, но и то, а быть может, даже и прежде всего то, что и создатель Манон, аббат Прево, и его критик, автор письма, явно не против «восстановить в мире язычество», во всяком случае, такое, какое позволило бы им (да и всем нам) в полной мере оценить красоту девушек, подобных Манон и Мэрилин. Напомню еще, что чеховский доктор Астров, произнесший ту самую сентенцию о красавице, которая только и делает, что ест, спит, гуляет и чарует, был совсем не против воздать ее красоте должное, и, право, не его вина, что у него ничего не получилось! Если есть желание, перечтите «Дядю Ваню», а что до меня, то я намерен далее доказать, что женская красота не только приятна, но и полезна, ибо не знаю уж, спасет ли она мир, но судить о нравах тех, кто ею пользуется к собственной выгоде, безусловно, позволит.

Теперь два слова о светских безумствах. Это раньше их так называли, например в прошлом столетии. Сегодня это попросту скандалы на всевозможных светских приемах, суаре, раутах, вечеринках с коктейлями, кинофестивалях, «Проках», конкурсах красоты и прочих мероприятиях, куда съезжается элита. Говорю об этом, потому что имя Мэрилин практически от всего этого неотделимо. Так вот эти нынешние скандалы (прежние безумства) теперь принято включать в популярную, или массовую, культуру — понятие, обретшее у нас необыкновенно изысканные термины, напоминающие шаманские заклинания: поп-культ, масс-культ. Понятие это среди прочего включает в себя частную жизнь, превратившуюся в общественное достояние, существование за прозрачной стеной, вопреки замятинской фантазии, не теряющей своей прозрачности даже в самые интимные моменты; кухонные и коридорные конфликты, транслированные по радио и телевидению, размноженные в миллионах экземпляров газет и журналов, доставленные в каждую семью по подписке, чрезвычайно зрелищные и драматичные. Это не те безумства, которыми, как в двадцатые годы, можно было бы кого-нибудь шокировать («эпатировать») — кого-то, якобы стремящегося к скромной и укромной жизни. Все это давно в прошлом. Сегодняшнему потребителю, на которого все и рассчитывается, стыдно за свою скромность и неизвестность. Его культура суть жизнь на площади, у всех на виду. Это — приобщение масс к миру «избранных», приобщение «избранных» к вкусам «толпы».

Итак, о чем же предстоит говорить? О вкусах и привычках знаменитого когда-то бейсболиста. Об интимных подробностях в его отношениях с женой — с Мэрилин. Об обстоятельствах их помолвки, свадьбы, первой брачной ночи, затем о семейных скандалах, ссорах, рукоприкладстве, наконец о бракоразводном процессе. Потом еще раз о том же самом, но уже в отношении знаменитого драматурга. Вот, стало быть, каковы темы моего дальнейшего повествования! Спрашивается, а где же здесь искусство?

В традиционном смысле его, конечно, тут немного… Прямо сказать, даже и совсем нет. Но — положа руку на сердце — кино и искусство-то нетрадиционное! Как-то забылось, провалилось в дискуссионную трещину то немаловажное обстоятельство, что кинематограф никак, ни при каких условиях не может быть причтен к «изящным искусствам». И это — тоже его специфика! Не только опыты со временем и пространством, с горизонтальным и вертикальным монтажом, динамическими квадратами, типами синхронизации, «монтажом аттракционов», дистанционным монтажом и проч. и проч.! Нет, но еще и специфическая аура исполнителя. Это только проклятое племя киноведов вспоминает о фильме по фамилии поставившего его режиссера — потребитель запоминает актера, и он прав. Ибо в актере — основная человеческая идея, вложенная в фильм, каким бы пустым, бесцветным и бесталанным этот фильм ни казался. Фильм (а с ним и весь кинематограф) суть медиум межчеловеческого общения, контакта между обычным, конкретным человеком и его инвариантом, моделью, образцом, типом. Обнаружив, что созданный промышленным путем, на заводе (киностудии), фильм — это не только произведение искусства (когда он — произведение искусства), но и товар, требующий рекламы и подчиняющийся законам спроса и предложения, мы забыли о контактности кино, об общении зрителя с экраном, о возникновении ЗАЭКРАНА (как Зазеркалья), где экранный образ сливается с конкретным человеком. Возникает человек-легенда, человек-миф. Его нет, этого человека, он — продукт воображения, но не частного, не индивидуального, а коллективного. Коллективного сознательного. Как и любой миф, такой человек — тоже миф, выдумка, но выдумка во плоти. Именно так возник миф о Супермэне (потом — о Батмэне), Джеймсе Бонде, Рэмбо. Из этого ряда — и Мэрилин. Она — миф, выдумка, фантазия; как таковой ее не существовало — у нее другое имя и другая фамилия (впрочем, какова ее настоящая фамилия, даже сейчас не ясно). Но она — и миф, легенда, былина. Она — воплощение коллективной грёзы, ибо коллективное греженье — тоже своего рода акт народного (массового) творчества, особого вида фольклор.

