Маяк и звезды - Анника Тор

Когда они проезжали мимо прачечной. Бленда отвернулась, на случай, если мама вдруг выглянет в окно. По дороге туда Бленда шла другим путем. Мама наверняка стала бы задавать ей массу ненужных вопросов.

Единственный недостаток велосипедной прогулки был в том, что она закончилась слишком быстро. Уж слишком скоро они приехали! Аксель затормозил и отпустил левую руку.

— Ну вот фрекен и дома.

Бленда улыбнулась ему — ни капли не покраснев и не заботясь о том, что ее волосы наверняка совсем растрепались.

— Спасибо, что подвез.

— Не за что. Не забудь овсянку.

Бленда взяла свой пакетик и собралась уже было уходить, но Аксель остановил ее за руку.

— До встречи, — сказал он. — И, надеюсь, скорой, да?

Бленда кивнула.

Аксель встал на педали и помчался дальше. Отъехав метров на десять, он обернулся и помахал ей. Бленда помахала в ответ.

Когда он скрылся из виду, Бленда вдруг обнаружила, что рядом с ней стоит Эрик с коробкой в руках. Бленда не понимала, откуда он взялся. Давно ли он тут стоит? Видел ли он, как она приехала на велосипеде? Она очень надеялась, что нет, но судя по его выражению лица, он видел их вместе, ее и Акселя.

— Маме ни слова, — сказала Бленда. — Слышишь? И где ты пропадал, кстати говоря? Вечно ты где-то шляешься!

Тура стояла у прилавка в прачечной и складывала чистые рубашки. Ей не нужно было думать об этом — руки сами выполняли привычную работу: подгибали рукава, подворачивали подол и складывали рубашку вдвое, чтобы не торчали уголки. Она поправила воротничок и разгладила сложенную рубашку, прежде чем положить ее на стопку других чистых рубашек: голубых — на каждый день, и белых — нарядных. Зачем ему эти белые рубашки, когда он успевает их надевать? Разве что когда ездит в город.

Тура на мгновение замерла и перевела взгляд на свои руки. Они были красные и потрескавшиеся, что особенно бросалось в глаза на фоне белой ткани. Рабочие руки, какие бывают у человека, который день за днем стоит у бадьи с мыльной водой или развешивает белье на морозе. На левой руке поблескивало тонкое обручальное кольцо. Иногда Тура думала, что его надо снять. Ведь у нее нет мужа, вот уже скоро семь лет, как нет. Но в то же время она не разведена. И не вдова — во всяком случае не знает этого наверняка. Хотя лучше бы ей сказали, что Вальтера нет в живых. Тогда она могла бы оплакать его и потом попробовать жить дальше. Сейчас же получалось, что она связана, но все равно одна. Одна растит Эрика и Бленду, одна со своими страхами, с тревогой о том, хватит ли денег на жилье, одна стоит перед зеркалом и видит, как стареет день ото дня.

Поначалу Тура думала, что он напишет — пусть не сразу. Она думала, что он напишет, как только найдет работу, и что, наверное, письма из Америки идут долго. Но время шло, и Тура все сильнее беспокоилась, а потом начала наводить справки. Ей удалось узнать, что ее муж полгода назад сошел на берег на острове Эллис в Нью-Йорке. Куда он подевался потом, никто не знал, он просто-напросто бесследно пропал. Она не говорила этого детям, но про себя поняла: Вальтер оставил их ради новой жизни там, в Америке. Быть может, он даже завел себе новую семью, жену и детей.

Стараясь не думать об этом, Тура сложила в стопку последнюю рубашку и отмотала довольно большой кусок коричневой оберточной бумаги.

Она знала, что тот, кого она ждет, придет вовремя. Ровно через десять минут он откроет дверь, снимет фирменную фуражку и подойдет к ней, к прилавку, спросит, как она поживает, много ли у нее дел и довольна ли она своей работой в прачечной. Эти вопросы он задавал каждый раз.

Когда она заворачивала рубашки, бумага порвалась, аккуратная стопка покосилась, и одна рубашка упала на пол. Только бы не испачкалась! Тура подняла и внимательно осмотрела ее. Нет, вроде чистая. Вздохнув с облегчением, она положила рубашку обратно в стопку и оторвала новый кусок бумаги, на всякий случай сложив его вдвое. На этот раз вышло лучше. Тура сделала из веревки петлю и завязала прочный узел, чтобы сверток было удобнее нести.

Он приходил каждую третью неделю, чтобы сдать грязные рубашки и забрать чистые. И с каждым разом задерживался все дольше, все дольше стоял, опершись о край прилавка. Он задавал всевозможные вопросы, словно давно ни с кем не разговаривал. Наверное, так оно и было, ведь он жил один на своем острове.

