Давайте веселиться! - Саша Чекалов

И мы несёмся: ты да я —

в предчувствии больших месилов

друг дружке символы даря…

и – даже сблизиться не в силах.

Поскольку, кроме «ты прости»

и прочих формул разрешённых,

нам нечем, бедный лягушонок,

в реке уныния грести.

Зачем! – и мне ведь, и тебе рек

довольно прошлых… А оно

куда-то тащит всё равно.

…Я только друг. Увы, не берег.

Весеннее небо

За окнами свежесть. За окнами птичий гам.

И, в общем, почти наступила весна, а мы…

Мы, так сказать, связаны ей по рукам-ногам.

Мы пленники жизни – что хуже любой тюрьмы.

Туда не ходи: не успеешь вернуться в срок.

Вон ту – не люби: у неё на руках дитя.

…Сидишь день за днём, будто в тесной норе сурок,

надеясь на чудо: вдруг явится, всё сметя!

Не явится. Да и не нужно: у нас в руках

синица судьбы… И не рыпается: мертва.

Скелет – обживает отнюдь не последний шкаф,

а телу… осталось безвольно играть в слова.

…Сравнение смелое… свеженький ассонанс…

Глядишь – и покажешься Кем-нибудь сам себе!

А что до реальных шагов, то авось за нас

всё сделают эти бедняги в б/у х/б.

За окнами – всё дорожает. И нефть. И газ.

Казалось бы, брось эту мнительность и живи!

Но страх – он мешает отдать нам себе приказ

и… просто отдаться (не делу, так хоть любви).

Да, страх… Недостойно. Позорно. Зато не вру.

…Ну что же, давай добивай! изнутри сжирай!

Всё лучше, чем мерять шагами свою нору —

надеясь на то, что реален чужой журавль!

…За окнами – нежность оттенков и грубость черт.

Не рваться вперёд – так хотя б до угла пройтись…

Жаль, небо такое, что… словом, как мир ни щедр,

а там – пустота. Ни тумана, ни туч… ни птиц.

Сотворчество

Писающий мальчик апреля

загодя готовит свирель…

Мальчик, у тебя гонорея

(только так лицом не серей).

…Наледи раскрошенной смальта…

Лужицы разбитой финифть…

Пьяная художница марта,

девочка, тебя ли винить!

Сколько их там было, тех масок, —

всех и не упомнишь, кобель:

радуги секретов и смазок, тая, растворяются в массах…

Всё уже забыто, забей.

Нет ещё ни фуксий, ни лилий, —

можно быть невинным пока.

Оттепели всё обнулили

для едва живого ростка.

…Будешь, исповедуясь маю,

тут же нисходить до греха:

«Маска, а ведь я тебя знаю!» —

и, безлика, словно река,

девочка встаёт над палитрой,

выдавив раскрашенный фарш…

то ли осквернив этот мир твой,

то ли – искупив его фальшь.

Межгород

Как я боюсь ночных звонков! —

от них и тьма по всей квартире,

и страхи, те, что закоптили

всё ассорти моих оков.

…Проснёшься, за окном огни…

И вот от этого все беды!

…Пытаешься прийти к себе ты,

а на пути опять они…

На полке – с линзами футляр

и зубы в чашке… и поллитра…

Владим-Семёныч славит хрипло

того, который не стрелял.

Но это – за стеной… у ног

богини сна («Buenas Noches!»)…

а здесь, в музее одиночеств —

вовсю звенит ночной звонок:

«Не бойся, ты не одинок.»

Перемены

Солнце весеннее… Всё для меня!

Да, но глядите: бредут, семеня

люди, нагружены… Сцена сия значит, что переезжает семья.

Не потому, что клетушка тесна,

просто опять наступила весна,

плата арендная вдруг возросла…

Ладно, побуду заместо осла: там ещё книги какие-то, шкаф…

Вам помогу я, предлог отыскав:

кто не работает, тот ведь не ест? —

вот и давайте… нести как бы крест.

В дело вдаваться, как этакий мыс

в море… Я долго искал себе смысл:

люди актёры? Понятно, хотят роль поновее и чистый театр:

это весна! – скепсис мудрых ей чужд…

Нужно кому-то нести эту чушь, —

время такое… Давай-ка, мой Сид:

нужно кому-то таскать реквизит!

Почва жирна – атмосфера пьяна.

Крепнет под тяжестью ноши спина:

мощные формы, изящный изгиб…

Всё, что мы делаем, – ради других! —

ибо весна… Время снов и молитв.

Время – кулисы запихивать в лифт.

Прошлое скомкано, сжато в тюках.

…Жизнь – это бремя. Иначе никак.

Рыбье золото

Что уж там было вначале, не знаю… Крылья

хлопнули чьи-то и сгинули. Как назлó  вам.

…Это какое же быть тут должно безрыбье,

чтобы молчание честно считали Словом!

Ладно, допустим, его вам и вправду дали…

чтобы потом передумать (уж больно жирно:

смысла глубины растрачивать в дикой дали),

ну и зачем это?

…Потенциал-то жив, но

мыслей пучины мерцают напрасно! всуе! —

даже не важно, последний ли писк, бэкап ли.

В царстве ли истины, в сумрачном том лесу ли…

рыбий ли жир мы выдавливаем по капле —

даже не важно… Хватает иным и луж, но…

в целом – никак из себя мы мечту не выбьем.

Это каким же слепым и глухим быть нужно,

чтоб такую толкучку считать безрыбьем!

Зарегистрируйся, значит, по всей ты форме

и…

Принимать ли участие – раз такой вот?!

…Даже молчание – благо на этом фоне:

не увенчают, так хоть под шумок накормят.

Что уж там было, не суть… Элемент игры бы

в это добавить – и, можно считать, не зря всё:

и тишь-да-гладь, и летучие наши рыбы…

Что, вынуждают?..

Ну значит ты прав. Упрямься.

1989 год

…Да разве же влюбиться мог!

Она казалась мне старухой, —

ведь был уже тридцатник ей.

А я был юн, и одинок,

и озадачен той разрухой,

что липла к миру, будто клей.

С налёту в вуз не поступив,

я пал, как мелкая монетка

в почтовый ящик… а она

«попала в жизненный тупик»,

голубоглазая брюнетка,

и – развлекалась там одна.

Ну, не совсем одна… Порой

какой-то заходил товарищ

(хотя не клеилось у них)…

А я, не бог и не герой,

считал, что «всё это слова лишь:

вся эта лирика из книг»…

Претенциозен и угрюм,

ещё носил тогда хайратник

(ничто в ту пору не ценя

так сильно, как надменный ум,

цинизм ответов аккуратных

и всё, что… мучило меня).

…Вступая в жизни гулкий зал —

споткнуться вдруг о взгляд лукавый!

(В разрезе светится бельё…)

Но ведь и Сэлинджера взял,

и Саймака с Акутагавой

впервые я – из рук её.

Причём вокруг такая муть! —

взять хоть бы наш «почтовый ящик»

(в котором я – лишь лаборант)…

А что и шансов не вернуть —

так ведь не дали настоящих

испробовать! (А был бы рад.)

…Во что ни ткни – труха веков.

Конец ознакомительного фрагмента.