Не забыть еще и загадочную смерть. Это уж и вовсе детектив, достойный пера Хэммета и Чэндлера, катастрофа если и уступающая гибели Джона Фицджералда Кеннеди, то разве лишь значительностью жертвы, но никак не масштабом, не количеством втянутых в нее людей. Тут есть все, что требуется для настоящего политического детектива: сокрытие фактов, смерть одних свидетелей, давление на других, подкуп третьих, кража и подделка документов, уничтожение и выкуп улик, анонимные осведомители, подслушивание разговоров и т. д. и т. п. И это тоже — часть легенды Мэрилин, ее мифа, мифа о ней. А стало быть, имеет самое непосредственное отношение к кинематографу, к искусству экрана, которое никак нельзя назвать изящным.

Монро

Красота, судя по всему, была для Монро семейным проклятием: по крайней мере красивым женщинам трех поколений этого семейства она испортила жизнь, сделав их заложницами каждого следующего мужчины в их жизни и нарушая и без того непрочное душевное равновесие, переходившее, точно по наследству, из поколения в поколение. Так уж сложилось, что красавицы Монро все как одна страдали неврозами, причем некоторые в самой тяжелой и мучительной форме, и вполне естественно, что это приводило их к неизбежной жизненной катастрофе.

Вообще, тревожное предчувствие катастрофы охватывает всякого, кто знакомится с историей и предысторией Мэрилин на любом этапе существования ее семьи. Смерть деда, бабки и матери в психиатрических клиниках; смерть дяди от самоубийства на нервной почве; смерть отца (во всяком случае, человека, которого сама Мэрилин одно время считала своим отцом) в автомобильной катастрофе; смерть самой Мэрилин — какую версию ни взять (убийство или самоубийство)… Тут поневоле заговоришь о роке. Тем более когда поистине роковым для Монро становится безумие — пожизненное безумие, смерть в безумии, смерть от самоубийства… Становится не по себе перед портретом этой обаятельной, цветущей, улыбающейся блондинки, когда узнаешь, какое количество драм, психологических и психических комплексов скопилось в семействе Монро на пороге ее жизни, в которую она, ничего не ведая, вступила шесть с половиной десятилетий назад.

Относительно предков Мэрилин (а о них не сохранилось почти никаких сведений) мнения биографов различны. Многие считают (правда, без убедительных оснований), что по материнской линии Мэрилин потомок пятого президента США Джеймса Монро. (Первой эту идею, по-видимому, высказала Грэйс Мак-Ки, подруга матери Мэрилин, волей обстоятельств ставшая опекуншей девочки. «Она была Монро, — сказала тетушка Грэйс. — У меня есть все бумаги и письма, я храню их для твоей матери. И в них сказано, что она была родственница президента Монро… Потомком по нисходящей».) Однако, например, Морис Золотов, один из первых биографов Мэрилин, полагает, что ее предки «были обыкновенными бедными людьми и жизнь их не освещалась в газетах, стерлась и из памяти их друзей, их переживших».