Может, он искал человеческого общения просто от одиночества? Но нет, Тура чувствовала здесь что-то другое, что-то, имевшее отношение только к ней. Но он же не мог не заметить ее обручального кольца? Она всегда демонстративно опускала левую руку на прилавок, чтобы было видно кольцо.

Правда, сегодня утром она зачем-то надела блузку с кружевным воротником — раньше она никогда не надевала ее на работу. Ей было немного стыдно. Ведет себя, как молодая девчонка!

Тура взяла карандаш и красивым почерком подписала сверток: «К. Нурдстен». Это было лишнее, ведь она сама передаст ему рубашки, но так их отношения пока еще останутся деловыми.

Тура выглянула в окно и увидела, как по улице проехал молодой человек на велосипеде. На раме он вез девушку. Неужели это… нет, не может быть. Тура лишь мельком увидела полосатую рубашку и толстые, светлые косички. Мало ли, это может быть кто угодно.

Колокола на церкви пробили три.

Зазвенел дверной колокольчик, и на полу, в образовавшемся от открытой двери сквозняке, закружились песчинки. В дверях стоял он, смотритель маяка Карл Нурдстен, в темно-синем кителе с блестящими пуговицами.

Гётеборг, 5 мая 1917 года

Что-то должно случиться. Я не знаю, что именно, но я отчетливо чувствую это. Сегодня утром я видела, как мама, собираясь на работу, надела свою лучшую блузку с кружевным воротником. Самую нарядную — и все ради того, чтобы простоять целый день в жаркой прачечной! А ведь она всегда так аккуратно обращается и со своей, и с нашей одеждой, и всегда просит нас носить вещи бережно. А на днях, готовя ужин, она напевала — такого с ней еще никогда не бывало.

Тогда я подумала, что это как-то связано с тобой, папа. Что она получила письмо или какую другую весточку и потому радуется. Я весь вечер ждала, что она расскажет, но она молчала. А ведь узнай она что-то о тебе, она наверняка бы рассказала, правда? Ведь правда она бы сказала мне, даже если это были бы просто слухи? Как тебе кажется, папа?

А теперь еще эта блузка. Я забеспокоилась и предложила помочь ей в прачечной, на случай, если у нее много заказов. Но она сказала нет, спасибо, она справится сама, доставку на дом никто не заказывал. «Кто-то из клиентов придет за заказом?» — спросила я, и тут мама как-то странно на меня посмотрела и сказала, что, мол, да, кто-то придет за заказом.

Потом она, как обычно, пошла в прачечную, Эрик пошел в школу, а я осталась дома одна. Я вымыла посуду после завтрака, подмела, а потом вдруг решила убрать всю квартиру как следует. Я натерла полы в кухне и комнате, вымыла окна так, что они заблестели на солнце. Получилось очень красиво, а когда Эрик вернулся из школы, у меня уже был готов обед.

Мама вернулась домой поздно, но поскольку на дворе уже настоящая весна, то было еще светло. Я не открывала окон, чтобы мама заметила, какие они чистые. Но войдя в кухню, она скинула шаль и сказала: «Ну и жара! Почему вы не откроете окна?» И распахнула окно во двор, так ничего и не заметив.

Правда потом, когда Эрик лег спать, а мы с ней переодевались в комнате, она сделала глубокий вдох и сказала: «Как здесь свежо, пахнет мылом. Дружочек, неужто ты убрала всю квартиру?» А я сказала: «Да, я натерла полы и вымыла окна», а она погладила меня по щеке и сказала, что я умница, и что не знает, как бы она так долго продержалась без моей помощи.

«Продержалась» — что она имела в виду? Словно наша жизнь должна как-то измениться. Но может, я неверно расслышала.

Сейчас мама и Эрик спят, а я сижу за столом в кухне и пишу при свете огарка, потому что не смею тратить керосин в лампе. Небо за окном темно-синее, и я вижу, как одна за другой загораются звезды. Я вспоминаю, как мы с тобой смотрели на звездное небо. Как ты стоял со мной на руках у окна, показывал мне созвездия и говорил, что мои глаза светятся так же, как самая, яркая звезда на небе. Звездочка — так он меня называл.

Жаль что у меня нет твоего адреса в Америке, папа, тогда бы я писала тебе письма, которые ты бы действительно смог читать. А эти письма мне остается только хранить в шкатулке с ракушками на крышке, которую ты мне подарил, когда я была маленькая. Здесь они будут лежать, пока ты не вернешься, а когда вернешься, проч тешь их все.

Старая крепость на холме Скансберьет была ярко освещена солнцем, только глубокие бойницы лежали в тени. Трава на крепостном валу была зеленая и нежная, как мягкий ковер.